Нежный плен

– Это что – вино? – поморщившись, прошептала Годива.

– Вино? – Леонардо цинично усмехнулся. – В вине точно нет исцеления, только болезни, а, порой, и смерть. Это – чистая вода. Выпей её, и я дам тебе заснуть.

Спорить не было ни сил, ни желания. К тому же, через туман болезненного состояния, Годива понимала – Леонардо прав. Поэтому, девушка послушно выполнила его просьбу-приказ. Свежая, отчего-то сладкая, вода потекла по разгоряченному горлу. Трудным был только первый глоток, а потом, тело, вспомнив, то, в чем так нуждалось, жадно затребовало и приняло еще и еще.

– Спасибо, – благодарно прошептала Годива, снова прикрывая глаза.

– Вот теперь ты можешь немного поспать, – разрешил Леонардо, поднимаясь на ноги. – Ложись.

Девушка только этого и ждала. Повернувшись на бок, легла. Все равно озноб не оставлял её, и в попытках согреться, Годива поджала руки-ноги. Может, хоть так станет чуточку теплее?

Леонардо как раз шел в направление к своему коню, чтобы, наконец, лично заняться им, когда, не сдержавшись, обернулся, бросая на свою пленницу взгляд. Она лежала, скрючившись от холода. Даже отсюда, было видно, как подрагивает её стройное тело. Тяжело вздохнув, мужчина забрал с седельного мешка шерстяное одеяло. Уверенным шагом, игнорируя любопытные взгляды некоторых из воинов, Леонардо вернулся к Годиве. Мужчина задержал взор на её лице – румянец стал чуть бледнее, но жар, пока еще, не отпускал девушку. Её тонкие веки, пронизанные синими венками, подрагивали, а с полуоткрытых губ то и дело срывался приглушенный, тревожный стон. Белокурые волосы, выбившись из косы, разметались по плечам. Отчего-то захотелось аккуратно убрать их в сторону. Леонардо проигнорировал это желание. Просто укрыл Годиву одеялом.

Затем – снова направился к своему коню. Очищая Барону копыта от камушков, Леонардо то и дело посылал свой взгляд в сторону спящей пленницы, дабы удостовериться, что никто из воинов не подошел к ней слишком близко. Это нельзя было назвать ревностью, скорее, чувством ответственности за своё имущество. Звучало, конечно, грубо, но Годива принадлежала ему, Леонардо. И только ему теперь предстояло решать, что делать с прекрасной саксонкой.

Закончив с копытами Барона, воин принялся растирать круп коня скребницей. Делая кругообразные движения по телу, Леонардо продолжал размышлять о Годиве. Не хотел думать о ней, но мысли так и лезли в голову. Если бы это была другая женщина, воин отправил бы ее, либо ко двору короля, либо в монастырь. Чтобы не мешала. Но Годива… помимо того, что оказалась прекрасной, нежной девушкой, не совершившей против Леонардо ничего дурного, она являлась той самой девочкой из его прошлого… Прошлого, которое мужчина, иногда, хотел забыть. Прошлого, которое частенько прожигало ему грудь.

Единственным светлым пятном в нём была та белокурая малышка.

Воин, сжав челюсти от непонятных чувств, подкрадывающихся к нему со всех сторон, прошелся быстрыми, короткими движениями против шерсти коня, удаляя грязь. Затем, настал черед мягкой тряпицы, которой Леонардо принялся полировать шерсть Барона до тех пор, пока она не заблестела. Закончив заниматься животным, воин, с неким чувством облегчения, пошел в сторону спящей пленницы.

Было уже послеполуденное время. Солнце, миновав зенит, медленно, но уверенно склонялось к западу. Легкий ветерок донес до носа мужчины пока ненавязчивый аромат жухлой листвы. Осень только начиналась, но, без сомнения, ночи, с каждым днем будут все холоднее. И эта ночь вряд ли будет исключением. Наконец, Леонардо подошел к Годиве.

