Значительным вкладом в изучение интересующей нас темы стали работы Джордже Станковича, посвященные Николе Пашичу. О его стремлении к долговременному улучшению отношений с Австро-Венгрией после окончания Балканских войн свидетельствует текст выступления перед Народной скупщиной, состоявшегося 16/29 октября 1913 г. Выразив признательность каждой европейской державе, поддержавшей Сербию и поспособствовавшей сохранению мира, сербский государственный деятель сделал два важных заявления. Во-первых, о том, что сербский народ, одержавший столь блестящие победы, а также остальные балканские государства нуждаются в мире и периоде устойчивого всестороннего развития: «Королевское сербское правительство, будучи уверенным в том, что необходим народу сербскому продолжительный период мира ради возделывания и всестороннего развития обретенных областей, преисполнено желанием со всеми соседями и прочими державами жить в мире и дружбе, а также устранять все, что препятствует миру и добрососедству»[66 - Stankovic D. Nikola Pa?ic, Saveznici i stvaranje Jugoslavije. (NOLIT) Beograd, 1984; Он же. Никола Пашиh и jугословенско питане. I–II. (БИГЗ) Београд, 1985; Он же. Сто говора Николе Пашиhа, Вештина говорништва државникА. (РАД) Београд, 2007. Кн. 1. С. 359.].
Во-вторых, Пашич отметил, что Сербию, заявившую о готовности по вопросу Албании и утвержденных в Лондоне границах следовать пожеланиям Великих держав, привел в замешательство ультиматум Австро-Венгрии, потребовавшей в течение восьми дней отвести сербские войска. В адрес Великих держав Белград направил тогда требование предоставить гарантии того, что новое государство не станет источником волнений и нарушений прав соседей. «Мы можем только выразить сожаление в связи с тем, что каждый раз, когда мы искренне пытаемся вернуть доверие и доброе расположение в отношениях между Сербией и Австро-Венгрией, происходит что-то необъяснимое, что нарушает атмосферу, способствующую решению вопросов к обоюдному удовлетворению»[67 - Там же. С. 360–361 (Это выступление было напечатано в качестве отдельной брошюры, имевшей большое политическое и дипломатическое значение); тот же текст опубликован в: Стоjановиh Дубравка (отв. ред. Никола Пашиh у Народноj скупштини. III. Београд, 1997. С. 528–538).].
Австро-венгерская реакция на это заявление была недоброжелательной и рассчитанной на достижение определенного эффекта. Сербский посланник в Вене Йован Йованович сообщал 2 ноября 1913 г.: «Ваше выступление в Народной скупщине во время обсуждения заявления о событиях, произошедших с момента вашей последней речи в Скупщине до отвода наших войск из Албании, произвело здесь неблагоприятное впечатление. Правящие круги непрестанно дают понять, что мы не ценим, какую услугу нам оказали, предоставив возможность мирно занять старый Новипазарский санджак и значительную часть территории, которую они считают албанской в этническом отношении. Впрочем, об этом прошлой зимой я неоднократно слышал от немецкой стороны. Однако, наряду с этим, я все-таки должен отметить, что мест[ное] Пресс-бюро после последнего инцидента с ультиматумом в Белграде старается смягчить антисербскую тональность и обделать некоторые дела. От вашего внимания, конечно, не ускользнуло, что из Белграда поступают сообщения (от корреспондента – М. Б.) о том, что мы “немедленно возьмемся за пересмотр соглашения о торговле”, “что вскоре будет подписан договор о строительстве восточных железных дорог”, что “имела место ваша встреча с шефами партий, и все они, и особенно г. Новакович, высказались за добрые и сердечные отношения с монархией”. И это как раз в момент, когда в Белграде состоялось вручение ультиматума. “Действуя таким образом, предполагалось смягчить недовольство югославянских элементов в монархии, а также оценить нашу реакцию на шаги, предпринятые в Белграде”»[68 - ДСПКС. Кн. VI. Свеска 3. Београд, 1983. Док. 445. С. 470. Отправлено из Вены 20 октобря 1913 г. (по старому стилю).].
Выступая в парламенте, Пашич протягивал руку Вене, которую та отклонила. Не в первый раз. И ранее предпринимались попытки объяснить монархии сербские намерения и заручиться ее согласием на реализацию определенных интересов. Недавно опубликованные изыскания историка-балканиста из Брно Вацлава Штепанека дополняют имеющиеся сведения о подобных усилиях, предпринимавшихся еще в конце 1912 г. Чешскому автору удалось обнаружить в архиве австрийского МИДа документ, раскрывающий суть инициативы Н. Пашича. Сербский премьер через посредника предложил австро-венгерскому министру иностранных дел Берхтольду заключить всеобъемлющий исторический договор, касающийся всех спорных вопросов и несогласованных интересов двух держав. Ради соблюдения престижа Габсбургской монархии и во имя поддержания мира сербские власти готовы были публично обратиться к ней с просьбой о подписании соответствующего соглашения. Штепанек поясняет, что именно это открытие подтверждает достоверность свидетельств Т. Г. Масарика, о которых историкам уже давно известно[69 - Габриh Н. Указ. соч. С. 80. (Masaryk T.G. Светска револуциjа – ратне успомене и разматрана 1914–1918. Кн. VI. Београд, 1935. С. 27–28.)].
