Степан Разин. Историческое повествование

Многое из всего этого видел Степан, путешествуя по Руси, и страдания народные крепко запали в его неравнодушную к чужому горю душу…

В декабрьскую лютую стужу и непогодь 1652 года Степан Разин прибыл в первопрестольную. По узким московским уличкам с трудом добрался он до Посольского приказа, в ведении которого находилось Войско Донское и подал отпускную грамоту[42 - Посольский приказ ведал внешнеполитическими делами Русского государства, дипломатическими сношениями. Ему были подведомственны и донские казаки.]. Она, эта грамотка, дошла до наших дней и хранится ныне в Государственном архиве древних актов. На ней следы разинских рук…

Долго ли пробыл Степан в Москве и дошел до студеных Соловков, документы об этом молчат, а впрочем, их попросту нет. Время, полное войн и социальных потрясений, пожары, наводнения и недобрые люди постарались уничтожить эти бесценные документы. Сведения о Степане Тимофеевиче снова «выныривают» из тьмы неизвестности только в ноябре 1658 года.

И снова на дворе холодный ноябрь, над куренями, погостами, майданом и собором Черкасска лютует осенняя непогодь… В стольном граде донских казаков собрался шумный казачий круг. Предстояло выбрать зимовую станицу в далекую Москву, которая одаривала донцов жалованьем, начиная с 1570 года, когда государь русский Иван Васильевич Грозный предложил воинственным и храбрым донцам службу, за кою и обязался платить жалованье. Казаки согласились, тем более, что служба была необременительной и состояла в ведении разведки на юге государства, встрече и проводах государевых послов. Царское жалованье сначала выдавалось в Москве, а в более поздние времена казаки получали его в Воронеже. «За свои службы великому государю» казаки имели хлеб, которого не выращивали на Дону вплоть до конца семнадцатого века. Кроме этого им выдавались деньги, «зелье» (порох), свинец, оружие, селитру и другие воинские припасы, столь необходимые казакам в их нелегкой боевой жизни. В начале XVII века жалованье делилось на две тысячи человек, а к разинским временам эта цифра возросла до пяти тысяч. Хлеба в те поры присылалось 200 тонн.

Зимовые станицы, ежегодно посылаемые в Москву за «государевым жалованьем», были различными по числу казаков. Самая малая станица включала в себя несколько донцов, но были станицы и по сто-сто пятьдесят человек. Воеводам приграничных с Доном городов вменялось в непременную обязанность проверять число казаков, проезжавших через их города по пути в первопрестольную. «Лишних», против разрешенного числа, казаков, полагалось «возвертать» обратно на Дон. Но казаки всякими хитростями умудрялись прорываться к Москве в большем числе, тогда в Москве чиновники Посольского приказа не выдавали «лишним» казакам кормовое и жалованье. Несмотря на эти государевы запреты, донцы почти всегда являлись в столицу в большем, чем полагалось, составе, и царь вынужден был мириться с этим, выдавая нужным ему казакам оружие, серебряные ковши и даже коней с государевой конюшни.

Вот потому так яростно и страстно, иногда до нешуточных столк-новений, кипел-шумел казачий круг в один из слякотных ноябрьских дней 1658 года, выбирая зимовую станицу. Наконец, страсти понемногу улеглись, «зимовейцы» были выбраны. Попал в станицу – какая честь! – и Степан Разин, что говорило о его авторитете в среде донских казаков. Не последнюю роль в его избрании в зимовую станицу сыграли ратные дела покойного батьки Тимофея и авторитет крестного Корнилы.

Атаманом зимовой станицы казаки избрали Наума Васильевича Васильева. Это был авторитетный, опытный, заслуженный воин и вожак донцов, несший нелегкий крест атаманский в суровые годы азовского «осадного сидения» – в 1639–1641 годах. Затем еще дважды, в 1650 и 1656 годах, казаки оказывали ему высокую честь, вновь избирая своим атаманом.

В дорогу дальнюю собирались надолго и тусклым неласковым днем второго ноября зимовая станица донских казаков отбыла из уныло стоявшего на холодном ветру Черкасска в белокаменную Москву.

