Черный монастырь. Книга первая: Анна

Главная причина этой несовместимости двух коллег заключалась в полной противоположности философий. Если для Коляныча растения были полноправным членом живого сообщества, то для Антонины они являлись материалом, кормом, биомассой. Если Коляныч старался подлечить цветы, измученные опытами, химикатами и недостатком света, то Антонина сваливала таких бедолаг в пластиковые мешки и складывала в большие чёрные баки, откуда их раз в месяц забирали и отвозили на свалку.

Именно по этой причине единомышленники всегда старались не пропустить момент и стащить из-под носа у Антонины очередной похоронный мешок. Удавалось это крайне редко, но каждая такая победа праздновалась совместным распитием молочных коктейлей – опять же их общего любимого лакомства, после чего гордые победители распределяли спасённые цветы и уносили их к себе: Аня – в общежитие, где цветами была уставлена не только её комната, но и все коридоры, Коляныч – в коммуналку, где пристраивал новых питомцев после короткого переругивания с соседями.

Аня относилась к тем редким созданиям, которые совершенно нечувствительны к окружающей грязи. Ни грубость, ни бытовое свинство, ни ежедневные гнусности, сопровождавшие половинчатые попытки огромной страны, застрявшей между Форосом и дефолтом, расстаться со своим прошлым – ничто не оставляло на ней ни следа, ни пятнышка. Многие воспринимали это как незрелость и даже инфантильность, подшучивая над ней – кто втихую, а кто и открыто. Она не обижалась, хотя расстраивалась – из-за людской чёрствости и озлобленности.

Поначалу Лёша тоже считал Аню если не малахольной, то явно чудаковатой. Иногда ему казалось, что его подруга живёт в каком-то параллельном пространстве, в котором нет ни наглого воровства, ни колдобин размером с небольшой кратер, ни извечного хамства. На первых порах сюсюканье с цветами и бесконечные рассказы о прелестях флористики быстро набивали оскомину, но постепенно ему удалось погасить своё раздражение – и незаметно, исподволь, пришло понимание этой чистой души. Он начал вслушиваться в её рассказы, а она, ободрённая интересом любимого человека, посвящала его во всё новые тайны растительного мира, лишь недавно открывшиеся ей самой.

Когда Аня переехала к Лёше, цветы стали постепенно заполнять и его квартиру, что поначалу грозило испортить их отношения; в итоге Лёша сдался и стал смотреть на ситуацию философски, по формуле: если не можешь ничего изменить, смирись и получи максимум удовольствия. Насчёт удовольствия он не был уверен, но смириться удалось.

***

Когда Лёша выключал свет и залезал под тёплое одеяло, где его уже ждала Аня, комната преображалась и начинала жить своей новой, ночной жизнью. Дальний угол высвечивался слабыми отблесками, которые, задержавшись на мгновение, исчезали, и тогда на смену им приходили причудливые тени, быстро скользившие по этажеркам, по стеллажам, по голому участку стены между столом и подоконником, по брошенным на спинки стульев вещам, по лицам притихших . Лёша любил этот ночной театр теней; ему нравилось лежать в постели с любимой девушкой, благодарно сжимавшей его сильную руку, и следить за игрой ночных фантомов, всякий раз новых и непредсказуемых.

В эту ночь их постель казалась особенно удобной, Анина кожа – особенно нежной, а руки Лёши – особенно уверенными и умелыми, и поэтому они лежали, тихонько и едва заметно поглаживая друг друга и думая каждый о своём.

– Лёш, – прошептала наконец Аня, – а чего ты не попробуешь писать своё?

Лёшина рука замерла, и он медленно перевернулся на спину.

– Уже напробовался. Знаешь, когда не на что купить жратвы, желание пробовать куда-то исчезает.

Аня, теперь уже почти по инерции, продолжала поглаживать его плечо.

– Но ведь у тебя талант. Посмотри, как ты повторил Ренуара. Не отличить!

Лёша мягко накрыл её руку и остановил поглаживания.

– Это тебе не отличить. А профи сразу всё видно.

Аня тоже перевернулась на спину.

– Ну и что? Всё равно здорово.

Лёша подложил обе руки под голову.

