Терниум или Бульварное танго

Терниум или Бульварное танго
Михаил Бочкарников

Трилогия, объединенная мистическими событиями пролога. Сюжет ретранслирован в трех формах: фэнтези, реализме, потоке сознания. Все три части самостоятельны. Написано четверть века назад. В основу легли некоторые факты автобиографии, спроецированные на разные плоскости восприятия действительности. Герой в поиске ответов на извечные вопросы бытия в соотношениях простого и сложного. Книга является воплощением своей эпохи. Эпохи перемен. Когда рушились идеи, мировоззрения и судьбы. Поиск форм выражения привел к реализации предложенной концепции существования личности.

Михаил Бочкарников

Терниум или Бульварное танго

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

То, что вы держите в руках, это не книга. Я даже сам не знаю, что это. Если можете не читать – не читайте. Если взялись за это, то читайте все. До конца. И простите, что я написал такое. Не написать я просто не мог.

Это все.

P. S.1. Рукопись без названия. Если можно было бы ее как-то назвать, то я назвал бы ее «Бульварное танго».

Теперь все.

P. S.2. Здесь три части и пролог. Некоторые из них порождены воспаленным рассудком. Еще не устали? А жаль.

Пролог объединяет все части, поэтому начинать можно с любой.

Теперь точно все.

ПРОЛОГ

Глава I

Черную мантию ласкали языки пламени. Фигура двигалась по кольцу огня, медленно приближаясь и медленно удаляясь. Фигура явно не спешила, да и куда ей было спешить: посреди видимого тумана она была невидимым осколком не известной никому вселенной. Туман, пытавшийся одурачить лес невиданной доселе полутораметровой полосой, также медленно и также не спеша игриво окутывал лиственницы. Под стать фигуре и туману холодно-издевательски улыбалась трехчетвертная луна. Она звала, она приглашала на нелепый немой спектакль с участием восьмерых спящих пока среди каменных россыпей актеров.

Они не знали, куда занесла их судьба, и не могли знать. Они просто спали. Вот уже четыре часа под звуки горного ветра им снились волшебные сны. Им снился город, огни автострад и теплая домашняя постель, возможно, кому-то грезился легкий дымок от только что налитого в чашку горячего кофе. Может быть, стороннему наблюдателю эта сцена напомнила бы сказочную Шарль-Перровскую красавицу или что-нибудь из лирики Средневековья. Но стороннего наблюдателя не было. Поэтому напоминать было некому.

Люди находились на одной из вершин таежных горных цепей, покрытых камнями, лишайниками и редкой хвойной порослью за сотню километров от ближайшего поселка, на высоте примерно около полутора морских миль от подножия. Люди устали. Люди сбились с тропы и вот уже двое суток плутали по склонам скалистых ущелий, пытаясь выбраться из западни. Они бы и выбрались, если бы светило солнце. Но солнца не было. Точнее было, но за тучами. А внизу, под ними, трое суток изливались потоки воды; и только теперь, на четвертую ночь сквозь небесную завесу показался багрянец странницы-луны. Она выползла посмотреть на финальный акт разыгрываемой на земле пьесы. Жаль, что ей досталось место на бельэтаже, откуда было плохо видно. Хотя это все же лучше, чем смотреть просто на тучи.

Все ждало. Все было спокойно и тихо. Немного не вписывались в картину мерцающие огоньки почти истлевших головешек от костра. Они единственные тревожились за спящие души, которые давали им пищу для жизни. Огоньки не хотели умирать молодыми. Они мечтали стать когда-нибудь на рассвете языками взрослого пламени, неся тепло и свет людям.

Итак, все было готово к открытию занавеса. Нужен был просто некто, кто дернул бы за шпагат кулис. Далеко на западе грянул гром, и один человек из восьмерых открыл глаза. Фигура находилась в двадцати-тридцати метрах от почти догоревшего костра. Ветер притих, а трехчетвертная луна обнажила свою последнюю четверть.

– Какого черта? Три часа! Холод собачий!

Лысый вылез из палатки и стал судорожно вычислять координаты потухшего костра.

– Скоты! Как они ее так зашнуровали? Фу ты, дьявол! А где эти зловонные головешки?

Где этот уродский костер? А! Вот ты где, сволочь!

Комплименты сыпались направо и налево. Лысый награждал ими все, что попадалось в поле зрения его слегка близоруких глаз, недаром он слыл на редкость простым парнем. Говорил он, действительно, особо не думая, и делал все примерно так же. Его действия были прямы, как австралийские эвкалипты, и тупы, как спящие бурые медведи. Возможно, именно поэтому его называли иногда медведем, а иной раз попросту телом; поскольку то, что находилось выше плеч, никакого интереса практически не представляло. Да почему, собственно, практически? Теоретически эта круглая штука, которая у других называется головой, являлась всего-навсего не более чем украшением, чем-то вроде звездочки на рождественской елке. Наверное, между этим фактом и тем, что Лысый выполз из палатки через тыльную ее сторону, существовала некоторая связь: не у всякой палатки найдется запасный выход. И вот теперь ошибка конструкторов была с успехом исправлена.

– Вот вы куда делись!

Лысый увидел мерцание тлеющих угольков. Угольки были маленькие и часто подмигивали друг другу, как бы издеваясь над его умственными способностями. Лысый не любил, когда ему подмигивали; тем более, когда он себя так мерзко чувствовал, и потому решил быстро избавиться от карнавала наглости. Нашарил у камней вчерашнюю кучку сырых веток, яростно поломал их, точнее, изорвал в мелкую струганину, кинул в почти омертвевший костер и начал изо всех сил его раздувать. Раздувание напоминало небольшое торнадо в районе Карибского моря и совсем не напоминало попытку извлечь пользу из легких. В результате огонь умер. Может не полностью, но на 99% точно.

