Терниум или Бульварное танго

Ни один из способов к данной ситуации не подходил: уничтожать предмет опасности было нечем, бегать Лысый не любил, а накладывать на себя руки страшно не хотелось И тут, казалось бы в тупиковой ситуации, произошло чудо: в голове родилась мысль. Эволюция настигла и этот безнадежный мозг. Просто медведь превратился в медведя думающего.

Возникшая мысль толкала Лысого к агрессивным мероприятиям по отношению к незнакомке и предполагала запуск в ее сторону булыжника. Ночная фея находилась уже совсем рядом, примерно в пяти метрах от костра, и по-прежнему медленно приближалась. Лысый протянул назад правую руку, схватил что-то тяжелое и, резко дернувшись, совершил бросок. Камень (это был кусок гранитной породы), проделав смертоносный путь ко лбу незваной гостьи, прошел сквозь нее, как сквозь воздух, и рухнул на землю (судя по звуку – на мох) метрах в пяти – шести позади ночной посетительницы. Последнее, что запомнил Лысый, – это чудовищный оскал внезапно налетевшей фигуры, который разрушил все его мечты и превратил сказочную фею в злую ведьму; перетянутое горло; удар головой о растущую позади лиственницу и потом, уже смутно, удар пережатым правым запястьем о то же дерево.

– Жаль, часы разобьет же, сволочь.

Успел он подумать перед тем, как свет померк в глазах.

Глава II

– Уууу….

Гудела голова. С трудом, как будто с далекой-далекой планеты, возвращалось сознание.

– Щелк.

Что-то сработало в мозгу, и юный донжуан очнулся. Кругом стояла сплошная темнота. Лысый ущипнул себя пару раз в надежде прозреть, но это не помогло. И тогда он издал, как ему показалось, душераздирающий крик.

– Медведь, ты чего там хрипишь? Добавь громкости или перестройся на другую волну! Тебя плохо слышно, тело!

Тело вздрогнуло, явно не ожидая подобного поворота. Знакомые голоса раздавались где-то совсем рядом, по ту сторону мрака. Пришлось приподнять голову, а голова чертовски болела, голова пыталась что-нибудь сообразить. Наконец, она сообразила, что научилась думать, и начала этим заниматься. А думать, собственно, было и незачем. Все и так было ясно как дважды два. Кстати, арифметические операции Лысый предпочитал производить на калькуляторе (дела с математикой у него обстояли не лучшим образом). Но не в этом дело. Дело было в том, что ночной ловелас находился в разорванной им самим же ночью палатке и бессвязно хрипел. Горло ныло от боли, а правое плечо и запястье онемели.

– Вот хренота, – подумал Лысый, пробираясь через кучи всякого хлама к выходу, – должно быть, здорово накачался вчера. Эй, где вы! Черт побери.

– О! Медведь! Проснулся!

Голоса принадлежали приятелям, окружившим вылезшего Лысого со всех сторон, и с дружеской иронией шутившим над его довольно помятым видом.

– Ты что с палаткой сотворил? Решил помочиться с другой стороны хребта? – неслось с одной стороны.

– А может, он с местным тезкой в любовь играл? – донимали с другой. – Ха-ха-ха.

– Наверное, не с одним, а с двумя или тремя сразу, смотри, как его шатает! А, медведь? Что молчишь? Ты презервативом у них был, что ли?

– Какие все-таки замечательные у меня друзья, – подумал еще раз Лысый, а вслух спросил:

– Вы, олени! Сколько сейчас времени? Дайте чего-нибудь выпить.

Но шутники не унимались.

– А что, твои коллеги не накачали тебя разве белковым коктейлем?

– Да пошли вы все в задницу! Который час?

– Ты что, смотреть разучился? У тебя же котлы на руках.

Лысый взглянул на правую руку, на которой всегда носил часы, хотя и не был левшой (друзья поначалу пытались докопаться до истинной причины явного неудобства, но, так и не получив вразумительного ответа, вынуждены были оставить его в покое. А причина была до банальности проста: подаренные когда-то на день рождения первые « Командирские» Лысый по незнанию нацепил на правое запястье, и с тех пор не мог расстаться с дурной привычкой). На ней сквозь треснутое защитное стекло трехчасовой инвалидной улыбкой искореженно улыбался «Командирский» циферблат. Лысый улыбнулся ему в ответ:

– Три часа, что ли?

– Ты че, туловище, спятило совсем? Еще и двенадцати нет; вот она, бутылка спирта! До добра не доводит!

Дружеские нотки приятелей начали скатываться к минорной плоскости. Лысый понимал, что он чего-то недопонимает.

– Какая бутылка?

– Какая, какая! Обыкновенная! С обыкновенным спиртом! C2H5OH! Ты че, действительно не хрена не помнишь?

Лысый отрицательно замотал головой. Его мутило. Мысли никак не могли сосредоточиться. «Разорванная палатка, разбитые часы, чертов спирт…».

– С каким спиртом? Я никакого спирта в глаза не видел!

– А это что? Коровы наддали?

Один из собравшихся, по прозвищу Слон, резко сменил тон и, наклонившись к костру, поднял пустую поллитрушку.

– Это же керосин. – Лысый устало развел руками, а слон, безнадежно вздохнув, уселся среди валунов.

– Мы специально подальше от тебя, идиота, спрятали! Еще и этикетку другую наклеили; думали – не сообразишь. А ты, тварь, все равно отыскал! Нюх у тебя на это дерьмо, что ли?!

– Да я его не пил сроду!

– Ну да, иди в зеркало глянь. Иди, иди, чего стоишь! Паха, дай ему прибор.

Еще один из соратников сочувственно протянул бедолаге бритвенный футляр и, кашлянув, добавил:

– Только не пугайся. С кем не бывает?!

Лысый осторожно-осторожно совместил углы зрения и отражения. Из зеркала на него смотрел только что оживший покойник с почерневшим лицом, впалыми глазами и с темно-фиолетовыми, разбитыми в кровь губами. Композицию довершала революционная копна взбунтовавшихся волос. И все это, насколько понимал сам обладатель бесценного сокровища, принадлежало именно ему.

– Вот это номер! – выдавил он из себя и продолжил осмотр. Середину бледной, как добрачная простыня, шеи кольцевала обручальная полоса цвета окровавленных губ. Дальше взгляд упал на запястье. Там картина с ошейником повторилась. Лысый застыл. Он силился переварить полученную информацию. В его мозгу что-то никак не срасталось и не складывалось. Голова от перенапряжения готова была вот-вот взорваться. Лысый думал.

– Эй, Медведь! Что с тобой? Череп переклинило? Смотри, прибор не урони.

Но Медведь ничего не слышал. По его телу проносились волны легкой дрожи. «Выходило…, выходило, что… ». Не додумав до конца, он, как сайгак, сиганул прямо к костру, на ходу отшвырнув в сторону зеркало, да так, что ошалевший Слон едва успел перехватить его.

– Ты что, захотел спартакиаду устроить? – Ради Бога. Только зеркало-то здесь при чем? Оно у нас и так одно.

Ополоумевший сайгак не отвечал. Подлетев к костру, он начал лихорадочно метаться вокруг да около в поисках того места, где, как ему казалось во сне или в пьяном угаре, и состоялся ночной спиритический сеанс. Минут десять Лысый гонял заведенной юлой. Потом завод кончился. Лысый устало присел на корточки и оглянулся. Позади, почти рядом, росла уродливая лиственница, у которой на уровне человеческой груди отсутствовал добрый кусок коры.

– Бедняжка, и тебе досталось?!

Взгляд упал на основание. На мощном слое мха, прикрывающим наготу корней, зияла дурацкая пробоина или вмятина – там явно чего то не доставало. Может быть, того же камня из ночных кошмаров. Лысый прикинул, куда бы он мог его запустить. А поскольку прикидывал довольно точно, то и с не меньшей точностью вычислил место падения. И действительно, метрах в 12 от костра, на уютном зеленом брусничнике валялся одинокий скальный обломок, по краям обросший мхом. К черной дыре на корневище он подошел идеально.

– Как тут и было, – мелькнуло у него в голове. – Значит, меня ночью посетила какая-то местная тварь, которая меня же чуть и не удушила? Так, надо найти ее и превратить в кусок дерьма, на который даже помочиться никто не захочет! … Даа…, но где же я ее найду? А если и найду, то как я с ней все это сделаю? Через нее ведь камни – что ведра со свистом. Ну и дела, ну и дела! …..

Неизвестно, до чего бы додумался Лысый, если бы его размышления не были прерваны:

– Ты чего носишься, как СУ?27? Пахе обе ноги оттоптал, конь!