Авторитетный чешский профессор, политик и депутат австрийского парламента посетил Белград в разгар Балканской войны – в декабре 1912 г., когда Пашич и попросил передать его тайное предложение. По словам Штепанека, два политика, отношения которых «никогда не были сердечными», придерживались различных взглядов. Описываемый пример сотрудничества в большей степени свидетельствовал об их рационализме и взаимном уважении, чем о симпатии. У Масарика во время пребывания в Сербии состоялась с Пашичем лишь одна официальная встреча, во время которой хозяин вел себя весьма сдержанно по отношению к гостю. Однако в день отъезда, незадолго до отправления поезда, Масарик снова был приглашен к премьер-министру. Тот попросил его частным образом доставить в Вену послание, которое нельзя отправить по официальным каналам.
По прибытии в Вену Масарик подробно изложил Берхтольду предложение Пашича, суть которого состояла в следующем: Сербия хочет мира и дружбы с Австрией, но не отказывается при этом от собственной экономической и политической независимости; сербское государство заинтересовано в развитии торговли с Дуалистической монархией, которой предлагает выгодные концессии, а с 1917 г. – торговый режим особого благоприятствования, предоставляющий Австрии преимущества по сравнению с Германией; Сербия открывает доступ к собственным железным дорогам, а также выражает готовность к строительству новых. За все это Сербия в интересах обеспечения собственной экономической безопасности просит предоставить ей порт на Адриатике. К нему вела бы железная дорога, расположенная в узкой полосе земли, находящейся под сербским суверенитетом. Порт оставался бы исключительно торговым, и Королевство Сербия приняло бы на себя обязательство не использовать его в военных целях и не предоставлять в качестве базы третьим державам. В случае если Вена не пойдет навстречу требованиям Сербии, той не останется ничего другого, как установить более близкие связи с остальными балканскими государствами и, возможно, вступить в таможенный союз с Болгарией[70 - Lazarevic Milan. Pa?ic nudio nagodbu Becu, Zanimljivo otkrice ce?kog istoricara // «Danas». 30.11.2012.]. Дабы подтвердить собственные миролюбивые намерения и потрафить высокомерию Габсбургов, Пашич готов был приехать в Вену и прийти на поклон к австро-венгерскому министру иностранных дел.
О неутешительных итогах своей встречи с главой австрийского МИДа Масарик вспоминал следующее: «План я передал Берхтольду, однако он в суть вещей вдаваться не стал и к миру не склонился». После этого чешский политик искал помощи у влиятельного министра финансов Л. Билинского, к компетенции которого относились Босния и Герцеговина, а также у Иосифа Бернрейтера и других сановников. Все они отчаянно пытались исправить допущенную Берхтольдом ошибку, но тщетно.
Вышеописанный эпизод упоминают и В. Дедиер, и биограф графа Берхтольда Гуго Ханч, и Франц Йозеф Кос в своей работе, посвященной австро-венгерским и германским интересам в Юго-восточной Европе в 1912–1913 гг.[71 - Hantsch Hugo. Leopold Graf Berchtold. Grandseigneur und Staatsmann. (Verlag Styria), Graz, 1963. I. S. 369–373; см. также: Kos Franz Josef. Die politischen und wirtschafentlichen Interessen Ostereich-Ungarns und Deutschland in Sudosteuropa 1912/13 die Adriahafen, die Saloniki, die Kavalafrage. Wiena un Weimar, 1996. С. 224.]Ненад Габрич пишет, что до Масарика – в ноябре 1912 г. – аналогичная миссия была поручена Карелу Крамаржу[72 - Первый председатель чехословацкого правительства и глава делегации на Парижской мирной конференции 1919 г.]. Что касается Масарика, то он, помимо перечисленных австрийских государственных деятелей, о сербском предложении известил Йозефа Редлиха и венского корреспондента «Таймс» Викхэма-Стида. Берхтольд принял Пашича лишь в сентябре 1913 г. После встречи, в ходе которой были рассмотрены все спорные вопросы, в Белграде полагали, что противоречия устранены. Однако вскоре последовал новый ультиматум. Габрич приводит и мнение Карла Сфорцы, утверждавшего, что Сербия искренне хотела избежать дальнейшего обострения отношений с Австро-Венгрией, для чего и прибегла к услугам уже авторитетного в то время профессора Масарика[73 - Габриh Н. Указ. соч. С. 78–81].