Осень… Природа решила всерьез испытать казаков: в дороге зарядили промозглые дожди, пронизывающий ветер продувал нехитрую казачью одежду, многие из станицы Васильева заболели. Простудился и Степан. Его трясло, нудно ломило в костях, болела голова. Кое-как добрались до Валуйки, споро подъехали к каменному воеводскому дому. Атаман сдержанно приветствовал воеводу Ивана Языкова, в теплой шубе вышедшего на резное деревянное крыльцо.

– Здорово! Как доехали Наум Васильевич? – кивнул в ответ воевода, ежась на промозглом ветру.

– Тяжел ноне путь, Иван Степаныч, – смуро ответил уставший Васильев, – кони притомились, обессилели, казаки вконец разбиты, а один и вовсе тяжко занемог.

– Кто таков? – поинтересовался Языков, приглашая казаков в теплую горницу.

– Стенька Разин, черкасский казак, сынок покойного Тимоши Рази и крестник Корнея Яковлева, – все так же невесело протянул Васильев, усаживаясь в горнице на деревянную скамью и разминая озябшие и затекшие руки. – Дозволь, Степаныч, его, Стеньку, стал быть, покамест у тебя оставить, пока обмогнется малость. А после отправишь его к Москве, а нам надобно поспешить к великому государю, в стольный град!

– Лады, атаман, пущай останется твой казак Стенька, разве нехристи мы, што ли. Ну, а сами-то подкрепитесь, чем бог послал, милости прошу к столу…

Пока «зимовейцы» закусывали, запивая нехитрый обед вином, челядин воеводы отвел Степана в соседнюю, жарко натопленную комнату, уложил в постель, напоив терпким отваром целебных трав.

Отдохнув и подкрепившись у хлебосольного воеводы, казаки скрылись в осенней моросящей мгле. Степан, страдая душой и телом, остался в Валуйке на попечении слуг сердобольного воеводы.

Прошло несколько дней. Степан постепенно обмогся от болезни, отлежался в теплой комнате, окреп. В один из ноябрьских дней Степан подал челобитную в съезжую избу с просьбой помочь ему добраться до Москвы к своим казакам, к атаману Науму Васильевичу.

– Здоров ли ты, Степан? – участливо спросил воевода, прочитав Степанову челобитную. – Могешь ли одолеть тяжкий путь к Москве?

– Здоров я, здоров, воевода, – торопливо, словно боясь, что воевода не отпустит его, заговорил-засуетился Разин. – Сделай божескую милость, Иван Степанович, отправь меня к Москве к казакам и атаману Науму Васильеву, поди, беспокоются уже обо мне.

Языков улыбнулся, посмотрев в слюдяное оконце, поежился от вида бушующей непогоды и велел кликнуть писаря. Когда тот пришел и уселся за низеньким столиком, воевода начал диктовать: «Государю царю и великому князю Алексею Михайловичу холоп твой Ивашко Языков челом бьет». Воевода передохнул, прошелся по комнате, прислушался к вою ветра за окном и продолжал: «В нынешнем, государь, во 167-м году ноября в второй день выехали, государь, с Дону на Валуйку станица, донские казаки всево Донского войска атаман Наум Васильев с товарыщи». Языков снова замолк, вопросительно посмотрел на Степана, напряженно и тревожно следившего за его словами и действиями, и продолжал диктовать: «И то, государь, время, ево Наумовой станицы Васильева донской казак Степан Разин волею божию на Валуйке залежал, а войсковой, государь, атаман Наум Васильев с товарыщи по твоему великого государя цареву указу с Валуйки на твоих государевых на ямских подводах отпущон к тебе, великому государю, к Москве тово ж числа. А подвода атаману Науму на тово казака на Степана Разина не дана. А ныне, государь, тот казак от болезни своей обогся и бил челом тебе, великому государю и великому царю и великому князю Алексею Михайловичу, а мне, холопу твоему, на Валуйке в съезжей избе подал челобитную тот донской казак Наумовой станицы Васильева Степан, а в челобитной ево написано, чтоб ты, великий государь, пожаловал, велел ево с Валуйки отпустить к тебе, великому государю, к Москве. И по твоему великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича указу я, холоп твой, тово донского казака Наумовой станицы Васильева Степана Разина на твоей великого государя на ямской подводе с Валуйки отпустил к тебе, великому государю, к Москве»[43 - Крестьянская война… Т. 1. С. 25–26.]. Подьячий, закончив шуршать тонко очиненным пером, степенно и с достоинством посыпал написанное мелким песком и почтительно передал воеводе валик письма. Тот, взвесив послание на руке, вручил его Степану.