Она лежала неподвижная. На лице застыло беспокойное выражение, а вся поза показывала, как холодно девушке. В ней во всей было столько уязвимости и невинности, что Леонардо, глядя на Годиву, невольно увидел её той самой малышкой, которую ему удалось спасти. Не сдержавшись, воин опустился рядом с девушкой и взял её на руки, прижимая к себе.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Она проснулась среди ночи от звука сверчков. Странно, что осенью они все еще пели свою песню. С трудом разлепив веки, Годива устремила взор на небо. Ясное, холодное, иссиня-черное, пронизанное сотнями ярких звезд, оно роскошным шатром раскинулось над головами. Девушка всматривалась в звезды, с восхищением в груди впитывая в себя их красоту. Чем дольше смотрела – тем больше видела их. Вот пояс Ориона, а там – Большая Медведица.

– Как красиво, – не сдержавшись, прошептала Годива.

Теперь, когда странно возникшая болезнь отступила от нее, а тело, освобожденное от жара, начало приходить в себя, жизнь забилась птицей в душе Годивы. Захотелось жить. Любоваться каждым мгновением. Будто раньше и не видела, как прекрасен этот мир, словно только что познакомилась с ним.

– Красиво, – глядя на одухотворенное лицо пленницы, задумчиво произнес Леонардо. В груди ощутил некое облегчение, причина была проста – девушка выглядела лучше. Не то, чтобы мужчина считал себя мягкосердечным, однако мысль о том, что Годива – та самая маленькая девочка из прошлого, могла снова умереть – не давала ему покоя. К счастью, болезнь оказалась слабее белокурой саксонки. Конечно, Годива все еще не была полностью здорова, но сам факт, что тело её не горит от жара, а взгляд – вновь стал разумным, не затуманенным от недуга, стало самой радостной новостью за этот долгий день.

Услышав мужской голос, Годива медленно перевела взор на лицо воина. Смотрела на него – как смотрят на человека, которого знают всю жизнь – доверчиво, спокойно, не боясь. Не смотрят пленницы так на своего господина.

– Я так долго спала, – губы Годивы дрогнули в извиняющейся улыбке. – И ты все это время был здесь?

– Может быть, – уклончиво ответил Леонардо. Не знал, почему не ответил, как есть – да, я просидел рядом с тобой все эти часы, нянчась, как с ребенком. Не стал, не хотел, чтобы Годива додумывала и создавала в своей голове ложное о нем представление. Не герой он, не великодушный, не добрый. Далеко не добрый.

– Спасибо тебе, – Годива шумно вздохнула, – могу ли я попить?

Леонардо, молча, поднес к ее губам горлышко кувшина. Девушка сделала несколько глотков, потом, утомившись, снова легла – в объятия мужчины. Сейчас, почему – то его близость уже не смущала, а казалась естественной, очень нужной. Годива удивилась своим ощущениям, но бороться с ними не стала.

Потрескивающий костер и музыка сверчков создавали особую, располагающую к интимной беседе, атмосферу. Воины, хоть и никуда не делись, казались всего лишь безмолвными, глухими силуэтами, скользящими где-то за пределами их маленького мира. Поэтому, Годива, повернувшись с бока на спину так, чтобы хорошенько видеть лицо Леонардо, обратилась к нему с вопросом, который все это время не давал ей покоя:

– За что тебя тогда наказали?

Леонардо, до этого наблюдавший за темными тенями часовых, напрягся. Тело его замерло, будто со спины снова готовое получить удар хлыстом. Мужчина не ожидал такого вопроса от Годивы. Но Леонардо мгновенно вернул себе привычное спокойствие.

– Я совершил ошибку, – одарив Годиву усмешкой, ответил он.

Девушка почувствовала, что за этим простым предложением крылось нечто большее. Она, может и должна была промолчать, но не смогла. Неравнодушна была к человеку, который спас её. Не мог этот человек совершить что-то дурное!

– Я не верю, – сорвалось с её губ, и Леонардо, резко повернув голову, посмотрел прямо на Годиву. Не верит? В поисках какой-либо женской уловки, мужчина всматривался в лицо девушки, но ничего, кроме искреннего выражения и переживаний, не обнаружил.

– Ты предпочитаешь не верить своим покойным родителям? – задал вопрос Леонардо.

Годива переменилась в лице. Она не хотела думать о своих родителях плохо. Но и о Леонардо – тоже. Вся душа ее противилась этому. Девушка собралось, было, ответить, но воин, опередив её, произнес:

– Это в прошлом, Годива. В моей прошлой жизни, о которой я предпочитаю не помнить.

