– Не отдыхается. Здравствуй. Проходи, рассказывай, что стряслось.
– От вас ничего не скроешь. Действительно, случилось, – она виновато улыбнулась. – Голова с утра болела…
Заведующий в ответ только хмыкнул: мол, давай говори, что на самом деле произошло, кроме головы.
Кира вздохнула и попыталась придумать, как бы так рассказать о том, что ее беспокоило. Но как выразить словами невыразимое? То, что ей самой еще не было отчетливо понятно? И тут она вспомнила вчерашний автобус из Виноградного и его невидимых пассажиров.
– Виктор Иванович, вы никогда не говорили раньше, а я не спрашивала, а теперь вот хочу спросить… – начала она нерешительно.
– Ну? – выжидательно смотрел на нее поверх очков пожилой академик.
– Расскажите мне о своей семье. Вы же были женаты? У вас есть дети?
Виктор Иванович вздохнул и, сняв очки, подошел к окну и отвернулся.
– Был я женат, дочка, восемнадцать лет. Двое парней у меня растут – двадцати одного и двадцати трех лет, учатся. Приезжают, навещают иногда. А Настя, жена моя, – при этих словах Кира вздрогнула, вспомнив вчерашнего попутчика в автобусе, – покинула меня шесть лет назад. Погибла, – прошептал он.
– А что с ней случилось? – так же тихо, не справляясь с волнением, проговорила Кира.
– Рак. Она никогда ни на что не жаловалась. Всегда была доброй, отзывчивой, приветливой. До самого последнего момента мы не знали, что она больна. И только когда ее увезли на скорой, мы узнали о ее несчастье, которое она так долго носила в себе и ни словом не обмолвилась, – Виктор Иванович смахнул слезу. – Мы были с ней тогда, в ее последний час, рыдали все трое, как дети, а она, превозмогая нечеловеческую боль, улыбнулась и сказала: «Не плачьте, мальчики мои, я всегда буду с вами!» Прошло столько лет, а я не могу забыть этого ангела-хранителя во плоти. Не могу забыть тепло ее рук, цвет ее глаз, доброту ее слов. Я как будто навсегда остался там, у ее последнего вздоха, где время остановилось и для нее, и для меня.
Он замолчал. Кира была потрясена. Она налила в стакан воды и подошла к наставнику:
– Вода, Виктор Иванович… Простите, что заставила вас вспомнить вашу боль.
– Нет. Я ее постоянно помню, – он сделал глоток. – Все в порядке.
Академик отошел от Киры и сел в кресло.
– Просто я никак не могу смириться с этой потерей, – и устало добавил: – Ну а тебе-то что до этого? Зачем завела разговор?
Кира подошла и села напротив него:
– Виктор Иванович, я хочу спросить, а чем же вы живете теперь, если жизнь не несет вам счастья?
– Ну, почему же, – с горечью улыбнулся он, – совсем недавно я был очень рад, что моя ученица стала обладательницей первой премии.
– Рады, Виктор Иванович, но не счастливы.
Он опять опустил голову.
Некоторое время они помолчали.
– Так зачем все-таки ты завела этот разговор?
– Неужели вам не хочется побежать прямо сейчас в камеру хранения и стать счастливым?! – услышала свой голос Кира и подняла взгляд на учителя. – Забыть боль, страдание?
В следующую секунду в глазах заведующего сменили друг друга непонимание, злость, разочарование, насмешка, отеческая забота – и наконец наступил эмоциональный штиль:
– Тебе, возможно, еще рано понимать, за что и для чего дается боль. Постараюсь объяснить просто: это мой крест. В своих воспоминаниях я храню самое бесценное, что только можно придумать на земле. Это определяет мои мысли, мои поступки, всю мою жизнь. Пойми, Анастасия действительно всегда со мной. Она никогда меня не покидает. И только благодаря ее любви и терпению я добился в жизни очень многого. И до сих пор добиваюсь. Таким она меня любила. Таким она и теперь видит меня и улыбается мне, потому что знает, вся моя жизнь посвящена ей, величайшей женщине…
Кира молчала, понимая, что вторглась своим неосторожным любопытством в святая святых человека, которого безмерно уважала и ценила.
Виктор Иванович вздохнул и продолжил:
– В одной мудрой книге я когда-то давно прочитал, что подлинное счастье состоит не в безграничном потреблении и наслаждении, а в самосовершенствовании, в процессе которого человек должен познать три ключевых смысла. Первый: понять и принять, что он – это душа, которая имеет вечную природу. Клайв Стейплз Льюис, тот самый, что придумал Нарнию, красиво и точно описал эту идею. Он говорил: «У тебя нет души. Ты – душа. У тебя есть тело». Второй смысл: познать Бога. Заниматься этим можно всю жизнь и не устать. Спроси о том святых людей и тех, кто Ему по-настоящему служит. И третий смысл: познать свои отношения с Богом. И делать это, несмотря ни на что, даже тогда – и особенно тогда! – когда Он, казалось бы, отнимает у тебя самое ценное… Я познаю, Кира, до сих пор познаю свои отношения с Ним. Тебе покажется это странным, но сердце мое радуется от той глубины, которая открывается мне. И в этом всем совершенно нет места тому, что наши коллеги поспешно назвали «неизвестным счастьем», или «Эс Икс».
В кабинете снова повисло молчание.
Кира, потрясенная разговором и новым открытием, встала, и, не прощаясь, вышла. Получалось, что не все несчастливые с виду люди хотят стать счастливыми. Да и вообще сложно и даже глупо оценивать состояние наставника как «несчастливое»…
«Но должны же быть те, кто хотят получить счастье? Просто получить и радоваться ему! Не только выдуманные персонажи газет и телепередач, а живые, настоящие люди?»
В коридоре она сразу же столкнулась с Радиславом Петровичем Захвалевским.
– Здравствуйте, – машинально поздоровалась она с директором, не оставляя своих размышлений, и собиралась продолжить путь.
– Здравствуйте, Кира Венедиктовна, – обратился к ней директор, – как продвигаются ваши исследования?
Расценив вопрос как ни к чему не обязывающее приветствие, она ответила:
– Спасибо, работаем, – и опять собралась идти своей дорогой, однако Радислав Петрович встал у нее на пути, давая понять, что он хочет с ней поговорить. Занятая своими мыслями после беседы с заведующим, она не сразу поняла, что директор не мог в выходной день просто прогуливаться по их лаборатории, особенно учитывая тот факт, что его собственный кабинет находился в другом здании. Ему что-то было нужно. Она приготовилась слушать.
– Как вы считаете, Кира Венедиктовна, как много людей в нашей стране нуждается в объекте «Эс Икс»?
– Сложно сказать, – осторожно начала Кира, немало удивленная, что ее собственные мысли были озвучены из уст высокого начальства. – Есть люди, которые нуждаются в нашем объекте как в новом лекарстве, потому что их жизнь очень похожа на непроглядную тьму, когда обычные средства уже не помогают, – и, решив продолжить собственное исследование нуждающихся в счастье, она спросила директора на свой страх и риск:
– А вы сами согласились бы стать счастливым по сценарию нашего объекта?
Директор очаровательно улыбнулся:
– Пока лично у меня не возникало такой необходимости. Я нахожу свое скромное счастье в дружной семье, в успешной работе, в верных друзьях, но, признаюсь, не отказался бы стать более счастливым, и если потребуется, я заражу своим примером окружающих! А вы?
– А я – ни в коем случае.
– Настолько безутешно счастливы? – попытался пошутить он.
– Нет, – ответила в тон Кира, – настолько непроходимо умна.
Радислав Петрович в голос рассмеялся.
– Ну а что с лекарством? Кому бы вы его прописали? Неужели не всем больным и страждущим?
– Над этим тоже нужно думать. Не все так просто, как кажется на первый взгляд. У меня вот детское воспоминание сразу всплывает. В нашем дворе один мальчишка очень любил издеваться над животными. Чистой воды психопатология, с которой нужно серьезно работать. Так вот по вашей логике получается, что его нужно не лечить, а подарить счастье (которое для него в мучении животных) и после этого всю оставшуюся жизнь наблюдать его ухмыляющуюся, перекошенную «счастьем» физиономию? Так?
– Но зато мы спасем неповинных животных от незаслуженных мучений, – снова попытался пошутить директор.
– А мы и так их можем спасти! И из мальчишки человека сделать при правильном подходе.