Другая жизнь

Другая жизнь
Михаил Марков

В книге самым невероятным образом переплетаются реальность и мистика. Ее главный герой, городской подросток, наивно пытаясь сделать окружающий его мир более счастливым и надежным, принимает совсем не детские решения для осуществления своих планов. Его приключения захватывают судьбоносный для современной России период, погружая его в «глубину» происходящих процессов. Одна из важных целей книги – показать ответственность за совершаемые поступки и необходимость собственного развития.Это первая опубликованная книга автора из цикла «Бой за поколение».

Михаил Марков

Другая жизнь

Предисловие

Жизнь. До безумья коротка!Когда узнал?

Давтотмомент, когдауж поздно.

Иложьпередсамим собой,что,мол,неведал.

Такдлячего мыздесь?

Но прежде чем найти ответ, мы путь проходим. У каждого он свой. Яркий или трагичный, насыщенный событиями или пустой – с бесконечным «днем сурка». Если получается, мы творим свою историю, а можем плыть по ее течению, покоряясь неизбежности судьбы. Но по странному стечению обстоятельств в нашей жизни происходят такие события, которые, скорее, могли случиться где угодно или с кем угодно, но «только не со мной» – вот самое точное им определение. Случается: один кто-то выжил из упавшего самолета, или страшная эпидемия, все лежат, не дышат, и опять – один пошел, глазами только хлопнув. Но этот «он», конечно же, – не «я». Мы чаще те – в статистике. Родился, пожил, и если было чем, то поделился с внуком. И хорошо, что перед смертью сделал это, а большинству и нечего сказать.

Но сейчас мы в самом начале событий, произошедших именно со мной. Перематываю кадры из прошлого и радуюсь в первую очередь тому, что есть свободное время и этими воспоминаниями можно неспешно насладиться, а не проносятся они стремглав, в последнюю секунду жизни.

Глава 1. Воспоминания как диафильм

Старые, почти забытые «слайды» – моменты, врезавшиеся в память. Иногда в красках с оживающими картинками, иногда всего один кадр, долго крутящийся в голове, и ты мучительно пытаешься вспомнить все, что с ним связано: забытые лица, яркие впечатления, эмоции… Плохое это событие или хорошее – не имеет значения. Если врезалось в память, значит, важно. Ведь помним мы лишь миг и то, если нашли в своем плотном графике для этого время, а десятки лет нашей жизни просто стерты, как и не было их никогда. Вспоминаются события не по хронологии, а, наверное, по важности, необычности или яркости. И первое, пришедшее из памяти событие, как ни странно, это сон. В моей истории именно сны, а точнее, всего два, являлись предвестником ключевых жизненных событий.

И вот один, он снился мне в детстве, каждый год, с завидным постоянством. Всегда настолько реалистичен, что уже с первых моментов я всегда узнавал в нем каждую, даже очень мелкую деталь:

«Покрытая льдом бухта моря, с серыми скалистыми берегами и елями, опускающимися лапами к самой земле. Я, с каким-то даже маниакальным стремлением, бурю лунку во льду и опускаю туда зимние снасти. Рыбы нет, и новая борьба со льдом, и опять надежда поймать, и все новые и новые лунки. Понимание, что этотяжелая работа, а вовсе не удовольствие, не покидает с самого начала. Но мой труд вознагражден! Я поймал!

Вытаскиваю рыбу одну за другой, ее уже становится невероятно много на льду, но останавливаться я не собираюсь. Радость от улова сменяется чувством ненасытности. Продолжаю, пока не вижу, что лед под тяжестью рыбы начинает трещать и лопаться. Теперь испытываю только страх. Остаться возле улова – значит погибнуть, и я бегу, спотыкаюсь, падаю, ноги проскальзывают, но я, прикладывая усилия, отстраняюсь от надвигающейся опасности. Почти задыхаясь, я все-таки добегаю до берега. Быстро оглядевшись, замечаю тропу с каменными ступенями, ведущими по склону вверх, и сразу устремляюсь к ней. Оглядываюсь назад и понимаю, что стихия бушует уже далеко позади, здесь же тишина и покой. Вижу человека, стоящего ко мне спиной, и иду к нему. Дойти не успеваю. Пробуждение».