– Езжай, Степан, – сказал Языков. – А грамоту сию береги пуще глазу, передашь ее в государев Посольский приказ. Ну, с богом, кони готовы!

Степан быстро схватил заветную грамоту, торопливо поблагодарил воеводу и вихрем сорвался с места. Через час он уже ехал на ямской подводе по дороге на Москву.

В первопрестольную Степан Разин прибыл морозным вечером семнадцатого декабря и сразу же направился в Посольский приказ, отыскать который ему помогли встречные прохожие. Здесь он предъявил грамоту воеводы Зыкова. Полный, с круглым румяным лицом здоровяка дьяк Приказа равнодушно взял грамоту у закоченевшего от мороза Степана, прочитал и неторопливо вывел на ней: «Подана 167-го декабря в 17 день з донским казаком с Стенькою Разиным. чтена. К отпуску взять». Степан молча наблюдал за негостеприимным дьяком, наполняясь неприязнью к этому напыщенному чиновнику. Тот, словно почувствовав Степаново раздражение, поднял на него сумрачные глаза и скрипучим голосом проговорил:

– Что стоишь, казак, иди на Замоскворечье, на Ордынскую улицу, там твои земляки с атаманом Наумом Васильевым ждут тебя. Днями находил сюда Наум Васильич, справлялся: не прибыл ли? Иди…

Степан, оттаивая душой, сдержанно поклонился и быстро покинул Посольский приказ.

Уже было совсем темно, когда Степан нашел своих дорогих земляков, размещавшихся на Ордынской улице Замоскворечья по четыре человека в одном доме. Его усталого и озябшего, радостно принял атаман Васильев, давно тревожившися за судьбу юного казака, радостно загомонили вокруг Степана остальные казаки зимовой станицы. За широким дубовым столом в доме атамана устроили обильный ужин с терпкими винами и медами. В затемненной зимними сумерками комнате особенно ощущался уют и потому, что здесь, вдалеке от родных станиц, собрались все свои, родные донцы, и потому, что окнами бесилась и свирепствовала синяя зимняя вьюга, а здесь в доме было тепло, в печке озорно плясал веселый огонек, лились сладкие, хмельные меды, весело текли речи друзей-товарищей. Степан отогревшись огнем и медом, рассказывал о своем житье-бытье у воеводы Ивана Степановича Языкова, о том, как скучал-томился по своим товарищам, как рвался попасть в первопрестольную. Когда слегка устали от разговоров, пришло время песни, затянули старинную песню про Ермака Тимофеевича, про вольный тихий Дон, потом еще и еще. Ближе к полуночи Наум Васильев объявил захмелевшим казакам, что скоро их станица зимовая удостоится чести лицезреть великого государя Московского Алексея Михайловича, что ждут всех донцов богатые государевы подарки, а пока надлежит тщательно и надежно нести положенную караульную службу. Разошлись за полночь… В ту ночь Степан спал глубоко и крепко…

…Московская жизнь Степана Разина текла мирно и однообразно. Вместе с казаками он старательно нес, где прикажут, караульную службу, днем бродя по столице, знакомясь с многообразной жизнью великого русского города. Наум Васильев иногда заходил в Посольский приказ, к знакомому дьяку, узнавая точный день встречи с «великим государем», но встреча все откладывалась и откладывалась. Наконец долгожданный день наступил.

– Государь ждет нас! – объявил торжествующий атаман своим казакам…

Царский прием состоялся в малом тронном зале. Донцы во главе с атаманом Васильевым, одетые во все лучшее, были впущены дьяком-распорядителем в зал, в глубине которого на резном троне сидел царь Алексей Михайлович. Поклонились поясно, разогнулись не сразу, а выдержав почтительную паузу. Степан, устроившись сбоку казачьего посольства, тайком разглядывал царя, стараясь запечатлеть в своем сознании облик того, кто повелевал миллионами людей громадного государства, имя которого с любовью, злобой и яростью произносилось по всему обширному и многоязыкому государству Московскому.