Задолго до упомянутых историков – в 1928 г. – высокопоставленный австро-венгерский дипломат граф Адальберт Штернберг в связи с выходом книги мемуаров барона Фон Гизля и германского генерала Штайница опубликовал в «Новом венском журнале» (перепечатка – в журнале «Ратник») следующую оценку политики Берхтольда в отношении Сербии: «Война, которая казалась неминуемой, можно ли было ее избежать? Берхтольд не углубляется в этот вопрос. Он дешевым образом от него увиливает и просто исходит из того, что политика, которая тогда проводилась, была единственно возможной. Однако именно это свидетельствует о слепоте министра иностранных дел с Балльплатца. Мировой войны можно было избежать, если бы мы воспринимали Балканы иначе. Не сербы были врагами нам, а мы им. Имея возможность часто беседовать в Пашичем в Мариенбаде и Карлсбаде, я узнавал, какова точка зрения наших противников. Мы установили экономическую блокаду Сербии. Лишили ее какого-либо доступа к морю, бойкотировали экспорт, притесняли их братьев в Венгрии и т. д. … Мы затронули самый чувствительный нерв Сербии. Берхтольд ничего не пишет о том, пытались ли проводить по отношению к Сербии более дружелюбную экономическую политику, чтобы притушить охватившую ее ненависть, чтобы война не осталась последним ее средством защитить свое существование. Мы Сербии не оставили никакого другого пути добиться освобождения, кроме военного. Поэтому именно мы сделали войну с Сербией неизбежной. Эренталь настолько презирал Сербию, что не нанес Пашичу в Мариенбаде ответный визит… Сам Берхтольд и весь высший свет понимали, что содержавшиеся в ультиматуме требования означали объявление войны. В этом отношении показательно одно письмо графа Тисы императору, отправленное 1 июля 1914 г.: “Только после аудиенции я имел возможность поговорить с графом Берхтольдом и узнать о его намерении раз и навсегда разделаться с Сербией”. И Тиса предостерегает от этого. Однако имелась персона более влиятельная, чем Тиса, – первый великий камергер, перед которым всегда были открыты двери Балльплатца и который роковым образом повлиял на Берхтольда»[74 - Једно аустриjско мишлене о пореклу Светског рата // Ратник. Св. VII–VIII. 1928. С. 215–221.].
Другой австро-венгерский дипломат, один из представителей немногочисленной группы, определявшей направление внешней политики в предвоенные годы, барон Леопольд фон Андриан-Вербург (Leopold von Andrian-Werburg) предваряет свои воспоминания об Июльском кризисе следующим утверждением: «Насколько мне известно, мы начали войну. Не германцы и тем более не Антанта». Барон в тот момент занимал должность генерального консула Австро-Венгрии в Варшаве, но находился на отдыхе в Вене. Уже 9 июля он пришел в министерство, где граф Гойос поведал ему о планах вызвать войну на Балканах[75 - Watson Alexander. Ring of Steel. Germany and Austria-Hungary at War 1914–1918. (Allen Lane, Penguin Books) 2014. С.7.]. О намерениях графа свидетельствует еще один современник событий – историк и специалист по конституционному праву Йозеф Редлих (Josef Redlich), описывающий содержание своего разговора с ним в дневниковой записи от 15 июля 1914 г.: «Вена полна решимости начать войну… Он [Гойос] добавил, что, “даже если она и приведет к мировой войне, нам все равно, так как Германия поддерживает нас”»[76 - Otte T.G. July Crisis. The World’s Descent into War, Summer 1914. (Cambridge University Press) 2014. Р. 224.].
Бывший военный атташе в Цетинье и член австро-венгерского Генерального штаба Густав Губка, в отличие от генерала Конрада и официальных австрийских историографов, в своих мемуарах откровенно пишет, что «австро-венгерская военная догма состояла в том, что война против Сербии означает войну против России»[77 - Tunstall Jr. Graydon. Planning for War Against Russia and Serbia, Austro-Hungarian and German Military Strategies, 1871–1914. (Columbia University Press) NY, 1993. Р. 202–203.].
И баварский посланник в Вене полагал, что не в одной Сербии было дело в июле 1914 г.: «При Обреновичах не было ненависти Сербии (по отношению к монархии). Ее посеяли самостоятельные (венгерские) аграрии; ее развитию поспособствовала эксплуататорская австрийская промышленность, а “заслуга” в том, что она приняла такой размах, принадлежит Балльплатцу с его политикой»[78 - Цит. по: Митровиh А. Србиjа у Првом светском рату… С. 37 (BayHSta-M?nchen, M?, Nr.2481/2, донесение от 30 июня 1914).].
При этом, разумеется, посланник был далек от того, чтобы критиковать политику Вены в целом. Он соглашался с тем, что покушение, «несомненно, результат многолетнего подстрекательства сербов в Монархии со стороны Белграда», что Франц Иосиф «убит, потому что препятствовал осуществлению великосербской идеи, а также утверждению влияния России на Балканах»[79 - Там же.].
Помимо вышеописанных публичных выступлений в скупщине, а также прямых переговоров посланника Йовановича с министром Берхтольдом в Вене, Сербия, находившаяся после Балканских войн в весьма непростой ситуации, предпринимала и иные усилия нормализации отношений со своим соседом.
Напомним, что ради снятия напряженности правительство в конце 1913 г. потребовало упразднения службы «пограничных офицеров». Были отозваны с границы и отправлены в гарнизоны, расположенные во внутренних или вновь присоединенных районах, служившие в ней члены «Черной руки», которые до Балканских войн создали в Боснии и Герцеговине собственную разведывательную сеть, сотрудничали с «Народной одбраной», перебрасывали добровольцев с целью обучения и отправки на фронты Балканских войн. Среди этих офицеров имелось и несколько авторитетных, которых Австро-Венгрия упоминала в ходе процессов в Сараево и Баня-Луке. Факт состоит в том, что эти перемещения происходили до сентября 1913 г. или, самое позднее, до ранней весны 1914 г.[80 - Поповиh Чеда. Сараjевски атентат и организациjа ’Уjединене или Смрт’ // Nova Evropa. Кnj. XXV. Br. 8. 26. jul 1932. Str. 400–401.]