Всегда одно начало и один конец. Сюжет, где только я – это я, а остальное нереально. И зимой я рыбу никогда не ловил, и бухту такую не видел, да и тропу вдоль скалы встречать не доводилось. Вопрос, было ли это в прошлом, точно не стоял. Момент из будущего? Скрытое желание или, может, предупреждение? Уж лучше бы, например, клад снился, как в счастливой сказке, лежит, мол, «деньга» там-то и там-то, ждет тебя, или, скажем, гениальная «таблица» приснилась бы с большей пользой… Ну да ладно, уж как есть, это же все-таки мой сон, а не Менделеева. Забегая вперед, так скажем, приоткрывая завесу всей истории, к этому сну я обязательно вернусь, но гораздо позже и совсем при других обстоятельствах.

Сейчас же опять кручу калейдоскоп воспоминаний, уже осознанно восстанавливая хронологию событий, приближаясь к началу своей истории. Конечно, положа руку на сердце, можно было бы перейти сразу к интригующему моменту убийства Кеннеди и встрече с инопланетянином на безымянной планете, но торопиться не стоит, а значит, все по порядку, и на подходе краткий миг советского детства.

Закрыл глаза, и сразу череда сентиментальных картинок… Мне, наверное, лет шесть. Бесконечная беготня большой компанией ребят по частному сектору, среди маленьких домов, кривых улочек, утопающих в зелени, ярких ароматах и свежести густых садов. Малина, смородина, яблоки, груши, абрикосы, клубника… Сходит одно, поспевает другое. И мы – ни минуты на месте. Походы, приключения и, конечно, незабываемые детские «сражения», навеянные просмотром рыцарских фильмов. Эти «битвы» на «дрынах» из сорняка, наверное, самое любимое наше занятие. При сильных ударах импровизированные мечи разлетались вдребезги с сочными брызгами и ошметками кожуры. Отдельной радостью была подготовка к этим сражениям: мастерить щиты из больших кастрюльных крышек, разукрашивать их боевыми узорами и, конечно, добывать возле болота самые крупные сорняки и стараться сберечь их до «сражения». И шлем, сделанный из горшка, изнутри набитый ватой, как обязательный атрибут средневекового рыцаря.

Сразу новый кадр: зима, снега до окон вторых этажей, крутые, накатанные до блеска горки, постоянно летящие во все стороны снежки, только успевай уклоняться, огромные крепости с множеством входов и даже небольшие тоннели в сугробах. Прилипший к соседской металлической калитке язык – и слезы любопытного малыша от страха, что так и буду стоять здесь до весны. Санки, спина отца, он тащит лямки, мои ноги в черных валенках, варежки на резинке волочатся рядом, как маленькие собачки на веревке.

Еще кручу воспоминаний колесо. И вижу детский сад. Все сидят за столиками в трусах и майках, мусолят кашу. А после – рядами стоящие раскладушки со спящими детьми и точно, как тогда казалось, невероятно долгий, «тихий час». И праздник помню. Толстая тетя играет на пианино и громко поет. Родители большой толпой стоят в углу зала, а мы бегаем с куклами в руках наперегонки, рассаживая их по стульям. Главное – обогнать мальчика, бегущего рядом, чтобы мама тобой гордилась. Следующий кадр: солнечное утро, просыпаюсь на кресле-кровати, моем уютном лежбище. Завтрак – хлеб с вареньем. Сборы родителей на работу. Потом автобус битком, все сильно толкаются. Смотреть на дорогу мешает поручень – когда я вырасту, будет точно удобнее, но сейчас, держась за него двумя руками, я просто подпрыгиваю, выхватывая картинки за окном.

Новый яркий момент. Точно семь лет. Иду в школу с новым ранцем, он синий с большими красными буквами. Костюм с нашивкой на плече и натертые до блеска черные туфли. Учебный класс с нарядными детьми, волнение от первых вопросов учителя и радость до красных щек, если ответил правильно. Отдельным каскадом из памяти идут выходные. Песни за большим столом, поют все, и даже дед хрипой вытягивает куплеты сначала про коня, а потом и про дивчину, что парня полюбила. Еще воспоминание: побег из дома, весь день на речке. Это, наверное, мой первый взрослый поступок, раз он врезался в память. Яркая вспышка. Поездка на море с мамой. Мелькание за окном, огромный мир нового. Бесконечные зелено-желтые поля из окна поезда. Но как ни старался, самого моря в памяти нет, помню только машинку с большой антенной, и мы с мамой движемся по кругу, а в нас врезаются другие такие же. Люди в них смеются, а я плачу: «Гады, не трогайте нашу». Обратный путь, в вагоне, большой таз винограда, сладкого невероятно.

