Шабаш по случаю бродячей луны

– Я не думал, что здесь настолько жутко.

Впереди показалась женщина, идущая нам на встречу. Она вела на верёвке барана с густой пожелтевшей шерстью. Он протяжно и звонко блеял, неохотно идя за женщиной, и почти после каждого шага упирался копытами в землю. Хозяйка опускала голову и, уговаривая барана словами «пойдём, пойдём домой, ну, не упрямься», с большим усилием тянула за собой верёвку. На женщине было платье с огромным количеством заплат, руки были покрыты ярко-розовыми пятнами, которые остаются обычно после сильных ожогов.

– Здравствуйте, извините. – сказала Ида. – Как мне попасть к Танне?

Женщина остановилась и медленно подняла голову. Лицо её было всё в шрамах, глаза сильно косили в разные стороны. Она сначала долго молчала, будто не расслышала нас, а потом спросила очень громким дёрганным голосом:

– А? К Танне? До конца улицы и направо.

– Спасибо.

– Да не за что. Вы поторопитесь. Она с минуты на минуту покинет нас, – протараторила важно женщина, как-то нелепо повышая тон.

– В смысле? – поинтересовалась Ида.

– Помирает она, – ответила та, подтянув к себе ближе животное, и пошла дальше.

– Да… Вовремя мы, – протянул я.

Мы дошли до конца улицы и увидели сильно просевший дом. Стены его начали уже зарастать зелёным мхом, покосившиеся окна тянулись к земле, и солома на крыше, потемневшая от времени, съехала на один бок. У дома Танны не было ограды, как у других, что встречались нам здесь, на улицу выходило небольшое крыльцо, покрытое ветхим половиком. Возле крыльца стояло около двадцати людей, каждый из которых имел свои внешние особенности, которые я не возьмусь описывать. Почти все плакали и обнимали друг друга. Слышались фразы: «Куда ж мы без неё?», «Мучается, бедная, боль еле успокоили!». Кажется, только дети здесь были счастливы. Они бегали вокруг плачущих людей, затевая какие-то игры и смеялись.

Увидев нас, толпа стала перешёптываться. Какой-то мужчина крикнул:

– Вы кто такие?

– Мы из Генрота, – сказала Ида.

– Танна больше никого не принимает. Дайте ей спокойно умереть, – грубо сказал он, морща свой большой широкий нос.

– Не командуй, Эхар, веди их сюда! – послышался требовательный старушечий голос за окном.

Мужчина недовольно покачал головой и плюнул в сторону.

Мы поднялись по скрипучему крыльцу, открыли дверь и оказались в большой, полностью зашторенной, тёмной комнате, из которой, казалось, и состояло всё жильё. Посередине этой комнаты находилась большая печь, почерневшая от золы. Рядом с печью, прижавшись друг к другу, стояли вёдра на невысокой скамейке, под ней – кадушка с тестом, от которой шёл кислый запах дрожжей. Свет, проходящий через стыки занавесок, слабо освещал высокую постель, стоящую у стены. На ней лежала полная старуха, укрытая плотным одеялом, а рядом с ней на табурете сидела худосочная женщина в платке с большим горбом на спине. Она выжимала тряпки в тазу. Когда последняя тряпка была выжата, женщина понесла их развешивать на верёвку у печи, не сказав нам ни слова.

– Перед смертью хочется что-то полезное сделать, поэтому давайте скорее сюда. – сказала лежачая. – Скоро отвар обезболивающий перестанет действовать.

– Здравствуйте, Танна, – сказала Ида и поклонилась ей.

– Ой, что за прислуживания? Не нужно всего этого! – раздражённого проговорила та.

Я заметил, что лицо Танны, в отличие от лиц других жителей деревни, не было обезображено. По чертам его можно было заключить, что в молодости оно было красиво. Но сейчас лицо это было полным, дряблым. Смуглая старческая кожа, изрезанная крупными морщинами, свисала рыхлой складкой под подбородком. Глаза, под которыми желтели большие синяки, были влажными и слегка поблёскивали.

– Зачем пожаловали? – спросила Танна и тут же залилась сухим кашлем.

Горбатая женщина суетливо подбежала к ней с кружкой в руках и дала сделать небольшой глоток.

– Хочу узнать о Золуне! – бойко сказал Ида.

– А зачем тебе оно, милочка? – спросила Танна, с подозрением заглядывая в глаза Иды.

– Не могу сказать.

– Тогда и я тебе ничего не могу сказать, – довольным тоном проговорила Тара.       Ида замешкалась и начала поглядывать на меня.

– При нём говорить не хочешь? – улыбнувшись почерневшими зубами, спросила Танна.

Ида утвердительно покачала головой, а затем, обратилась ко мне виноватым тоном:

– Выйди, пожалуйста.

– Ты серьёзно? – воскликнул я, опешив от её слов.

– Какой эмоциональный юноша! – насмешливо пробурчала Танна, и живот её резво затрясся под одеялом:

– Пожалуйста, – спокойно проговорила Ида, снова взглянув на меня.

Я вышел. Толпа по-прежнему стояла у дома.

– Чего вам всем здесь надо? – спросила престарелая одноногая женщина. – Мы в ваш город не шастаем. Приезжаете сюда посмеяться над нами. Мы ж для вас не люди совсем. Рожей, видимо, не вышли, чтоб людьми называться!

Другие начали ей поддакивать.

– Смотри, глаза в землю опустил. Стыдно видать, – сказала другая.

– Какой стыд? Нет у них стыда! – крикнул какой-то мужчина.

Я не знал, что ответить. Я только и думал: поскорее бы Ида решила свои дела, и мы ушли из этой деревни.

Поодаль от толпы стоял молодой парень с неестественно вытянутой головой, на которой виднелись редкие волоски, и внимательно на меня смотрел, но без той злобы во взгляде, которая была у других.

– Ладно, пойдёмте по домам. Танне не до нас. Она предпочитает с чужими разговаривать. – сказала одноногая и, взявшись за костыли, направилась в сторону дороги. Все последовали за ней. Только парень с вытянутой головой остался на своём месте. Когда все немного отдалились, он подошёл ко мне.

– Из Генрота ты, значит, – сказал он, улыбнувшись кривой улыбкой. Но улыбка эта была мягкая, она как бы говорила: «Я на твоей стороне».

– Да, из Генрота, – ответил я.

– Хороший город, я там учился в академии Антти. Знаешь такую?

– Да, конечно. – оживился я. – Там учится мой школьный друг, на архитектора.

– Я тоже там учился. Три года. А потом сюда вернулся.

– А зачем ты сюда вернулся?

– Чтобы жениться. Семью хочу, а в городе на меня девушки только с сожалением смотрят. Тут я нашёл жену под стать себе.

Ты не обижайся на них. – сказал он и кивнул в сторону отдаляющейся от нас толпы. – Их можно понять. Они всем чужим не рады. В городе вашем меня не обижали. Но когда жители Генрота приезжают сюда – они точно звереют. Проезжают по улицам с громким хохотом, детей наших пугают, показывая на них пальцем. Говорят, своим красивым краснощёким детям, мол, смотрите, какие уродцы. Некоторые не против ещё плюнуть нам вслед. Когда в нашей жизни внешность перестанет быть тем, чего можно стыдиться? Доживём ли мы до тех времён? Пожалуй, важность внешности – это самое главное несовершенство мира.