Элитная западня. Часть вторая. Сокровища Гериона

Элитная западня. Часть вторая. Сокровища Гериона
Мирослава Чайка

Ева отправляется в романтическое путешествие в Париж, чтобы избавиться от постоянного преследования тайной организации, в которой она состоит. Но и тут ей не скрыться от вездесущего Гериона. Девушка получает послание, которое приводит ее к загадочному кольцу. Что же это? Совпадение или первый кусочек пазла, ведущий к разгадке, кто такой Герион и зачем ему нужна Ева. Матвей, Алекс и Герман думают только о собственном успехе, пока не обнаруживают, что их история переплетается с судьбой трех друзей из послевоенного прошлого. Но что сулит Еве и ее друзьям разгадка старой тайны, если на одной чаше весов любовь, а на другой жизнь.

Мирослава Чайка

Элитная западня. Часть вторая. Сокровища Гериона

Глава 1. Вечная весна

Герман чувствовал тупую давящую боль в области груди. Лишённый возможности глубоко вздохнуть, он силился открыть глаза, и когда с большим трудом все-таки смог это сделать, то понял, что виной всему было какое-то белое облако. Упругое и плотное, оно не только мешало дышать, но и закрывало обзор, не давая понять, где он находится. Еще немного поморгав, юноша попытался сфокусировать зрение и осознал, что облако, явившееся его взору, состояло из белого нейлона. От нереальности происходящего он решил, что спит, и снова обессиленно опустил веки. Сознание начало отключаться, перед глазами, словно вспышки, стали мелькать воспоминания в виде ярких цветных картинок: заплаканное лицо Евы, с катившимися по разгорячённым щекам крупными слезами; ее припухшие чувственные губы, обрамленные тонкой красной полоской; тихо игравшая музыка, которая все еще звучала в его голове. Ева, уставшая от слез, медленно хлопала длинными ресницами, поворачивала к нему лицо и, недоумевая, спрашивала снова и снова, как в перемотке:

– Герман, как они могли? Зачем они так со мной?

Слезы, словно капельки утренней росы, застывали на ее белоснежном жабо, она снова переводила на него взгляд и еле слышно произносила:

– Герман, как они могли?

Потом в его памяти промелькнуло другое воспоминание: он взял Еву за руку, чтобы успокоить, и повернулся к ней, тонкий силуэт в белой блузке отчетливо читался на фоне темного окна, Герман потянулся к ее лицу и вдруг почувствовал резкий толчок, услышал пронзительный звук тормозов и оглушительный удар подушки безопасности в лицо, и все пропало.

Юноша быстро открыл глаза, полностью приходя в сознание, с ужасом понимая, что это вовсе был не сон. Он осознал, что все еще крепко сжимал рукой Евины тонкие пальцы. Страх сковал тело, и он не мог найти в себе силы повернуть голову в ее сторону, чтобы удостовериться, что она жива…

* * *

Безупречно спланированный и идеально ухоженный парк Родена для Евы был самым романтичным местом Парижа, а весной особенно. Его ровные аллеи, усаженные тисами и липами, каменные вазоны с цветами, поле тюльпанов радовали глаз в то время, когда в Северной столице еще были засыпаны снегом улицы, а черные ветки деревьев тосковали по весеннему солнцу.

Ева, радуясь теплому дню, подставляла слепящим лучам улыбающееся лицо, рассказывая друзьям о самом эпатажном скульпторе XX века. Она быстро переходила от одной скульптуры к другой, с восторгом говоря о «Гражданах Калле», «Мыслителе», который сразу был ими узнан, взволнованно вспоминала «Божественную комедию» Данте, стоя у «Врат ада», а потом грациозно махнула рукой в сторону «Трех теней» и потащила всех к памятнику Бальзака, вызывающему у многих неоднозначные эмоции, и только в завершение наконец замерла у свой любимой скульптуры этого сада – «Адама».

– Смотрите, какая мощь, какое мускулистое тело, а руки, сильные и одновременно имеют безупречные формы, именно такие должны быть у настоящего мужчины, – начала Ева, медленно обходя изваяние, внимательно вглядываясь в каждый разворот бронзового тела.

– О, да ты, я вижу, любительница подкачанного торса, – отозвался Герман, обогнув скульптуру с другой стороны. Он щурился от яркого солнца и не пытался сдерживать своей улыбки, хотя и понимал, что, скорей всего, выглядел глупо из-за выражения блаженного счастья, которое очень явно читалось на его лице. Юноша подошёл к Еве сзади, стараясь увидеть «Адама» ее глазами, и, почувствовав запах цветков апельсина, исходящий от волос девушки, не удержался, обхватил ее руками и прижал к себе.

