Жизнь гейши. Мемуары самой известной гейши в мире

Фамилию Минамото и по сей день имеют право носить только аристократы. Представители семьи Танакаминамото служили империи более тысячи лет и всегда занимали высокие посты – например, должность придворного геоманта, то есть чиновника, занимающегося поиском благоприятных мест для строительства монастырей и храмов.

В середине девятнадцатого века в Японии произошли большие перемены. После падения военной диктатуры[8 - Последняя диктатура Токугава – феодальное военное правительство Японии, основанное в 1603 году Токугавой Иэясу и возглавляемое сёгунами из рода Токугава. Просуществовало более двух с половиной веков, вплоть до 1868 года.], которая правила страной более 650 лет, к власти пришел император Мэйдзи. Феодальная система была упразднена, и Япония стала превращаться в современное национальное государство. Аристократия и интеллигенция во главе с императором начали оживленные дебаты о будущем страны.

В этот период мой прадедушка Танакаминамото но Сукэёси тоже был готов к переменам. Он устал от бесконечной борьбы между фракциями и хотел избавиться от обременительных обязанностей, которые требовались от человека такого высокого положения. Император решил перенести столицу из Киото, где она располагалась более тысячи лет, в Токио. Но корни нашей семьи уходили глубоко в родную землю. Мой прадед не захотел покидать город. Как глава рода, он принял судьбоносное решение – отказаться от титула и перейти в простое сословие.

Император настаивал, чтобы Танакаминамото но Сукэёси сохранил за собой титул, но тот гордо заявил, что остается человеком из народа. Тогда император предложил прадеду оставить хотя бы фамилию, и тот согласился. В обиходе его род пользуется сокращенной формой фамилии – Танака.

Решение моего прадеда, весьма благородное с духовной точки зрения, оказалось катастрофой для материального положения семьи: отказ от титула означал потерю прав на имеющуюся собственность. Жертва была огромной – владения Танакаминамото к тому времени занимали обширную часть северо-восточного Киото площадью в несколько квадратных километров, от усыпальницы Танака на юге до храма Итидзёдзи на севере.

Ни мой дедушка, ни его потомки так и не смогли восстановиться после этой утраты. В новой экономической системе места для них не оказалось. В результате древний род продолжал чахнуть в благородной бедности, растрачивая сбережения и утешаясь превосходством по рождению. Позже некоторые из членов семьи стали мастерами по керамике.

Моя мама происходит из рода Акамацу. Среди ее предков было немало легендарных пиратов, которые в былые времена разбойничали на торговых путях Японского моря, у берегов Кореи и Китая. Впрочем, богатство, нажитое неправедным путем, к моменту рождения моей мамы уже превратилось во вполне законное состояние. Семья Акамацу никогда не служила даймё (феодалу), у нее было достаточно денег, и она имела широкое влияние по всей Западной Японии. Фамилию Акамацу семье дал император Го-Тоба (1180–1239).

Добывая иностранные товары, род моей мамы попутно накопил немало знаний о целебных травах и способах их приготовления. Целительство стало еще одним ремеслом этой семьи. Лекари клана Икэда, баронов города Окаямы, были из рода Акамацу. Мама унаследовала от них способность лечить и позже передала свои умения папе.

Заканчивая краткий экскурс в историю, скажу, что мои родители, хоть им и не пришлось жить в столь героические времена, все же были не менее удивительными людьми. Папа закончил художественный колледж и стал оценщиком тонкого фарфора и дизайнером по ткани для элитных кимоно.

А моя мама обожала кимоно. Однажды она пришла в магазин и случайно столкнулась с моим папой, который влюбился в нее в ту же минуту. Он ухаживал за ней очень настойчиво, но классовые различия между ними были настолько велики, что маме эти отношения казались невозможными. Папа трижды предлагал ей стать его женой, а она отказывалась. Лишь неожиданная беременность моей старшей сестрой заставила маму согласиться на этот брак.

В то время папа был очень успешен и зарабатывал кучу денег. Его ткани продавались по самой высокой цене. Однако большую часть заработка папа отдавал своим родителям, у которых почти не было других средств к существованию.

Мои бабушка и дедушка жили с толпой родственников в огромном доме в районе Танака. В особняке было полно прислуги. К 1930-м годам семья растратила почти все сбережения. Некоторые мужчины их рода пытались стать полицейскими или чиновниками, но продержались недолго. Они попросту не были приучены зарабатывать на жизнь.