Алексей Михайлович, спокойно сидевший на невысоком троне, имел довольно привлекательную наружность: белый, румяный лицом, с красивой окладистой бородой, но с низким лбом, крепкого сложения, с кротким и печальным выражением глаз. Добродушный от природы, царь получил от придворных лизоблюдов прозвище «Тишайший», хотя многие знали, что бывал государь часто вспыльчив и позволял себе грубые выходки по отношению к придворным, а однажды, разойдясь в гневе, оттаскал за бороду своего тестя боярина Милославского, в чем потом искренне раскаивался. Любимым развлечением «тишайшего» государя было купание своих стольников в холодной воде коломенского пруда, а также выдумывание различных, часто обидных, кличек придворным. Всем, кто знал царя, хорошо была известна набожность Алексея Михайловича. Царь любил читать священные книги, многие знал наизусть, цитируя их в повседневной жизни и политической деятельности. Никто из ближайшего окружения царя не мог превзойти своего господина в соблюдении изнурительных постов: в великую четыредесятницу царь каждый день отстаивал по пять часов в церкви, неутомимо и истово кладя бесчисленные и искренние поклоны. Блюдя посты, он по понедельникам, средам и пятницам вкушал только ржаной хлеб, запивая чистой водицей. Алексей Михайлович отличался трезвостью и умеренностью в еде, хотя к царскому столу иногда подавалось до 70 блюд. «Тишайший» был примерным семьянином, хорошим хозяином, любил природу и, как отмечали современники, был не лишен поэтического дара. Особую страсть питал царь к соколиной охоте. Алексей Михайлович любил приемы и находился сейчас в хорошем расположении духа.

Когда донцы, волнуясь и подталкивая друг друга, выстроились в зале перед троном, вперед степенно вышел дьяк и уверенным голосом произнес:

– Вам, великому государю, вашему царскому величеству донские казаки, станичный атаман Наум Васильев с товарыщи челом ударили!»

Казаки, предупрежденные накануне, поясно поклонились. Дьяк, удовлетворенно кинув на них взгляд, опять «запел»:

– Великий государь, его царское величество, жалует тебя, атамана Наума Васильича с товарыщи к своей государевой руке.

Один за другим донцы подходили к резному трону и тихо и осторожно прикладывались к пухлой руке царя, который, блюдя ритуал, сидел неподвижно и безучастно, словно церемония эта не касалась его. Приложился и Степан… Наконец, обряд целования государевой руки закончился. Алексей Михайлович кивнул дьяку и тот, зная ритуал назубок, снова заговорил:

– Великий государь, его царское величество, жалует атаманов и казаков Наума Васильева и все великое войско Донское и велел спросить о здоровьи и службу вашу милостиво похваляет.

Казаки, польщенные, снова поклонились. Потом с ответной речью вышел атаман.

После этого напряженная церемония закончилась, и казаков пригласили к царскому столу отведать государевых угощений. Слуги расторопно и сноровисто обносили казаков сладкой романеей, другие споро расставляли большие серебряные блюда с диковинными птицами, другими редкостными яствами. Во время обеда атаману, есаулу и всем казакам станицы – каждому в отдельности – преподнесли подарки: деньги в кожаных мешочках, тафту, добротное сукно, драгоценные шкурки соболей. Науму Васильеву вручили прекрасной работы серебряной ковш с надписью, который порозовевший от вина атаман принял не без удовольствия. Прием закончился…

Всю долгую зиму провела казачья станица в Москве. Донцы старательно несли караульную службу, знакомились с первопрестольной, участвовали в свободные дни в различных празднествах, которыми всегда была богата и обильна зимняя Москва. Наум Васильев, помня о главной цели своего приезда в государеву столицу, вел переговоры в Посольском приказе о размерах казачьего жалованья и порядке его доставки на Дон, в Черкасский городок.

Наконец утомительная и всем надоевшая зима прошла, наступили дни ранней весны, пора было собираться домой. Снова последовала церемония встречи с государем, на сей раз прощальная, снова было царское угощение и подарки казакам зимовой станицы. Щедро одаренные, зревшие «божественную» особу «тишайшего» царя, казаки с богатым жалованьем для всего войска Донского вернулись на берега родного Дона, по которому ох как соскучились!