Годива смотрела на Леонардо. Суровое, мужественное лицо не выражало никаких эмоций, кроме как львиной расслабленности. Но девушка чувствовала – только сама до конца не могла понять, что, какие – то эмоции, исходящие от мужчины. Его было очень трудно понять, и еще сложнее – прочувствовать.

– А я часто вспоминала, как ты спас меня. И совсем не хочу этого забывать, – ответила Годива.

Вот он, тот самый разговор, который Леонардо предполагал, что скоро случится. Пришло время. Мужчина, устремив твердый взор прямо в голубые глаза, источающие нежный взгляд, произнес, отчеканивая каждое слово:

– Годива, ты должна понимать, что тот случай ничего не меняет для тебя. Тогда – ты была маленькой девочкой, которую я, по чистой случайности, спас. Этим человеком мог оказаться кто угодно. Я просто проходил мимо. Прошло 13 лет. Сегодня – ты мой трофей, моя пленница, саксонская женщина, которая принадлежит нормандскому льву.

Его голос был холодным, без капли теплоты в нем. Внезапно, кожа Годивы покрылась мурашками. Не согревал даже костер. Стало резко не по себе. Удивительно, еще минутами ранее, девушка нежилась в тепле. Она понимала, что причина этих перемен – в том тоне, которым Леонардо заговорил с ней. Не стала спорить, противостоять. Хотя в груди кольнуло от боли и обиды. Не в природе Годивы было вести себя так. И все же, грустно улыбнувшись, тихо сказала:

– Ты думаешь, что я посмею кому-либо рассказать об этом? Если ты не хочешь, никто не узнает. Но зачем ты говоришь мне о том, что я и так не забывала? Я ведь помню, что теперь – твоя пленница. Я не жду, что ко мне будет какое-то особое отношение по причине того, что когда-то мы были знакомы.

Годива лукавила, только и сама того не знала. В самой глубине души она хотела именно этого – чтобы Леонардо отнесся к ней по-особенному. Нет, ни как к красивой женщине (о своей красоте Годива пока еще и не знала, не догадывалась), а как к старому, доброму другу.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – раздался голос Леонардо, – потому что, по прибытию в замок, я намерен подыскать тебе мужа.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Его слова вызывали у Годивы смятение. Не ожидала, не представляла, что такое может случиться с ней. Не сразу сумела заговорить – в горле мешал образовавший ком. Девушка с трудом сглотнула. Затем, наконец, произнесла:

– Разве обязательно мне выходить замуж? Я бы предпочла найти убежище среди стен монастыря.

Леонардо прошелся оценивающим взглядом по чувственному лицу Годивы – плавные черты, большие, выразительные глаза цвета ясного, летнего неба, зазывающий к поцелуям, рот. И эта кожа – светлая, без изъянов, которая не нуждалась ни в белилах, ни в румянах. Это было чисто наблюдение человека, искушенного в красоте женщин.

– Тогда святым отцам придется нарушить свой целибат, – удивительно зло процедил Леонардо, отчего Годива вздрогнула, и мужчина добавил:

– Место женщины – в доме. Рожать детей, а не запираться вдали от мира. Поэтому, будет так, как я сказал.

Годива, ощущая все нарастающую тревогу в груди, спросила:

– У меня не будет права выбора?

– Выбора? – усмешка поползла по смуглому лицу воина. – Скажи, разве саксонских женщин прежде спрашивали, за кого хотят они выйти? Нет. За них решали родители или опекун. Так же, как и нормандских женщин. Я не твой родитель, но на роль опекуна сгожусь. Это даст тебе много преимуществ, Годива. Претендентов на тебя будет немало, я уверен, но зная, кто я, останутся лишь достойные.

Леонардо говорил с твердой уверенностью. Знал, так и будет. Не всякий осмелится свататься к Годиве – ведь, в случае несерьезных намерений, человека ожидало наказание от самого нормандского льва. Тот же, кто не побоится, будет мужчиной смелым и серьезным. И пусть будет молодым – под стать белокурой саксонке. Леонардо не сомневался – это не затянется более чем на пару месяцев. Так будет лучше для всех. Он освободится от этого груза, забудет и пойдет дальше – своей дорогой. С Годивой им было не по пути.