Папа тащил на себе весь дом и его обитателей. И хотя он и не был старшим сыном, дедушка и бабушка настояли, чтобы мои родители после свадьбы переехали к ним. Старикам просто нужны были деньги.

Поначалу семейная жизнь не складывалась. Моя бабушка, которую звали Тамико, была слишком эксцентричной, властной и вспыльчивой – то есть полной противоположностью моей мягкой, кроткой матери. Маму растили как принцессу, однако бабушка обращалась с ней как со служанкой – оскорбляла и пеняла на низкое происхождение. В роду Акамацу были известные преступники, но те времена давно прошли. Бабушка же вела себя так, будто вся семья моей мамы до сих пор запятнана. Она считала, что мама недостойна быть женой ее сына.

Бабушка Тамико увлекалась фехтованием и мастерски владела нагинатой, японской алебардой. Кротость моей мамы сводила бабушку с ума, она то и дело насмехалась над ней, гоняясь по дому и открыто угрожая изогнутым клинком. Выглядело все это дико и очень страшно. Однажды бабушка зашла слишком далеко. Она несколько раз проткнула мамин оби (пояс кимоно) и срезала его с ее талии. Это стало последней каплей.

В тот момент у родителей уже было трое детей – две девочки и мальчик. Девочек звали Яэко и Кикуко. Яэко исполнилось десять лет, Кикуко – восемь. Папа оказался в затруднительном положении: у него не хватало денег, чтобы содержать родителей и жить отдельно со своей семьей. Он поведал о своих проблемах одному из деловых партнеров, торговцу тканями для кимоно. Этот торговец и заговорил с папой о карюкай. Сказал, что может попробовать связаться с хозяйкой одного из тамошних заведений.

Мой папа встретился с хозяйкой окия Ивасаки из Гион-кобу, одного из лучших домов гэйко в Японии, и с хозяйкой Понто-тё, другого квартала гэйко в Киото. В результате там нашлись места для обеих моих старших сестер. Согласно контракту, им полагалось учиться традиционным видам искусства, этикету и правилам хорошего тона. Кроме того, сестрам была гарантирована полная поддержка на профессиональном пути. После получения статуса полноценных гэйко и выплаты всех долгов они могут жить и работать самостоятельно, оставляя в своем распоряжении все заработанные деньги и перечисляя окия лишь агентские проценты с доходов.

Могли ли мои родители вообразить, насколько долгими станут их отношения с карюкай и как они повлияют на наши жизни? Сестры были подавлены – им, в отличие от мамы, не хотелось покидать надежный дом дедушки и бабушки. Яэко так и не избавилась от ощущения, будто ее бросили, и до сих пор носит в душе злобу и горечь.

Мои родители с сыном переехали в пригород Киото, Ямасину. В последующие годы мама родила еще восьмерых детей. В 1939 году, в очередной раз оказавшись на грани разорения, родители отправили в окия Ивасаки еще одну дочь, мою сестру Кунико, и она стала помощницей хозяйки.

Я родилась в 1949 году, когда папе было пятьдесят три, а маме – сорок четыре, – второго ноября, под знаком Скорпиона, в год Быка. Родители назвали меня Масако. Я стала последним ребенком в семье.

Никто никогда не говорил мне о трех старших сестрах, отданных в окия. В моем представлении, у меня было четверо старших братьев (Сэйтиро, Рёдзо, Кодзо и Фумё) и три сестры (Ёсико, Томико и Юкико).

Дом наш, просторный и сильно разросшийся за счет всевозможных пристроек, стоял особняком на большом куске земли и был отделен от города каналом. С трех сторон его окружали леса и бамбуковые рощи, а с тыла защищала гора. К дому через канал вел бетонный мостик. Перед фасадом располагался пруд, на ближнем берегу которого росли голубые гортензии и космеи, а на дальнем – фиговые и перечные деревья. Позади дома был просторный двор с курятником, полным кур, загородкой для нашего пса Коро, маминым огородиком и еще одним, на этот раз – рыбным, прудом, в котором кишели карпы.

На первом этаже размещались приемная, домашний алтарь, гостиная, комната с очагом для приема пищи, кухня, два туалета, студия отца и ванная. Наверху над кухней – еще две комнаты. Все дети спали наверху, а я – внизу, с родителями.