Герман уже несколько месяцев мечтал об этой поездке, но все в их с Евой жизни мешало осуществить задуманное. Перед Новым годом, когда в галерее исчезли путевки на запланированные «романтические каникулы в Париже», юноша еще не догадывался, что это был своего рода сигнал, указывающий на то, что поездку стоит отложить. События одно за другим начали строить препятствия на их пути. Сначала у Евы тяжело заболел дедушка, они с Натали отправились в Крым и все каникулы провели у постели больного, потом сессия, которая у Германа плавно перетекла в практику, и следом еще уйма дел, не позволяющих выехать в Париж даже на пару дней. И только к концу апреля Герман, наконец, услышал от Евы долгожданное согласие на поездку. Правда девушка заявила, что отправляться в путешествие вдвоем как-то неприлично и что она примет его предложение, только если Лана поедет с ними в качестве «так сказать, компаньонки». И вот сегодня они втроем вышли из такси на премиленькой, как назвала ее Ева, улице Бельшас седьмого округа Парижа и поднялись в просторные апартаменты с двумя спальнями. Поскольку французы обладают врождённым чувством стиля, то интерьер, в котором друзьям предстояло провести ближайшие четыре дня, поразил всех без исключения. Стены небольших комнат были выкрашены в цвет речного перламутра и играли солнечными бликами теплых лучей, поступающих через стеклянные проемы французских балконов. Ева обожала эти балкончики, они казались ей игрушечными, она тут же подбежала к одному из них и, распахнув стеклянные двери, перевесилась через ажурные перила.

– Постой, солнышко, не делай так, ты же вывалишься, – испуганно воскликнул Герман, удерживая ее за талию.

– Да ладно тебе, всего лишь третий этаж, я раньше жила на двадцать пятом, вот то было опасно, – веселилась Ева, но не прошло и минуты, как балкон ее перестал волновать, и она начала внимательно рассматривать антикварные предметы интерьера, умело вписанные в современный дизайн. В гостиной напротив светло-серого дивана эффектно выступал из стены камин, украшенный причудливой лентой барельефа, изображающей шествие всадников в доспехах. Ева попыталась понять, к какому времени можно отнести этот военный парад, но сосредоточиться не смогла, ее сразу захватил вихрь других впечатлений.

– Невероятно, мы будем обедать словно в музее, – продолжала восторгаться Ева, переходя от антикварного комода с бронзовыми ручками к большой скульптуре средневекового рыцаря. Потом она выглянула в угловое окно и радостно воскликнула: – Насколько я понимаю, если идти по Бельшас, никуда не сворачивая, то можно оказаться в музее д’Орсе, а если повернуть направо от нашего дома, то через пару минут мы окажемся в парке Родена!

Девушка просто светилась от счастья и, восторженно обхватив Германа за шею, чмокнула его в щеку.

Герман в этот момент упивался своим триумфом, он, по научению Авроры Александровны, долго искал жилье именно на этой улице. Пожилая дама специально для него выведала у Евы любимые музеи и места в Париже, а потом дала юноше чёткие инструкции, куда купить билеты и какие подарки сделать ей в самом романтичном городе на земле. И теперь юноша начал пожинать плоды проделанной работы. Он легко приподнял Еву от земли, обеими руками прижимая к себе, а потом, загадочно улыбнувшись, произнес:

– А теперь пойдем, я покажу тебе нашу спальню.

Но увидеть Евину реакцию ему не удалось. Ева сделала несколько шагов по направлению к спальне, как вдруг замерла у огромного старинного гобелена, который висел на стене у обеденного стола. На нем вместо классического пасторального сюжета был изображён великан, размахивающий перед собой огромной палицей. С лица Евы мгновенно стёрлась улыбка, и ее радостное настроение сменилось озабоченностью. Она подошла поближе, провела рукой по правому краю жёсткого старинного полотна, потом, оттянув от стены, взглянула на его изнанку и покачала головой:

– Надо же, какое кощунство, – тяжело вздохнув, задумчиво произнесла девушка и плотно сжала губы, потом, помолчав несколько секунд, внимательно разглядывая изображение и что-то прикидывая в уме, твердо добавила: – Как же у них рука поднялась сделать такое?

– Что не так, дорогая? По-моему, вполне симпатичный богатырь, прямо Добрыня Никитич, – пристально наблюдая за Евиными действиями, удивился юноша.

– Нет, Герман, это Геракл.

– И откуда тебе известны такие подробности, здесь ничего не написано?

– Если видишь изображение атлетически сложенного юноши с палицей в руках и львиной шкурой неподалеку, то можешь смело утверждать, что это Геракл.

– Отлично, буду знать, в следующий раз не попаду впросак, – шутил Герман, притягивая к себе девушку, и, взглянув в ее все еще расстроенное лицо, добавил: – Мне кажется, ты произнесла слово «кощунство»?

– Ну да, этому гобелену лет триста, а может, и больше, а от него кто-то взял и отрезал кусок. Разве это не кощунство?

– С чего ты взяла? По-моему, край так мастерски обработан, может, так все и было.

– Не думаю, Геракл точно с кем-то сражается, видишь, как тело напряжено, мускулы налились, словно стальные, и он палицей на кого-то замахивается. Разве художник стал бы изображать Геракла, сражающегося с собственной тенью?