В репортаже газеты «Политика» о состоявшемся 25 апреля 1926 г. заседании Главного комитета Радикальной партии, на котором разбирались инсинуации бывшего министра Любомира Йовановича относительно того, что правительство в июне 1914 г. знало о планировавшемся покушении, указано, что в ответ «Н. Пашич заявил, что сразу по возвращении из Бухареста приказал “Народной одбране” ничего не предпринимать против Австрии, так как ситуация очень опасная»[81 - Dedijer V. Sarajevo… S. 652 («Политика». 26. aприл 1926).].
Об отсутствии у Сербии желания развязать войну пишет и Адам Прибичевич – представитель рода, из которого вышло немало политиков и национальных деятелей. Под предлогом того, что хочет навестить брата Милана, больного тифом, он отправлялся в Белград, где получал от Н. Пашича указания. Сербские министры, с которыми контактировали братья Прибичевичи, опасались воинственных австро-венгерских намерений и рассуждали, что Сербии нужно самое малое десять мирных лет, если не больше. России-защитнице оставалось как минимум еще четыре года до завершения военных реформ, после чего Австро-Венгрия и Германия не посмели бы уже провоцировать столкновение. «Однако, если на нас нападут в 1914 г., наши дипломатические позиции будут намного надежней, если мы не предоставим Австро-Венгрии ни единого повода для агрессии. Поэтому мы заинтересованы в том, чтобы ситуация на юге Монархии нормализовалась. Вы знаете, насколько для нас болезненна боснийская проблема. Однако мы не протестуем в связи с намерением Данило Димовича образовать сербскую проправительственную партию. По тем же соображениям следует добиваться введения в Хорватии легального положения», – говорил министр Люба Йованович Адаму и Валериану Прибичевичу, прибывшим в Белград по поручению брата Светозара. Йованович подчеркнул, что его позицию полностью разделяют Н. Пашич, Стоян Протич и Лаза Пачу[82 - Прибичевиh Адам. Моj живот. (Просвjета) Загреб, 1999. (См. главу «Неодговорност Србиjе за рат 1914. године». С. 37–44; особенно см. с. 41); Krizman Bogdan. Hrvatska u Prvom svjetskom ratu. Hrvatsko-srpski politicki odnosi. (Globus) Zagreb, 1989. S. 10, 27, 34.].
Вышесказанное Адаму Прибичевичу подтвердил лично Пашич, попросивший передать Светозару, чтобы возглавляемая им Хорватско-сербская коалиция в интересах нормализации ситуации в Хорватии заключила соглашение с Тисой. «Отправился я в Загреб во второй половине сентября, передал послание сербского правительства, а в ноябре уже был достигнут договор с Тисой», – пишет Адам. «Весной 1914 г., – продолжает он, – депутат от коалиции др. Душан Попович узнал, что Австро-Венгрия в этом году нападет на Сербию. От Сербии ультимативно потребуют, чтобы она пустила австро-венгерскую армию в Новипазарский санджак и позволила занять сербскую границу с Албанией под предлогом недопущения проникновения албанских комитов из Сербии в Албанию, где они нарушают мир и препятствуют ее обустройству. Сербия откажет, и начнется война. В Загребе Попович рассказал об этом возвращавшемуся с Запада сербиянскому политику Лазе Марковичу и попросил передать сведения Пашичу»[83 - Там же. С. 41.].
Много делалось для того, чтобы не провоцировать Монархию. Например, Васе Стаичу – редактору выходившего в г. Нови Сад «Нового серба» – было передано, чтобы местные сербы вели себя спокойно: «Даже пошевелиться не смейте. Прекратите агитацию, приостановите выпуск газеты. Мы хотим мира и порядка». Пашич понимал, что Сербия нужно время, чтобы обустроить освобожденные области[84 - Цит. по: Љушиh Радош. Принцип Гаврило (1985–1918), Оглед о националном хероjу. (Новости) Београд, 2014. С. 308.].
Намерение сербского правительства улучшить отношения с Австро-Венгрией отмечал и поверенный в делах российского посольства в Белграде Василий Штрандтман. В ситуации, когда Монархия использовала каждую проблему для усиления напряженности, сербская сторона выразила готовность предоставить ей концессии на строительство путей в новых областях. С этой целью в Белград прибыли представители венской железнодорожной дирекции. Переговоры с ними прервала новость о Сараевском покушении[85 - Штрандтман В. Н. Балканские воспоминания (подготовка текста, вступительная статья, примечания А. Л. Шемякина). М., 2014. С. 244.].
Будучи в курсе того, что Австро-Венгрия весьма недоброжелательно взирает на планы Сербии и Черногории относительно заключения реальной унии, оба сербских правительства прервали переговоры. Сделать это через посланника в Белграде Гартвига потребовал русский министр Сазонов, до которого дошли тревожные вести из Берлина и Вены[86 - Там же. С. 242.].