Я с радостью вспоминаю один случай. Дело было в сезон дождей, в совершенно безветренный день. Небесного цвета шапки гортензии отражались в тихой воде и идеально гармонировали с зеленью деревьев.

И тут на землю стали шлепаться крупные капли. Я быстро собрала игрушки. Стоило мне только забежать в дом и положить их на полку рядом с сундуком из красного дерева, как на сад обрушился ливень.

Дождь лил как из ведра. Через несколько минут пруд начал выходить из берегов, вода просочилась в гостиную. Мы принялись лихорадочно бегать, собирать татами (соломенные циновки). Мне все это казалось крайне забавным.

Когда мы спасли все татами, которые успели, каждому из детей досталось по две клубничные конфеты с нарисованной на обертке ягодой. Мы носились по дому и сосали конфеты.

Несколько циновок по-прежнему плавали по поверхности воды. Родители забрались на них и стали перемещаться из комнаты в комнату, точно на плотах. Кажется, они веселились сильнее всех.

На следующий день папа собрал всех нас и сказал:

– Ну что, дети. Теперь мы должны навести порядок. Сэйтиро, собери себе команду, и идите убирать позади дома. Рёдзо, ты ведешь своих подчиненных в бамбуковую рощу. Ты, Кодзо, будешь очищать татами, а ты, Фумё, возьми свою младшую сестру Масако, и идите к маме – она вам скажет, что делать. Понятно? А теперь все вперед и работайте на совесть!

– А как же ты, папа? – спросили мы.

– Мужчина должен охранять замок, – заявил он.

Его боевой клич ободрил нас, но была одна загвоздка. Прошлым вечером из еды нам достались только клубничные конфеты. Ночью мы так хотели есть, что не могли уснуть. Но наводнение уничтожило все наши припасы.

Тогда папа сказал:

– Армия не может сражаться на пустой желудок. Так что отправляйтесь на поиски провизии. Несите ее в замок, и будем готовиться к осаде.

Старшие братья и сестры разбежались кто куда и вернулись с рисом и хворостом. В тот момент я была очень рада, что у меня есть братья и сестры, и благодарна за полученный рисовый шарик. Никто из нас тогда не пошел в школу. Зато после вчерашней бессонной ночи и целого дня трудов все спали без задних ног.

Помню еще один случай. Я, как обычно, пошла на задний двор кормить кур и собирать яйца. Несушка по имени Никки почему-то сильно разозлилась и больно клюнула меня в ногу. Папа пришел в ярость.

Он поймал курицу, поднял ее и сказал: «За это я тебя убью», и тут же свернул Никки шею, а тушку повесил под потолком. Причем не так, как обычно, – за ноги, а головой вверх. Так курица и провисела, пока старшие дети не вернулись из школы. «Сегодня будет запеченная курица!» – обрадовались они, но папа строго сказал:

– Посмотрите внимательно и вынесите для себя урок. Эта глупая птица до крови клюнула нашу милую Масако. В результате ей пришел конец. Запомните. Обижать других или делать им больно – это всегда плохо. Я такого не допущу. Поняли?

Мы все сделали вид, что поняли.

На ужин и вправду была запеченная курица – бедолага Никки. Мне кусок не лез в горло.

Папа это заметил.

– Масако, ты должна простить Никки. Почти всю жизнь она была хорошей курицей. Съешь ее, чтобы Никки смогла достичь состояния Будды.

– Но у меня болит живот. Давайте вы с мамой поможете Никки стать Буддой.

И я произнесла короткую молитву.

– Хорошая мысль, – сказал папа. – Давайте все сделаем, как говорит Масако, и съедим эту курицу, чтобы она могла достичь состояния Будды.

Все помолились за птицу, принялись за еду и от души насладились, помогая Никки стать Буддой.

В другой день я, вопреки обыкновению, не сидела в одиночестве, а играла с братьями и сестрами. Вместе мы поднялись на гору за нашим домом, выкопали там большую яму, а потом собрали из кухни всю посуду – горшки, сковородки и тарелки – и бросили туда.

Всем было очень весело, и тут старший брат сказал мне: «А слабо тебе забраться вон на ту сосну?» Разумеется, я полезла наверх. Но ветка, на которой я висела, обломилась, и я упала в пруд.

Студия отца выходила окнами на этот пруд. Он услышал громкий всплеск и наверняка был очень удивлен, однако отреагировал весьма сдержанно. Папа посмотрел на меня и спокойно спросил: