Пельменная номер восемь

…Завьялов потолкался на входе. Одна и та же вертушка впускала и выпускала, поэтому возникала заминка с синхронизацией. Затор, проще говоря. Сразу за проходной шел длинный ряд фотографий под надписью – «НАШИ МАЯКИ». Завьялов хотел подмигнуть своему портрету, но не стал. Каждый раз хотел и в который раз не смог. Почему–то стеснялся. Тот, другой Завьялов на фотографии улыбался во весь рот и выглядел как–то посолиднее, основательней.

В раздевалке привычно пахло металлом, вчерашним похмельем, крепким рабочим потом и носками. Дух что надо. Завьялову нравилось. Он вообще любил простые и понятные вещи. Пельмени, например. Физический труд. Баб. Выпить. Мороз. Но не слишком часто. Чтоб не приедалось. Чтоб не залипать. А перемещаться от одного к другому. Можно и по кругу. Понятно и хорошо. Идеально.

Чумазые, голые мужики сновали между распахнутых шкафчиков в душевую и обратно. От душевой тянуло хлоркой и влагой. Завьялов кивнул паре знакомых. Открыл свой ящик – с искривленной крышки ему улыбалась выцветшая, слегка надорванная по краям Моника Белуччи. Ей–то Завьялов как раз и подмигнул. Себе вот не мог, а вот бабе завсегда. На то она и баба…

Он повесил уличную одежду в шкафчик. Натянул рабочие штаны и куртку прямо на голое тело.

В лифте Завьялов отвернулся в самый угол. Прочитал привычные надписи. «Не прислоняться!». Чуть ниже – «леля шлюха», еще чуть ниже и совсем мелко – «завьялов черт».

Лифт ехал долго, скрипел, пыхтел, все медленнее и медленнее, пока наконец совсем не остановился, жалобно застонав напоследок.

Испустил дух, подумал Завьялов. Хорошо. Или было?

Сильно воняло серой, пепел скрипел на зубах. По периметру стояли котлы. Под котлами сверкали языки пламени. Вокруг бегали, суетились – черные, перемазанные мазутом и сажей фигуры.

Нет, не было, решил Завьялов. Кто–то толкнул его в спину – не задерживайся.

Завьялов вздохнул, взял лопату, загреб побольше угля и кинул под ближайший котел.