– Вот тварь! Сдох же, скотина! Ну что тебе, жалко было, что ли?! Мог бы и загореться, хотя бы из приличия.

Надо отметить, что в облике медведя иногда просыпались старательно заложенные с детства обороты культурной, цивилизованной речи. Почесав затылок и сказав пару непереводимых фраз на языке, который он сам толком не знал, хотя помнил, что обучался ему в школе, Лысый заковылял обратно, на сей раз к невредимой стороне палатки.

– Что же за хренота? Как же я из нее вылез? Сама, что ли, закрылась? Или какой-нибудь олень закрыл?

Под оленем он подразумевал, именно подразумевал, поскольку думать не мог, любого из спящих друзей.

– Ну я вам устрою Килиманджаро!

Передняя часть палатки затрещала под мощным натиском недоумевающего тела. В итоге на высоте 3000 метровнад уровнем моря открылся новый проходной двор. Впрочем, существовать ему оставалось уже недолго.

– Ну и дела!?

Лысый вылез с другой стороны, держа в руках бутылку керосина.

– Какой дятел ее порвал? Кажись, все спят!?

Он пару раз крепко ругнулся, посмотрел на изуродованный брезент и пошел назад к костровищу, покрывая на чем свет стоит своих приятелей.

– Сейчас мы узнаем, кто из нас хитрее!

Он склонился над уложенной кое-как кучей хвороста.

– Пфф!

Вспыхнули, облитые керосином, ветки.

– Ха-ха. Вот так-то мы с тобой разделались!

В костер полетели остатки дров, и небольшое пламя осветило пейзаж. Туман, слегка приподнявшись над каменными россыпями, геометрически точной полосой перемещался в пространстве. На западе, сквозь выжатые тучи, лениво улыбалась луна и недовольно выл ветер. Лысый стоял у огня и улыбался. Не сказать, что это была улыбка Моны Лизы, ну все же что-то от ее загадочного лика присутствовало и на идиотской физиономии юного поджигателя. Это была улыбка ребенка, только что съевшего 5 кг мороженого и мечтавшего стать от внезапно нахлынувшего необъяснимого счастья космонавтом на далеких звездных просторах или, на худой конец, до зубов вооруженным рейнджером, отстреливающим ужасных чудовищ из иных миров.

В улыбке Лысого жили мечты и другого рода. Он мечтал о сногосшибательной красотке, но почему-то обязательно с полуострова Лабрадор, причем чтобы она обязательно была жгучей брюнеткой с голубыми глазами в вечернем длинном красном платье и с разрезом до самой талии. Она представлялась ему плывущей по воздуху феей с распростертыми объятиями и призывающим к себе томным взглядом. Ночные грезы так увлекли Лысого, что он уже протянул навстречу руки и сделал к ней первый шаг, но тут споткнулся и, наконец, вспомнил, где он находится.

Пришлось вздохнуть от огорчения и застыть на месте. Но красотка и не думала исчезать, а тем более застывать на месте. Она по-прежнему плыла по белоснежному покрывалу тумана и манила к себе своего кавалера. Лысый внимательно огляделся, соображая, где он находится, и попытался на практике применить школьный курс «начал анализа». Анализ состоял в том, чтобы хоть как-то состыковать в голове редкие деревья, каменные россыпи, разодранную палатку, собачий холод, горящий костер, лишайники, мох и самого себя – со скользящей по туману незнакомкой.

Состыковать было трудно. Кроме того, Лысый не знал, была ли незнакомка красоткой. Не мог он также знать, была ли незнакомка незнакомкой или незнакомцем. Силуэт, конечно, напоминал даму в черном, но до него, согласно метрическим представлениям самого Лысого, было метров 15–20, а в измерениях он ошибался довольно редко – походные инструкторы натаскали его вполне сносно. Поэтому в голове Лысого происходил невиданный доселе процесс. Процесс, в котором пытались родиться мысли, и не просто мысли, а нужные мысли.

Когда-то, миллион лет назад, согласно теории сэра Чарльза Дарвина примерно таким же образом происходило превращение обезьяны в человека. Тогда оно закончилось успехом. У Лысого дела обстояли гораздо хуже. Шансов на благополучный исход было меньше, чем у дарвиновской обезьяны. Тем более что сама по себе мысль не могла существовать в его медвежьей натуре. Обычно Лысый брал на вооружение выводы друзей. Но друзья спали, и потому приходилось напрягаться самому. Вконец обессиленный мозг готов был вот-вот перегреться и задымить, как вдруг неизвестный импульс переключил его со столь бесполезного занятия на первобытные инстинкты, и Лысый стал довольствоваться простым наблюдением.

Фигура понемногу беззвучно приближалась к человеку, описывая вокруг костра неправильные эллипсы. Лысый был уверен в этом точно так же, как и в том, что шоколадные конфеты сделаны из шоколада. Он верил собственным глазам. Он доверял собственным наблюдениям. Расстояние постепенно уменьшалось и вскоре достигло уровня критического восприятия Лысого. На внутричерепном экране появилось красное поле. Оно означало опасность и автоматически запускало программу в голове Лысого на случай, если к нему приблизится дикий зверь, если он собьется с тропы или если ему встретится подозрительный и недружелюбно настроенный тип. Программа предписывала следующие варианты действий:

А – уничтожение предмета опасности;

В – бегство;

С – самоликвидация.