Содержание переговоров Штрандтмана с престолонаследником Александром и премьером Пашичем свидетельствует о том, что они осознавали неготовность Сербии к новым кризисам и тем более к войне. Их главным аргументом было истощение в результате Балканских войн военных ресурсов, восстановить которые не представлялось возможным даже в течение трех лет. В последней шифрованной телеграмме из Белграда, отправленной 23 июля 1914 г., поверенный в делах Штрандтман детально изложил видение Пашичем сложившейся ситуации. Безусловно, Сербия задумывалась об освобождении своих братьев в Боснии и об объединении с ними. Однако международные условия, этому благоприятствующие, могли сложиться только в отдаленном будущем. Актуальной задачей оставалось усиление собственных позиций путем развития связей с Румынией, Черногорией, Грецией и в перспективе с Болгарией. Имелись и внутренние проблемы, решение которых тоже требовало времени. Считалось, что три года потребуются только для того, чтобы собрать необходимое военное снаряжение и построить мост на Дунае, который связал бы сербский берег с румынским. Более продолжительное время заняло бы строительство железных дорог на юге и в Санджаке, а также надежных и скоростных путей сообщения, ведущих из центра к окраинам. В заключение Штрандтман пишет: «Из сказанного нетрудно заключить, что возникновение в данную минуту и в ближайшем времени событий, могущих до крайности обострить австро-сербские отношения, считается в Белграде не только не желательным, но и опасным для самого существования Королевства. К такого рода событиям следует отнести убийство наследного эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супруги – убийство, спутавшее все планы Сербии и поставившее вопрос о военном столкновении ее с великой державой в самую неблагоприятную для нее минуту (курсив мой – М. Б.). Понятна была поэтому тревога, охватившая не только сербское правительство, но и тем более королевича-регента, который в полном сознании недостатков сербской армии считал, что, с точки зрения австрийской, было бы “большой глупостью” не воспользоваться сложившимися обстоятельствами, чтобы предъявить Сербии неприемлемые требования и вызвать вооруженный конфликт… Принимая во внимание все вышеизложенное… можно с уверенностью сказать, что королевское правительство по случаю ожидаемого выступления Австро-Венгрии в Белграде пойдет навстречу тем могущим быть ей предъявленным требованиям, совместимым мало-мальски с достоинством самостоятельного государства»[87 - Там же. С. 265.].
О неготовности Сербии к войне сообщали и австро-венгерские представители в Белграде.
За подходящим к концу разделом, озаглавленным нами «Нужны ли были Сербии международный кризис и война в 1914 г.», мог бы последовать раздел «Хотела ли Австро-Венгрия в 1914 г. кризис и войну?». Ответ, написанный заглавными буквами, гласил бы: «ДА». Мировой литературе давно известны планы и мотивы министра А. Эренталя, возглавлявшего МИД с начала 1906 г., и графа Берхтольда, унаследовавшего ему в 1912 г., и ближайшего соратника графа Я. Форгача – бывшего посланника в Белграде, страстно ненавидевшего Сербию. Нельзя скрыть или игнорировать активность одиозной «военной партии», подстрекательство со стороны начальника Генерального штаба Конрада фон Гетцендорфа, которого генерал Оскар Потиорек на все лады расхваливал ответственному за Боснию министру Билинскому. Конрад в своих дневниках вел подсчет требованиям начать войну против Сербии. 24 раза – только с января 1913 г. по июнь 1914 г. В ответ на рекомендации Билинского ускорить решение аграрной проблемы, чтобы избежать повторения восстаний, аналогичных разразившемуся в 1910 г. в северном Посавье, Потиорек 28 мая 1913 г. отправил свое приобретшее известность письмо. Оно свидетельствовало о том, что в Австро-Венгрии присутствовал какой-то фаталистический страх в связи с надвигавшейся войной, что, разумеется, не было новостью для обоих государственных деятелей. Однако Потиорек считал нужным приблизить конфликт, ибо считал невозможным добиться дружественных отношений с Сербией даже ценой максимальной предупредительности. «Если настоящую ситуацию не использовать, как, по-видимому, и произойдет, для того чтобы сделать Сербию безопасной для нас путем объединения с Монархией хотя бы в форме заключения торговой, таможенной и военной конвенции, придется считаться с тем, что это государство во время каждой предстоящей войны будет сражаться как явный и ожесточенный противник на стороне прочих наших неприятелей»[88 - Цит. по: Перишиh Мирослав. Сараjевски атентат, Повратак документима. (Андриhев институт) Андриhград-Вишеград, 2014. С. 11–114; После публикации мемуаров Билинского это письмо также стало предметом общественного обсуждения: Из недавне прошлости // Вечерна Пошта. 7. jануар 1928; отрывок опубликован в газете «Време» 3 апреля 1928 г.; оригинал: Kriegsschuldfrage. Март 1928. С. 260–263 (См.: Pfefer L. Istraga u Sarajevskom atentatu. Zagreb, 1938. С. 155).], – в таком витиеватом ключе военачальник предлагал предпринять превентивную войну и осуществить план, который был утвержден в общих чертах еще при Эрентале и которому Вена, увы, не склонна была следовать. Билинского рекомендации наместника в Боснии навели на мысль о том, что тот одержим ненавистью как к Сербии, так и к сербским подданным Монархии[89 - Дедиjер В. Указ. соч. С. 333. (Автор ссылается на: Bilinski Leon. Wspomnenia i Dokumenty 1846–1922. (F. Hoesicka) Warszawa, 1925. II. S. 223)].