Тут в комнату, словно поток свежего ветра, влетела Лана, хлопнув дверью своей комнаты, и громко прокричала:

– Я в окно видела верхушку Эйфелевой башни, пойдемте скорее туда!

Она тут же начала натягивать куртку, одновременно заталкивая ногу в кроссовок, а потом перевела взгляд на друзей и, выпучив свои круглые, словно черные пуговицы, глазки, спросила:

– Что это вы такие напряженные?

– Да вот, Ева расстроилась, что кто-то отрезал кусок от старинного гобелена.

– Ну и правильно, если бы он был больше, то не поместился бы на этой стене, а так коврик вполне пришелся в пору. Вернемся, будем пить чай за столом и глазеть на этого голого мужика, – весело тараторила Лана, протягивая Еве куртку. – Ну что, погнали?

На Эйфелеву башню молодым людям в тот день попасть не удалось. По пути Ева уговорила их зайти в парк Родена и, чтобы они наверняка согласились его посетить, сообщила, что скульптуры этого мастера в свое время вызывали скандалы и отвергались заказчиками по причине чрезмерной сексуальности. После парка они какое-то время гуляли по Марсовому полю, и когда, наконец, добрались до башни, то нескончаемая очередь остудила их пыл. Ева, не любившая лифты, в которых застревала не раз, решила, что подниматься на башню с помощью древнего механизма все равно не будет, и, взяв с Германа слово, что он завтра же удовлетворит Ланино любопытство и покажет ей Париж со смотровой площадки этой всемирно известной башни, потащила их в еще одно место Парижа, где, по ее мнению, должен побывать каждый человек на земле.

– Чтобы не терять времени, может, отправимся на остров Сите? – предложила Ева и, не дожидаясь ответа, пошла к остановке такси. В отличие от Рима, служба такси, да и сами таксисты Еве в Париже нравились. Машинки всегда были безупречно вымыты, а водители, открывая тебе дверцу автомобиля, приятным голосом, слегка улыбаясь, приветствовали неизменным: «Вonjour, madame! Bonjour, monsieur!». Вообще мужчины в Париже заслуживали особого внимания, они, как павлины, шествовали рядом со своими неприметными дамочками в отличных костюмах и наутюженных рубашках, а их пышные шевелюры и красивые черты лица с крупными глазами и носом с горбинкой заставляли задерживать на себе взгляд. Хоть и считается, что парижанки прекрасны в своем роде, у Евы на этот счет было собственное мнение – парижские мужчины, бесспорно, затмевали своих дам.

Выходя из машины, которая только что пересекла широкий мост и остановилась на самом посещаемом острове города, Ева восторженно смотрела на знаменитый собор Парижской Богоматери. Она очень любила архитектуру, и этот великий католический храм всегда поражал ее воображение. Ева подняла голову, чтобы полюбоваться его шпилями на фоне высокого голубого неба, и даже мечтательно прикрыла глаза от удовольствия, как почувствовала, что кто-то дергает ее за рукав.

– Ева, мне так неудобно перед Германом, но я снова хочу есть. Думаю, если я целыми днями буду твердить про еду, то он решит, что я жуткая обжора. Может, это ты предложишь перекусить?

Ева заулыбалась.

– Значит, ты хочешь, чтобы Герман подумал, будто обжора – я?

– Да ну, ты такая тощая, он будет только рад тебя покормить, – отозвалась подруга. – Ты же знаешь, когда моим разумом начинает управлять желудок, я совершаю странные поступки, так что лучше предупредить катастрофу.

– Ну хорошо, только потом пойдем в Нотр-Дам, и не вздумай капризничать, сегодня такой день, когда в соборе выносят терновый венец Иисуса Христа.

– Ладно, тогда пойдем вон в то кафе, видишь, на краю площади? – увлекая за собой подругу, начала Лана, пока Герман покупал билеты для подъёма на крышу собора. – У меня в комнате на тумбочке лежала вот эта открытка, здесь написано, что это кафе – старинное заведение, и там, кроме замечательной еды, можно найти еще много интересного.

Предложенное Ланой кафе молодым людям понравилось, правда, как ни просила Ева посильнее прожарить ей стейк, он все равно плавал на тарелке в розовой сукровице, поглотившей весь гарнир. Но зато десерт под названием «крем-брюле» был настолько нежным и воздушным, что Ева тут же простила шеф-повару его недожаренное мясо, думая, что просто молоденькая официантка не знала английского и не смогла понять, что означали слова «well done».

Утолив голод и слегка отдохнув, молодые люди, прежде чем отправиться в собор Парижской Богоматери, решили купить с собой что-нибудь сладкое. Девушки направились к витрине, чтобы выбрать выпечку, но по пути задержались у старинных напольных часов, неустанно двигающих блестящим маятником и каждую секунду съедающих драгоценное время посетителей этого кофе. Не успели подруги обсудить быстротечность времени, упражняясь в остроумии, как на них обрушилось настоящее потрясение. На центральной стене, позади продавца круассанов, красовался старинный гобелен, и он, без сомнения, был второй частью шедевра, висевшего в их квартире на Бельшас.