Дон встретил своих сынов обильным половодьем. Черкасск смиренно стоял в мутных потоках весенней воды, жители, привыкшие к этому, сообщались друг с другом по шатким деревянным мосткам, проложенным по всему городу. Гораздо более опасным врагом, чем вода, были турки и татары, значительно укрепившие свои позиции на юге России. Чтобы воспрепятствовать выходу казаков в Азовское море и далее на черноморские просторы, которые считались внутренними водами Османской империи, и прекратить нападения настырных казаков на побережье Анатолии, на Крым и Константинополь, турки построили по обеим сторонам Дона, двумя верстами выше Азова, крепкие каменные башни-каланчи, соединив их между собой мощными цепями. Выход в Азовское море был закрыт. Кроме этого, на Мертвом Донце – одном из притоков Дона – турки соорудили небольшую крепостицу-заносу Лютик. Многочисленные мелкие протоки турецкие солдаты тщательно пересыпали галькой и песком, в большой степени затруднив движение в них казачьих лодок.

Казаки не остались в долгу. В марте 1661 года донцы совместно с прибывшим на Дон во главе сильного отряда солдат стольником Иваном Хитрово пытались штурмовать «новый ханов донецкий городок». Мужественно и стойко бились казаки и стрельцы, но отсутствие штурмовой артиллерии и невозможность сделать подкоп из-за грунтовых вод не дали возможности взять городок и выдернуть эту ханову занозу из тела донской земли. Одновременно казачья разведка с помощью запорожцев исхитрилась добыть вести, что по весне крымский хан с сильным войском татар и «турскими людьми» собирается нагрянуть на Дон. Казаки смекали, что без надежных союзников им трудно будет сладить с новым натиском неприятеля, надо было искать друзей. Таковые нашлись в лице калмыков, которые постоянно враждовали с ногайскими татарами Малой Орды, вассалами Крыма и злейшими врагами донских казаков. Начались дипломатические переговоры…

К середине дня двадцатого февраля 1661 года по предварительной договоренности в заснеженный Черкасск от предводителя калмыков Дайчин-тайши прибыл молодцеватого вида посол Баатыр Янгильдеев, разодетый празднично и торжественно. Войсковой атаман Корнила Яковлев, тоже одетый в лучшее, что у него было, старшины и казаки с почетом, но без подобострастия, приняли посольство влиятельного тайши. В знак дружбы и расположения казаки одарили Янгильдеева дорогим оружием, добротными сукнами, выстоявшимися медами и винами в деревянных пузатеньких бочоночках. Калмыцкий посол, смущенно кланяясь, принял дары и в свою очередь щедро одарил Корнилу и старшин. После обмена дарами начались переговоры.

Опытный Корнила, ведший переговоры, взял с собой Степана и велел крестнику внимательно слушать и учиться нелегкому искусству дипломатии. Далеко вперед смотрел крестный, приучая Разина к мысли о скорой дипломатической поездке к калмыцким тайшам.

Переговоры длились несколько дней, их результатом было заключение договора о совместных действиях казаков и калмыков против крымских татар и ногайцев. Для окончательного закрепления этого договора было решено, что донские казаки пришлют ответное посольство к тайше Дайчину. Выбор пал на Степана Разина и Федора Будана.

В то время Степану Разину было немногим более тридцати лет – возраст сравнительно молодой для выполнения столь ответственного поручения. Но казаки доверили ему это, весьма важное для всего Войска, дело, значит, надеялись на его благоразумие и дипломатический талант, да и крестный Корнила, конечно, посодействовал… Впрочем, это не было главным: Разин и без содействия Корнилы подготовил себя к выполнению столь важного дела, он знал калмыцкий язык, считался прекрасным оратором, умел увлечь собеседников словами. Один из историков в этой связи отмечал: «Разин обладал всеми физическими и психическими данными, чтобы оказать могущественное влияние на людей… Обладатель физической мощи древнего исторического богатыря, Разин совмещал в своей психике острый ум с непреклонной волей. Это была натура столь же широкая, как и необозримая, ее породившая, русская степь. Это, несомненно, был один из тех самородков, которые иногда выбрасываются из таинственных недр народной жизни и поражают какой-то истинно богатырской неукротимостью воли. Постоянная кровавая борьба… постоянные опасности и беззаботно-презрительное отношение к своей и чужой жизни и смерти создавали путем наследственности самородки воли, в то же время и закаляли их до такой твердости, что смять их, согнуть не оставалось никакой возможности: их можно было разбить чем-нибудь крепким… Разин был прирожденным и закаленным условиями жизни и среды стальным характером, богатырем воли и действия»[44 - История России. XVII век. Сборник статей. Б/г. С. 90.].