Председатель итальянского правительства Джованни Джолитти (Giovanni Giolitti), выступая перед парламентом, утверждал, что Австро-Венгрия готовила нападение на Сербию еще летом 1913 г. Остановило ее лишь отсутствие поддержки со стороны прочих великих держав. Историк Милорад Экмечич пишет, что, если бы не случилось Сараевского покушения, «нашелся бы другой предлог для развязывания Первой мировой войны, о котором нам доподлинно известно. Таковым надлежало стать восстанию албанцев, назначенному на осень 1914 г. Я в свое время изучал в сараевском Государственном архиве материалы, описывающие планы экономической мобилизации на случай Третьей балканской войны, которая должна была состояться “осенью этого года”. По всей Боснии и Герцеговине скупались стада коров и коней, отсылались в порты Далмации, откуда их легко можно было перебросить в Албанию»[90 - Екмечиh М. Да ли прослава, обележаване, или обнова ратне атмосфере Сараjевског атентата и Првог светског рата 1914–1918 // «Печат». № 295. 2013. С. 29.].
В июне 1913 г. министр иностранных дел Берхтольд передал в Берлин, что Австро-Венгрия полагает, что даже без российской провокации следует вмешаться, если Сербия одержит решающую победу и возникнет угроза создания некой «Великой Сербии». Когда германский посол Генрих фон Чиршки, принявший это послание, спросил, что такое «Великая Сербия», то Берхтольд в качестве единственного ее признака смог назвать общую границу с Грецией. Более четкого определения не последовало. Берлин в ответ на инициативу Вены заявил, что та непозволительно допускает, чтобы ее действия определял какой-то «кошмар Великой Сербии»[91 - Mitrovic А. Prodor na Balkan. S. 144, 146.].
Эффект разорвавшейся бомбы произвели поражение Болгарии и заключение Бухарестского мирного договора в Вене и Будапеште, воспринимавших случившееся как удар по «престижу великой державы». 22 июля 1913 г. профессор Редлих записал в своем дневнике: «Официальные круги пребывают в глубокой депрессии». В тех же словах положение в министерстве иностранных дел описывал и граф Кормонас: «Балльхаусплатц охвачен глубочайшей депрессией». Мать воинственного графа Алиса фон Гойос восклицала: «Если бы этот Бетман-Гольвег (германский рейхсканцлер – М. Б.) был мужчиной, он бы вмешался в войну между Сербией и Болгарией»[92 - Там же. S. 145.].
В августе 1913 г. Вена не смогла смириться с условиями Бухарестского мира, которые не только означали усиление Сербии, Черногории и Румынии за счет Болгарии, но и нарушали планы ее экспансии в южном направлении. 10 августа – в тот же день, что был подписан договор, – австро-венгерские представители сообщили Германии и Италии о намерении напасть на Сербию. Об этом итальянский министр иностранных дел маркиз Антонино ди Сан-Джулиано (Antonino Parteno-Castello di San Giuliano) доложил премьеру Джолитти в телеграмме, которая гласила: «Австрия сообщила нам и Германии, что собирается напасть на Сербию; она представляет это как оборонительную операцию и надеется, что Тройственный союз расценит это как casus foederis, что, по-моему, невозможно. Мы вместе с Германией попытались отговорить Австрию от этих действий…». Джолитти ответил министру: «Casus foederis не наступит в результате нападения Австрии на Сербию. Это отнюдь не оборонительный, а продиктованный ее личными соображениями шаг… Об этом следует заявить Австрии со всей ясностью. Будем надеяться, что Германия предпримет меры, дабы отвратить Австрию от этой весьма опасной авантюры»[93 - Цит. по: Димиh Љ., Радоjевиh М. Србиjа у Великом рату 1914–1918. Београд, 2014. С. 67–68. (Указанные авторы цитируют документ (сноска № 104) по: Јовановиh Ј. М. Стваране заjедничке државе Срба, Хрвата и Словенаца. Кн. I. С. 14).].
Шеф кабинета министра Берхтольда граф Гойос так объяснял позицию «военной партии» в австро-венгерском МИДе: «Для нас любое решение, допускающее сохранение сложившейся после Бухарестского мира ситуации, в которой окрепшая под эгидой России Сербия становится центром притяжения и объединения всех югославян, в которой Румыния остается в лагере наших неприятелей, ставит под вопрос не только наш статус великой державы, но и само наше существование… Коалиция, добившаяся подписания Бухарестского мира, должна быть разбита, а Болгарии – возвращена ее прежняя сила. Если, конечно, предполагается, что Австрия продолжит существовать»[94 - Там же. С. 68]. О своей решительной позиции Вена поставила в известность и румынского монарха Кароля I: «Нас и сегодняшнюю Сербию разделяет огромная югославянская проблема, которую… можно решить только силой. Паллиативы здесь напрасны… Или от Сербии мало что останется, или сами основания Монархии пошатнутся». 11 августа Гойос заявил Редлиху, что отношения с Германией перестали быть дружескими[95 - Там же. С. 68 (сноска № 105).].
Позднее, в 1914 г., Джолитти, как уже было сказано выше, публично заявил, что Австро-Венгрия собиралась напасть на Сербию еще летом 1913 г. Однако тогда ее не поддержали великие державы.
Как пишет А. Митрович, целый ряд австро-венгерских и германских документов того времени свидетельствует о поиске предлога для начала войны против Сербии. Историк, в частности, обращается к инструкции, полученной австро-венгерским послом в Берлине 1 августа 1913 г.: «Политика учтивости и экономического сотрудничества с Сербией “только тогда станет актуальной, когда нам удастся любыми средствами, например в результате победоносного военного наступления, убедить сербский народ в неосуществимости великосербских мечтаний и принудить его к лояльности в отношении Австро-Венгрии”». Митрович указывает, что и «3 октября 1913 г. в ходе заседания Объединенного совета министров (правительства – М. Б.) все присутствующие министры и представители вооруженных сил продемонстрировали единодушие и согласились с мнением рыцаря фон Билинского и графа фон Штюргка, что мы “должны подготовиться к этой масштабной борьбе”, “то есть интенсивно готовиться”, дабы в состоянии готовности встретить момент, который продемонстрирует, что “мы, несомненно, оскорблены Сербией”, после чего мы “приступим к действиям”, вследствие которых наступит capitis diminutio Сербии”»[96 - Mitrovic А. Prodor na Balkan… S. 148–149. В своих мемуарах Билинский отрицает это или умалчивает об этом. Однако из письма Потиорека к Билинскому видно, что тот разделял мнение о «необходимости подготовки к большой войне» (См. комментарии Милана Чурчина к: Pfefer L. Op. cit. S. 155).].
Помимо вышеописанных соображений австро-венгерскими правящими кругами двигал еще один иррациональный мотив – страх перед распадом и гибелью Монархии. Некоторые полагали, что предпочтительней героически погибнуть (Конрад), чем прозябать в постоянном страхе. По Вене ходила пословица: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца» («Besser ein Ende mit Schrecken als Schrecken ohne Ende»)[97 - Трубецкоj Г. Н. Рат на Балкану 1914–1917 и руска дипломатиjа. (Просвета) Београд, 1994. С. 11. Книга на языке оригинала опубликована в Монреале в 1983 г. Осенью 1914 г. Трубецкой стал следующим после Н. Г. Гартвига российским посланником в Белграде.].
Что на самом деле сербское правительство знало до 28 июня о заговорщиках и передаче им оружия?
Генерал-фельдмаршал Александр фон Кробатин, военный министр Австро-Венгрии, сторонник войны на Балканах
Германского кайзера и австро-венгерского престолонаследника Франца Фердинанда объединяли общие геополитические цели
Факсимиле официальных сербских документов следствия, предпринятого после Сараевского покушения
И сегодня мировая историография продолжает начатую в межвоенное время горячую общественную полемику о том, что сербское правительство, премьер Н. Пашич и отдельные министры на самом деле знали о готовящемся покушении. Правда ли, что «правительство знало о плане»? Хотело ли его осуществления, «хотя бы неосознанно»? Соответствовал ли он официальной линии, которой следовали правительственные органы, его реализовавшие? Или помощь, оказываемая отдельными лицами, была продиктована их личными убеждениями? Знали ли офицеры и агенты спецслужб, сотрудничавшие с разведкой, что сопровождают тех, кто готовит покушение на Франца Фердинанда, или, как и раньше, просто тайно переправляли людей и оружие? Выше мы привели несколько диаметрально противоположных точек зрения по этому вопросу, высказанных зарубежными историками. Наиболее категоричен Кристофер Кларк, который на вопрос, был ли Пашич осведомлен о заговоре, ответил, что несомненно. По крайней мере, о некоторых его аспектах, на что, дескать, указывает немало свидетельств, но самое важное – видного деятеля сербской Радикальной партии Любомира Йовановича (1924). Далее Кларк высказывает спекулятивное предположение, будто Пашича тайно оповещал не кто иной, как Милан Циганович, при посредстве которого нуждавшиеся в оружии заговорщики установили связь с майором Танкосичем. Этот информатор якобы работал на Пашича и следил по его поручению за деятельностью тайного общества. Кларк отвергает упреки в том, что он оперирует «косвенными доказательствами»[98 - Clark С. Op. cit. P. 56.]. Уместно напомнить, что сам Йованович не смог вспомнить, только ли ему (и когда) Пашич признался в своей осведомленности, или нескольким членам кабинета, или сразу всему правительству в ходе заседания. В то время, когда бывший министр предался реминисценциям о событиях десятилетней давности, он остро конфликтовал с премьер-министром. Все прочие остававшиеся в живых члены кабинета заявили, что им обо всем этом ничего не было известно.
Мы полагаем, что, абстрагировавшись от полемики, вызванной неточными послевоенными утверждениями Л. Йовановича, будто о «плане» со слова Пашича знало правительство или несколько министров, необходимо снова обратиться к уцелевшим ключевым документам того времени, на основании которых можно установить, что правительству было известно до покушения, и какие действия оно предприняло после него. Много внимания этому в своей работе уделил Владимир Дедиер, проанализировавший, помимо прочего, материалы, якобы обнаруженные во время войны австро-венгерскими властями и использовавшиеся в трудах др. Милоша Богичевича и др. Ганса Юберсбергера. Однако только в результате подготовки сборника «Документы о внешней политике Королевства Сербия» в научный оборот введены новые свидетельства, а некоторые документы опубликованы полностью.