Лет около двенадцати. Тяжело определять возраст по моментам из памяти, к ним ведь календарь не прилагается. Даже сейчас, спустя годы, меняется цвет воспоминаний. До этого он был как будто голубой и желтый, а теперь все ближе к серому, что ли. Родителям зарплату перестали платить, мама часто по ночам плачет на кухне. Все кричат «перестройка», и никто не знает, что будет дальше. Я тоже напуган общей суетой и витающим в воздухе напряжением. Нет в памяти четких отрывков реальности, сплошное месиво серости и тревоги. Помню точно период каждодневных страшных снов, бессвязных, разрозненных событий, но утреннее пробуждение и только осадок горечи. Но был один, и ужасы ушли – как к «бабушке сводили». Его запомнил хорошо. Зал, темный и большой, невнятный свет. Взгляд выхватывает край стены напротив меня, от тишины звенит в ушах, и кажется, что пола нет, настолько он черен. Боюсь пошевелиться и дышать. В руках предмет, напоминает гладкий крупный камень, на ощупь невероятно холодный и абсолютно черный. В моих светлых ладошках он кажется скорее частью темного мира, окружающего меня, чем каким-то отдельным предметом. Окутывающий страх, я говорю сначала про себя, потом уж вслух, моля о помощи: «Пожалуйста, не надо». И вдруг на кончике предмет тот загорелся. Огонек стал очень ярок, а чернота ушла, открыв и стены белые, и пол. Картины расписные вокруг, красиво все невероятно. На душе тепло и радостно, что нет больше этой тьмы и страха нет. Опускаю взгляд на руки, при свете тот предмет – свеча. Только цвет не поменялся, на черном теле яркий свет. Как будто тут союз добра и зла. Я очень тихо говорю: «Хочу домой». И сразу просыпаюсь.

И помню, как утром маме рассказал про то, что есть свеча и место, где каждый может для себя желание загадывать, улыбающиеся мамины глаза напротив: «Черных свечей не бывает, сынок, и нужно трудиться, чтобы было все без сказок и желаний, а на чудо пусть рассчитывают только лодыри».

Обидно, ну и ладно.

Я постарше. Уже более осознанные воспоминания с окружающими их событиями. Мне около тринадцати. По времени – это разгар «демократических перемен». Деньги в центре всех воспоминаний, точнее, их катастрофическая нехватка. Наука теперь никому не нужна, и родители из ведущих инженеров исследовательского института постепенно превращались в ненужные «винтики» сломанного производственного колеса. Помню момент: худо-бедно выплатили часть зарплаты за прошлый год, но, сидя за общим столом, я не видел их радости. Непонятное, постоянно звучащее слово «инфляция» отражалось на лицах родителей печальной гримасой. Еще близкие по времени события. Зима, мы в комнате, свет выключен в половине района, горит маленькая свечка в стеклянной банке. Главная новость: у отца и мамы больше нет работы. Все в страхе за будущее.

Следующий яркий фрагмент. Получаем в городской администрации бумажки с гербом и крупной надписью – «ПРИВАТИЗАЦИОННЫЙ ЧЕК»… Никто толком не знает, что с этим «ваучером» делать. А по телевизору на всех каналах:

– Все хорошо! Несите их нам! В «Хоппер, Бизон, Резон…»

Постоянная реклама с веселыми песнями и частушками – как подборка праздничных передач. Только спустя годы люди поняли, что в каждой такой бумаге был кусок страны. А тогда мои родители сильно расстроились, что не смогли удачно распорядиться ваучерами, как это сделали соседи, обменяв их на сахар.

А дальше – череда воспоминаний, наверное, уже взрослого человека: «Взрослеем мы тогда, когда для детства места больше нет».

Сборы мамы в Москву. У нее новая профессия, она челнок. Действительность перемолола двадцать лет успешной карьеры и заставила приспосабливаться. Клетчатые сумки, наставления, проводы и невероятные волнения. Мое утро теперь начинается в пять каждый день, тачка на двух старых, полуспущенных колесах, помогаю возить вещи на рынок. Помню отца сварщиком, шабашит на стройке, одетый в робу. Вечером – часто с ним принеси-подай-подержи, хочу быть чем-то полезен. Днем школа, иногда засыпаю на последней парте от усталости. Редкие кадры: разговор на стройке – прошу отца научить меня «варить», отказывает: ни к чему, мол, тебе профессия и работа, где нищенская плата, учись лучше. Школьных воспоминаний немного, ближе, наверное, к старшим классам, да и те расплывчатые: частые драки на переменах, полдня в спортзале, вино на дискотеке, скорее, все фоном мелькает.

Вот уже и близко начало самой истории. Не выстроив предварительную хронологию, трудно понять, как менялся мир вокруг для одного маленького человека. Как счастливое детство в великой стране за несколько лет превратилось в жестокое и тяжелое настоящее.

Последние воспоминания. Мне семнадцать. Надежда поступить в институт и дальше учиться. На вступительный экзамен провожает вся семья. Мама обнимает с напутствием: «Люблю тебя, сынок, ты не волнуйся и, главное, сдай, иначе армия… Как Лешка, Танькин сын, в горячую точку попал, так она уже полгода, пока он там, слезы каждый день льет, седая вся стала, да ты и сам все знаешь». Отец толкает речь: «Выбейся в люди! Покажи им там всем!» И вот я уже с надеждой шагаю в институт.

Но следующий момент – не в тумане, а словно пять минут назад. Помню до мелочей, до капли пота у виска, до листика тетради, унесенного порывом ветра из окна. Все происходит во время вступительного экзамена по истории. Передо мной отвечает парень, явно мажор: годы восстания, фамилии вождей пролетариата и дополнительный вопрос об оружии революции; с подсказкой называет маузер. Хотя подошли бы и наган, и винтовка Мосина. Наверное, была задача, чтоб хоть что-то вспомнил. Преподаватель громко:

– «Пять»! Свободен. Следующий.

Я начинаю отвечать: билет про декабристов, обрывают на полуслове, и дальше идет целенаправленный «завал». Цитаты переписки, подробности биографий, даты казней. Все до момента отсутствия ответа, снисхождение в глазах преподавателя, и резкий тон председателя приемной комиссии:

– В этот раз, парень, не судьба, пробуй на другой год…

Вот и «промотал» в памяти до нужного момента семнадцать лет жизни. Здесь, так сказать, отправной перрон моей истории. Она, конечно, могла начаться с полета графина с водой в голову председателя, но это были только мысли. Вышел молча. Дверью не хлопал.

Нет сил, нет больше жизни, пустота вокруг. Иду прочь. Без мыслей. Хотя нет, одна стучит в висках – желанье умереть, точнее, не жить. И льются слезы, кричу я в пустоту:

– За что?!

Подвел семью, подвел себя, конец всему. И ноги несут меня без остановки. Единственное облегчение, что все скоро закончится. Взгляд сквозь предметы. Нет фокуса. Нет реальности. Усталость от бессонных ночей, напряжения и напрасных надежд.

Хочу умереть, хватит, нет больше сил. Но как мне это сделать? Оглядываюсь по сторонам, не понимаю, где я. Незнакомый район, многоэтажные дома, так похожие один на другой, сплошной ряд безликих каменных нагромождений. Вижу проулок, витрина магазина с пустыми полками надраена до блеска. Именно этот блеск бросается в глаза. Прохожу мимо, впереди небольшой рынок. Палатки, прилавки, торговцы собирают свой нехитрый скарб, в конце площади видны купола небольшой церкви. Подхожу к миловидной старушке спросить, где я нахожусь. Почему-то в голову приходит мысль, что я очень люблю воду, речку, плавать, и если уходить из жизни, то лучше на дно. И вместо вопроса, где я, спрашиваю, как пройти к реке. Старушка заглядывает мне в глаза и отвечает почти заговорщическим шепотом:

– Рано тебе к реке, внучек, но отговаривать не буду, не моя это доля, прошу только, свечку сначала поставь, а то негоже важные дела решать, в церковь не зайдя.

Путаница в голове. Почему негоже? Что за слово-то такое. Ладно, мимо, без разницы. Но слова бабули посеяли сомнение. Да, наверное, правильно все же сначала зайти в церковь. Прошу продать мне свечу и достаю из кармана все деньги, которые дала мама, чтобы купить чего-нибудь вкусного, экзамен отметить. Мне они теперь ни к чему. Старушка долго копается в уже сложенных коробках и передает мне сверток в пергаментной бумаге, а деньги брать отказывается. Сам кладу их на прилавок, не нужны мне – решил же:

– Спасибо вам.

И бреду в сторону церкви. Внизу река, она медленно течет, обвивая сваи моста. Странно как-то даже, почему я не заметил ее до встречи с бабулей? Уже не важно. Делаю два шага к реке, но теперь как будто что-то тянет меня в другую сторону…

– Хорошо! – решил я пообщаться с виртуальной преградой. – Сказал – зайду, значит, зайду.

Направляясь к церкви, представлял, что вход в нее, по обыкновению, будет сразу, но, подойдя, я оказался в большом дворе. Увидев недалеко монашку или послушницу (уж простят меня за неточность сведущие люди), уверенным шагом знающего, что делать, человека подошел к ней.

– Здравствуйте, мне свечку где можно поставить?

Ее ответ ввел меня в ступор: