Поэзия опыта. Poetry of expirience

– А я в Нью-Йорке, – невозмутимо подтвердила Милана.

– Но вы же в Москве, – удивилась Маша.

– Недавно и недолго. Сдачи не надо.

– Но… – Маша попробовала возразить.

– Купишь себе сэндвич, – Милана улыбнулась.

Маша рассмеялась.

– Спасибо вам! А у вас бассет, да?

– У меня брат, – Милана направилась к выходу.

Не найдясь с ответом, Маша проводила её до двери. Колокольчик бодро звякнул на прощанье, несколько толстых капель стукнуло Милану по носу. Быстро сев в такси, она прикрыла глаза, слушая уютный дождик. Хотелось продолжить думать с нужной страницы, вернувшись к размышлениям, как к оставленной на время книге, но мысли непослушно сплелись в клубок противоречий, и потому она достала iPhone, чтобы выложить очередную архивную нью-йоркскую фотку в свой недремлющий Instagram-блог.

Мой телефон живёт более правильной и полноценной жизнью, чем я. Он знает триста номеров, хранит пять тысяч ярких фото-впечатлений, напевает беззаботные песни и постоянно кому-то нужен. А я уже даже не помню, что так старательно насобирала в него.

Мой телефон живёт за меня, и я ему так завидую…

Она слушала родной голос и молча глотала дождливые слёзы

    10 июня 2013

Листая лос-анджелесские моменты и вспоминая запредельное счастье августа, Милана так остро заскучала по Джею, что, достав наушники, включила плейлист его песен. Всю долгую дорогу до дома Антония она слушала самый родной голос и молча глотала дождливые слёзы.

Какие-то вещи понимаешь слишком поздно. Жаль, что истории отношений с некоторыми людьми невозможно переписать. Хотя, наверное, чтобы осознать ошибку, надо сначала допустить её. Я бежала от боли утраты, а сейчас с каждым днём мне ещё больней – от неизменно горьких сожалений и от обиды на себя. И потому я плачу по счетам. Плачу и плачу слезами своей печали. Плачу за свою глупость, которую не искупить деньгами…

И в этих расходах так легко иссякнуть… И деньги, и чувства тратятся, и те, и другие обесцениваются. По-настоящему богат тот, кто обладает тем, что нельзя купить. Я обеспечена от рождения, а вот своё истинное богатство мне ещё предстоит обрести. Всё, что для этого нужно, – быть реальной Миланой Смоленской. Оказывается, это так непросто. Естественность вообще сложная штука. Натуральный макияж труднее всего наносить…

***

Дома Антония встретила странная картина. На полу в гостиной неподвижно лежала Милана в чёрных легинсах и чёрной футболке. На диване сидел Бруствер. Он смотрел на Милану свысока и подвывал музыке, оккупировавшей пентхаус. По словам горничной, Милана пребывала в таком состоянии уже около двух часов – с момента своего возвращения.

Бруствер, обрадованный появлением хозяина, наполнил комнату звонким лаем. Антоний сел на диван и, гладя бархатную спину благодарного пса, посмотрел на Милану.

– Что ты делаешь?

Она пошевелила пальцами левой ноги, подав первый признак жизни.

– Лежу.

– Просто лежишь? – уточнил он.

– Прилежно лежу.

Антоний улыбнулся и, узнав знакомую песню, спросил:

– Это Джей тебя так уложил?

Милана открыла глаза и посмотрела на него, но ничего не сказала. Антоний выключил музыку.

– Не-ет! Он вдохновляет меня! – горячо запротестовала она.

– Вижу. На полное ничегонеделание. По-моему, ты не от любви страдаешь, а от безделья.

– Я не бездельничаю, я занимаюсь йогой, – обиделась Милана.

– И что это за поза? – с улыбкой спросил Антоний.

– Шавасана, – мрачно пояснила Милана. – Поза «трупа». Relaxes me.

Она потянулась и села в позу лотоса. Бруствер гавкнул, приветствуя ожившую Милану.

– Съешь его, Брузи, – сказала она и, окинув Антония вызывающе наглым взглядом, добавила. – Хотя нет, лучше не ешь. Несварение будет.

– И её не ешь, – не остался в долгу Антоний. – Косточка в попе застрянет или силиконом подавишься.

Запутавшись в гастрономических тонкостях, Бруствер покинул диван и деловито вышел из гостиной.

– Ты какист! – заявила оскорблённая Милана.

– Ты Брустверу?

– Тебе, – сестра улыбнулась. – Это по-гречески, означает «наихудший».

– Ты знаешь греческий? – удивился Антоний.

– Я знаю тебя, – Милана встала и потянулась. – Ты какист.

– А ты фигня, – сказал Антоний.

– Фигня, сказанная значимыми людьми, – это значимая фигня, – намекнула Милана, глядя ему в глаза.

Поняв, к чему она клонит, и не желая извиняться, Антоний сменил тему.

– По-моему, ты увязла в эмоциях, – предположил он.

– С чего ты взял? – Милана села рядом с ним на диван.

– Посмотри на своё отражение и увидишь ответ.

Она провела рукой по щеке, убирая одну из чёрных дорожек, оставленных потёкшей тушью.

– Включаю, а он по-прежнему меня любит, – вздохнула Милана, опустив глаза.

– Stereo-love?