Информированность Министерства внутренних дел и его действия
Начнем с того, что 22 мая (4 июня) 1914 г. начальник Подринского округа Туцакович сигнализировал Министерству внутренних дел о том, что «получено донесение, согласно которому офицеры пограничной части… на днях попытаются при посредстве некоторых наших людей в Боснии перебросить туда некоторое количество оружия и бомб. Мне неизвестно, санкционирована ли эта деятельность, которую я собираюсь предотвратить, если не поступит иное распоряжение». Рапорт поступил в Белград 6 июня (по новому стилю). На этом документе начертана следующая, датированная 28 мая/12 июня резолюция: «Управлению Подрин. округа, г. Шабац. Господин начальник (Туцакович – М. Б.), в ответ на ваше секретное письмо от 22 сего месяца, адресованное г. министру вн. дел, в котором говорилось о бомбах и оружии, предназначенных для переброски в Боснию, имею честь известить вас, что, в соответствии с приказом г. министра-председателя, надлежит все подобные случаи предотвращать. Примите…»[99 - ДСПКС. Кн. VII. Св. 2. С. 290–291. Док. 155. Обращаем внимание, что этот самый ранний документ подписывает Туцакович, а более поздние – Ездич. Правильно – наоборот, так как Туцакович сменил Ездича. (Dedijer V. Указ. соч. С. 656–657; Живановиh Милан. Указ. соч. С. 432–433.)].
Спустя два дня после этого распоряжения, 1/14 июня начальник Подринского округа докладывал: «В связи с моим секретным письмом от 22 прошлого месяца (4 июня по новому стилю) вчера (31 мая/ 13 июня – М. Б.) мною установлено, что старший сержант пограничной части Райко Степанович пытается через остров Буюклича (на реке Дрина – М. Б.) переправить в Боснию один очень тяжелый чемодан. От лиц, которым он поручал его перевезти и которые не посмели этого сделать, мне известно, что в нем оружие и бомбы. Райко проигнорировал мой приказ предъявить чемодан, а конфисковать его я не смог. Во-первых, потому, что Степанович находился на пограничном посту, на самой границе, а во-вторых, из-за опасений нарушить секретный характер собственных действий. Туцакович». Поверх донесения написано: «Строго секретно. Эта копия предназначена г. министру-председателю и министру иностранных дел (Пашичу – М. Б.)»[100 - ДСПКС. С. 331. Док. 198.].
На следующий день, 2/15 июня, Стоян Протич передал Николе Пашичу послание Туцаковича, отправленное 1 июня. Однако, в отличие от приведенного донесения, объемом в один параграф, на котором написано, что оно предназначается Пашичу, протичевское послание больше по объему. Означает ли это, что Туцакович одновременно отправил два рапорта? Документ, как указывают составители ДВПКС, получен из Австрии в июне 1975 г. Нет сведений о том, когда он отправлен и получен. Выглядит как компиляция различных источников.
Так или иначе, акт «Секретно № 1095, строго секретно № 69 от 2/15 июня 1914 г.» гласит: «Начальник Подринского округа актом от 1 сего месяца “Секретно” довел до моего сведения следующее: “В своем письме от 22 прошлого месяца я проинформировал вас, что мне стало известно о намерении офицеров пограничной части, располагающейся во вверенном мне районе, переправить в Боснию посредством наших людей некоторое количество оружия и бомб. В ответ на мое донесение я получил от вас шифрованное распоряжение, а от шефа консульского отдела Министерства иностранных дел секретное распоряжение этому воспрепятствовать.
С этой целью мною были предприняты все меры, но безрезультатно. В результате 8 дней назад (24 мая/6 июня – М. Б.) Райко Степанович, старший сержант пограничной части, с нашей стороны и Евто Евтич из с. Меджяш с австрийской стороны переправили в Боснию 4 револьвера и 400 патронов (об этом не говорится в предыдущем документе – курсив и прим. мои. – М. Б.). Вчера я узнал, что Райко Степанович, старший сержант, и Милан Аничич из с. Бадовинцы принесли в дом Милана Врачарича из с. Бадовинцы очень тяжелый чемодан, в котором, согласно показаниям Врачарича и Аничича, наверняка находилось оружие и бомбы. После этого старший сержант Степанович показал Врачаричу письменное распоряжение пехотного капитана Првановича – командира пограничного отряда, дислоцированного в г. Лозница, – переправить этот чемодан в Боснию и доставить в г. Биелина Раде Малобабичу.
Поясняю, кто такой Раде Малобабич.
Будучи секретарем управления, а во время войны – шефом информационного отдела Военного министерства, в обязанности которого входил сбор донесений, я узнал, что Раде – наш информатор по А[встро]-Венгрии. Позднее мне стало известно, что он же является австрийским информатором по Сербии. На эту службу, по его словам, он поступил только для того, чтобы втереться в доверие и получить доступ к информации, которая могла бы нам пригодиться.
По-видимому, в настоящий момент Раде используется для распространения оружия в Боснии.
Этот чемодан, судя по полученной мной информации, должен был быть переброшен в Боснию через остров Брасине. Когда это не удалось, его привез в г. Прнявор один пехотный капитан, по приказанию которого туда явились старший сержант Райко Степанович и Милан Аничич. Они, как указано выше, отнесли чемодан в дом Врачарича.
Тот не посмел переправить чемодан в Боснию. Когда я пришел к нему с обыском, то чемодан не нашел, так как, по показаниям Врачарича, его забрал с собой на пограничный пост, расположенный на острове Буюклича, старший сержант Райко Степанович.
Поскольку пограничный пост находится на самой границе, мне не хотелось ехать туда за чемоданом. Я опасался того, что о подобной некорректной деятельности наших пограничных частей узнают в Боснии. Поэтому я послал к Райко Степановичу, старшему сержанту, нарочного с письменным приказом явиться и выдать чемодан. Однако Степанович принял приказ к сведению, а нарочному передал, что ко мне не явится.