– Нет, это мы уже проходили. Знаешь, милая, только в книжках талантливый художник не видит ничего, кроме своего мольберта. А мне хочется жить нормальной жизнью.

– А мы какой живём?

– Вот мы такой и живём. Ни в чём себе не отказываем, можем поехать куда захотим.

Лёша рывком повернулся к Ане и подпёр голову рукой.

– Хочешь, поедем на остров Нуармутье? Там ещё тепло.

Аня быстренько повернулась к нему и подтянула колени.

– А где это?

– Это у побережья Вандеи – есть такая провинция во Франции. Кстати, там когда-то жила Цветаева.

– На этом острове?

– Нет, в этой провинции. Бродила по пляжу и писала стихи.

– Здорово! Будем бродить по пляжу и целоваться.

Лёша улыбнулся и медленно притянул Аню к себе.

– Давай потренируемся.

Аня закрыла глаза, и даже скользнувшая по лицу очередная тень не омрачила её ответной улыбки.

Глава 2

Планирование отдыха – занятие благостное, поэтому половина следующего дня прошла в приятных заботах. С утра Лёша отправился в турбюро, где работала его одноклассница, и Светочка с удовольствием проинструктировала его по всем вопросам, связанным с посещением Земель Луары – так назывался регион, в который входил и департамент Вандея. Выяснилось, что лучше всего лететь до Нанта, а там уже взять машину и остаток пути проделать на колёсах. Лёша почти уже видел, как они добираются до острова, берут напрокат два велосипеда – именно так рекомендовалось познакомиться с этим райским уголком – и начинают его неспешно изучать, останавливаясь у соленых бассейнов, появившихся здесь ещё в первом тысячелетии, загорая на старинном «Пляже дам», отдыхая в тени пиний… Кроме того, была у Лёши ещё одна, потаённая мечта: найти то место, где когда-то стоял мольберт Ренуара.

***

Оплатив бронь и запасшись целой кипой буклетов, проспектов и карт, Лёша вернулся к себе на Грибоедова. Дверь он смог открыть не сразу – пришлось с усилием протолкнуть в прихожую что-то тяжёлое. Протиснувшись в образовавшуюся щель, он увидел на полу огромный деревянный ящик, доверху заполненный разнокалиберными горшочками. Из каждого горшочка выглядывали небольшие ростки; некоторые поникли, а были и такие, которые выглядели совсем чахлыми.

Благодушное настроение сменилось нарастающим раздражением. Было нетрудно вычислить, что Аня сначала затащила ящик, а затем снова убежала по своим делам. То, что Лёша не смог открыть дверь, объяснялось просто: его возлюбленная была вдвое тоньше хозяина квартиры и могла, словно домашняя мышь, просочиться в небольшую щель. Но больше всего Лёшу злило то, что ему навязывают кучу полудохлых, непонятных, ненужных ему растений. С известными оговорками он соглашался время от времени освобождать жилплощадь для очередного редкого экспоната, но превращать свою квартиру в свалку – это уже слишком.

Лёша уже был готов достать большой мешок для мусора и сгрузить в него всё это хозяйство, но тут дверной замок снова щёлкнул, и прихожая наполнилась радостным щебетом его подруги:

– Лёшик, ты уже дома! Ну что, заказал? Когда едем?

Насупившись и не отвечая, Лёша прошёл в комнату, плюхнулся на диван-кровать и уставился в туристский проспект.

– Лёш, ты что, обиделся? Из-за стрептокарпусов?

Гибрид бактерии и пресноводной рыбы тут же нарушил планы Лёши, и вместо того чтобы надуться, он расплылся в улыбке:

– Из-за кого?

Аня поняла, что опасность миновала, и тоже примостилась на диване.

– Лёшик, ты ничего не понимаешь! Это же удивительное растение: на одном небольшом кусте вырастает до ста цветков!

Лёша вздрогнул.

– И что, всё это будет расти и куститься у нас дома? Анют, ну посмотри – ведь уже ступить негде!

Аня весело рассмеялась.

– Ну, что ты! Я приведу их в себя, а потом куда-нибудь пристрою.

Лёша повернул голову, и его взгляд упал на свежую копию Ренуара.