В середине весны Степан Разин и Федор Будан с небольшим казачьим отрядом выехали к калмыцким кочевьям. Стояла удивительная погода, в небе, торжественно-голубом и необъятном, весело заливались неутомимые жаворонки. Застоявшие за долгую зиму кони свободно и раскованно шли по изумрудной траве, обильно украшенной пунцовыми, щевелящимися по ветру, тюльпанами. Из травы то и дело вспархивали птицы, а иногда стремглав вылетали большеухие зайцы. Казаки озорно свистели и улюлюкали, испуганный косой давал стречка, с огромной скоростью скрывались в ближайших кустах. Ехали весело…

Наконец достигли границ калмыцких кочевий. В условленном месте Степана с казаками ждали калмыцкие всадники, чтобы сопроводить к своему предводителю. Быстро пройдя большой участок степи, всадники прибыли к богатой кибитке тайши. После обмена традиционными приветствиями, Разин с казаками вошел под своды роскошной кибитки. Тайша грузно и неподвижно сидел на ворохе разноцветных подушек, с которых встал, когда Разин и Будан приблизились к нему. Снова последовали церемониальные приветствия, после чего тайша усадил Степана и Федора на почетном месте. Заняв свои подушки, тайша негромко хлопнул в ладони: из-за плотного тяжелого полога сноровисто вынырнули стоявшие там наготове слуги, неся на широких деревянных блюдах дымящееся ароматное мясо, а в кувшинах крепкий кумыс. Закусили. И, омыв руки в специально для этого принесенных тазах с водой, приступили к переговорам. В неторопливой беседе, ведшейся на калмыцком языке, были решены все вопросы, подтвержден договор о совместных действиях против ногайских и крымских татар, заключенный в Черкасске. Молодого дипломата Степана Разина и его сотоварищи Федора Будана можно было поздравить с большим успехом, ибо договор, заключенный им, был важен не только для войска Донского, но и для Русского государства: отныне калмыки из силы враждебной России, превращались в ее союзников.

На Дон Степан с Федором вернулись в радостно-приподнятом настроении, степенно, несмотря на молодость, доложили Корниле Яковлеву об успехе, а потом на казачьем кругу рассказали о подтверждении калмыками договора о мире и совместных действиях против татар. Корнила был доволен и горд за крестника, сердечно похвалил Степана и велел спешно снарядить легковую станицу в Москву с известием о столь важном деле. Выбор возглавить посольство пал на Дмитрия Афанасьева. Ему в день отъезда в первопрестольную Корнила вручил грамоту для государя, в которой, кроме прочего, писал: «А для, государь, мирного подкрепленья и для подлинных вестей послали мы, холопи твои, к самим гим, калмыцким тайшам, сы их калмыцким посланцами з Баатырком мурзою с товарыщи, выбрав своих донских казаков Федора Будана да Степана Разина. А которые, государь, гих полоненные калмыки прежних годов были у нас, холопей твоих, в войске Донском, и тех полоненных калмыков на миру договорились мы, холопи твои, отдать гим в то число, как они будут на твою государеву службу, куда ты, великий государь, укажешь. А одного, государь, гих полоненного калмыка послали мы, холопи твои, к ним, калмыцким тайшам для прямого имоверства с своими донскими казаками и с гих калмыцкими посланцами вместе»[45 - Крестьянская война… Т. 1. С. 27.].

Казачье посольство уехало, а вскоре из Москвы прибыла государева грамота, в которой правительство одобрило результаты переговоров донцов с калмыками, успешно проведенные Степаном Разиным и Федором Буданом. Двадцать пятого октября 1661 года Корнила получил еще одну грамоту из Посольского приказа, в которой снова выражалось одобрение дипломатическим итогам миссии Разина и Будана к калмыкам.