Лягушка и скорпион

Лягушка и скорпион
Мила Сангина

У моего однокурсника явные замашки рабовладельца. Он не устает мною командовать: «Иди туда! Садись сюда! Сделай за меня домашнюю работу!» Но и этого ему мало; теперь он хочет, чтобы я от его лица писала письма нашей красивой новой студентке. А еще вечно жалит своими ядовитыми замечаниями. Не человек, а скорпион!

Мила Сангина

Лягушка и скорпион

Ботаника

Идиоты – это беда, а жестокие идиоты – бич человечества. Прогневишь одного, и будешь вынуждена постоянно прятаться по углам и закоулкам. Все верно: и в нашем Институте Наивысочайших Технологий, водились индивиды, внимание которых лучше не привлекать. С одним из таких я состояла в нежной, почти романтической и даже чуточку порочной связи – делала за него домашнюю работу по предметам, которые он терпеть не мог.

Нечего и говорить: влипла так влипла, попала так попала, а главное попала по собственной дурости. Сама же перешла ему дорогу. Буквально. Студенткой института я стала в тринадцать лет, по меркам данного заведения довольно поздно. Моя матушка долго не хотела меня отпускать, но вмешался отец и заявил, что нечего таланту пропадать. Талантами я, кстати, и не блистала вовсе, однако экзамены все же сдала и получила заветное приглашение. Так и покинула родной город и впервые оказалась вдали от семьи и друзей. Первые дни тосковала и печалилась, ужасно скучала по родителям и сестре, и не сумела ни с кем подружиться. Однако в какой-то момент одиночество мне опостылело, и я начала внимательнее присматриваться к другим студентам. А одним солнечным днем разглядела в толпе знакомое лицо.

«Знакомое лицо» крепилось к телу, что щеголяло в дорогой рубашке и брюках, которые ну никак не смахивали на привычную униформу. И взлохмаченные темно-русые волосы наш щеголь носил длиннее, чем дозволяли правила института. Мне следовало обратить особое внимание на недовольное выражение лица однокурсника. Сжатые губы и нахмуренные брови – подобная мимика как сигнальный знак, который должен был бы удержать меня от необдуманных действий. Куда там! Я бросилась к старому знакомцу наперерез и выпалила:

– Привет! Ты ведь Марк?

Он остановился. Остановились и студенты, что шли за ним. И воцарилась тишина, которую нарушало лишь скорбное жужжание шмеля. Я невольно попятилась, не в силах отвести взгляд от недовольного лица передо мной. Серые глаза сузились, желваки заходили под бледной кожей истинного аристократа. Не хватало лишь вурдалачьих клыков, они бы прекрасно дополнили картину.

– Ты закрываешь мне солнце. Исчезни.

Я безмолвно соскользнула с покрытой гравием дорожки на лужайку, и царственная процессия проплыла мимо меня под нестройный аккомпанемент коротких шепотков и глупого хихиканья. Надежда на трогательное воссоединение с мальчиком, которому я когда-то помогла выбрать именинный торт, лопнула как мыльный пузырь.

Видеться с Марком нам приходилось часто. Учились мы в разных группах, однако иногда пересекались на совместных уроках, среди которых была и моя любимая словесность. Я привыкла гордиться отличными оценками по этому предмету. Что ж, тщеславие не напрасно зовут грехом. В один ненастный день наша преподавательница решила раскритиковать жалкие работы других студентов и поставить в пример меня. Ох и аукнулись мне эти пять минут славы!

– Вам стоит поучиться у Ларочки, – заявила мадам Воронова и выразительно глянула на Марка. – Особенно вам, Стрельцов. Вашими опусами только в корчме пьянчуг тешить.

Подобное грубое замечание Марку сильно не понравилось, и отыграться он решил на мне. Во время перемены он отловил меня в коридоре и с тихой угрозой проговорил:

– Ты думаешь, что самая умная тут?

Вопрос был явно риторический, и ответа не требовал.

– Раз уж так… – зловеще продолжил он и вдруг отстранился. – Слушай, прекрати улыбаться. У тебя рот, как у лягушки.

Я поняла, что и впрямь улыбаюсь в надежде на то, что этот «коридорный» наезд окажется простой шуткой. Согнать улыбку с лица оказалось непросто – мышцы точно свело от напряжения. Марк поморщился и засунул руки в карманы брюк.

– Писать мне сочинения теперь будешь ты.

Вот ведь радость.

– Давай я просто объясню тебе материал? – пролепетала я. – И ты сам хорошо напиш…

– Нет, давай я тебе объясню, – повысил голос он. – Некогда мне ерундой заниматься! Ты пишешь, а я тебя не трогаю.

Ну как тут устоять. Спорить я не стала и решила, что посидеть в библиотеке лишний час не так страшно. Зато меня оставят в покое.

Когда я вручила Марку первую написанную за него работу, по доброте душевной посоветовала:

– Почитай, чтобы быть в курсе, если тебя вдруг спросят…

Он лишь рукой махнул.

– Делать мне нечего.

Тут уж вспылила я.

– Ладно, но если выставишь себя идиотом перед всеми, на меня не обижайся! Пару страниц ему трудно прочитать!

Он хмуро глянул на меня, но промолчал, сел на скамейку и уткнулся в папку. Я впервые увидела Марка таким сосредоточенным; уверена, если бы я задержалась подольше, услышала бы, как от натуги скрипят его мозги. Но я не стала дожидаться и отправилась в столовую, где студентам выдавали ананасовые пирожные – по одной штучке в руки.

С тех пор я попала в рабство, о котором не смела пикнуть преподавателям или друзьям. Марк умел навести на собеседника ужас. Все его злые глаза. Смотришь в них и будто погружаешься в адскую ледяную пучину. И три года спустя ничего в наших отношениях не изменилось. Разве что я научилась огрызаться в моменты, когда Марк совсем наглел. Но это случалось нечасто.

Наш институт среди прочих достоинств славился и своей особой оранжереей. Ее главная прелесть в том, что цветами здесь можно любоваться круглый год. Удивительное место нравилось и преподавателям, и студентам, и берегли его мы все ревностно, как настоящую сокровищницу. Стеклянный потолок оранжереи уходил так высоко вверх, что почти терялся среди облаков. К запаху земли примешивались тысячи тонких и свежих ароматов. В некоторых залах можно было увидеть редкие для наших широт растения, например, венерину мухоловку или олеандр. Я часто наведывалась в оранжерею и не переставала восхищаться фантазией и мастерством выпускников, сотворивших это чудо.

В этот раз я собирала образцы для гербария (ради удовольствия, не для учебы), когда Марк с друзьями замаячили у главного входа. Поначалу я надеялась, что они пройдут мимо. Не повезло.

– Но вы видели ее волосы? – Низкий голос Марка звучал привычно самодовольно. – Чистое золото!

Пора выбираться. Я закрыла свою папку с аккуратно разложенными на папиросной бумаге образцами и засеменила к двери. У куста с азалиями меня чуть не оглушило криком:

– Видит кто-нибудь эту желтую гвоздику?

С перепугу я налетела на огромный горшок с гибискусом, ударилась бедром и не успела даже выругаться от души, как столкнулась нос к носу с Марком. Тот посмотрел на меня со смесью удивления и пренебрежения.

– О. Привет, лягушка.

– Доброе утро.

Мерзкий скорпион.

– Ты… – протянул он, заглядывая в мою папку. Я тотчас отшагнула, чтобы он не разворошил мои цветочки. – Ты тут желтых гвоздик не видала?

– А тебе зачем?

– Ты же знаешь Ванду?

Ах, Ванда… Наша новенькая красотка, которую девчонки прозвали «подружкой сына посла». Уж очень всех взволновал этот факт ее биографии.

– Знаю, – подтвердила я.

– Вчера я предложил ей сходить на свидание. А она велела мне поискать желтую гвоздику. Теперь ищу.

Я с сердобольным видом качнула головой.

– Желтая гвоздика – это символ отказа. Ванда тебя отшила.

– Меня никто не отшивает, – самодовольно заявил он и выдернул прядь волос из пучка у меня на макушке.