– Тогда не смейтесь и не обзывайтесь, – сказала надменно.
– Больше никогда, обещаю, – заверил серьезно. – Мир?
Нина согласно кивнула.
– Зайчик, – снова обозвал и снова прищурился. Она топнула ножкой от возмущения. Зайчик хоть и не лягушка, но разговаривать с обманщиком было больше не о чем. До ее дома они добрели молча.
Солнечный диск коснулся горизонта и позолотил крыши последними лучами уходящего дня. Нина, остановилась возле серого деревянного забора, окружавшего ее кирпичный дом покосившимся кривым частоколом. Следовало сказать ему «до свидания». Баба Галя просила уважать старших приветствием и прощанием. Всегда. Даже незнакомых и не особо приятных.
– Здрасти! – она со всей силы пнула ногой калитку, и та, распахнувшись, чуть не слетела с петель. – И до свидания!
Кольнула парня мимолетным взглядом. Тот опять посмеивался.
– Пока-пока, картинка. И больше не реви в лопухах! – ответил и пошел с собакой к синему домику бабы Вари.
Нина добежала до порога и резко притормозила. Через открытую дверь до нее донеслись обрывки нецензурной брани. Мать и сестра громко ругались.
– У тебя мозги-то есть, бесстыжая? Нинка – ребенок! Право от лево отличить не может! – кричала мать. – Завтра к обеду чтобы грядки были посажены! Ведь просила же по-человечески! Что трудного? Тетя-мотя, чёрт и что и сбоку бантик!
– Я тоже мало что прошу, но ты никогда не делаешь!
– Ах, ты, тварь неблагодарная! – злобный рёв и следом звонкий шлепок.
Нина зажмурилась и сбежала со ступенек, спрятавшись за пристройкой.
– Я кручуся, как белка в колесе, чтобы вас одеть и обуть. И чем ты мне платишь? Беспросветной тупостью! Вырастила овцу!
– Я тоже ребенок! Не буду я мыть полы за тебя! Вот только так ты меня еще на все село не пропозорила! И так вечно в тряпье хожу, как оборванка!
– Поглядите-ка, какая цаца тута у нас живёти. Оглянуться не успеешь, как сентябрь на носу вылезет. А там, тетрадки подавай тебе, да туфли. А деньги-то где взять? Мне платят три копейки!
– И те ты пропиваешь!
Казалось, звериный рык матери разобьет все стекла на окнах вдребезги. Нина зажала рот ладошкой, чтобы не закричать от страха. Плачущая Света молнией пролетела рядом, чуть не сбив ее с ног. Сердце сжалось от сочувствия. Она поплелась за сестрой, как делала это далеко не впервые. Та не изменила привычке и оплакивала обиду в старом курятнике на заднем дворе.
Нина слушала рыдания снаружи, за грубо сколоченной дверцей сарайчика, и неуверенно топталась на месте, не решаясь войти внутрь. Она думала о том, как сделать так, чтобы сестра перестала плакать. В таком деле слова не помогали, а баба Галя в прошлый день принесла ей одни носки, да трусики. Ни резинок, ни заколок, ни конфет. У нее не было ничего, чтобы порадовать Свету, разве что… Нина засунула руку в нагрудный кармашек и сжала в кулачке банкноту с жевательной резинкой. Жадиной она не слыла. Для Светы ей было ничего не жалко. Уж денег точно.
– Света… Свет? Не плачь, – тихо позвала под дверью. – Пойдем домой, а?
– Пошла отс… – сестра запнулась и с придыханием выдохнула. – Отсюда.
– Смотри, что у меня есть, – она робко вошла к ней и достала свои драгоценности. – Выбирай. Что хочешь?
– Где ты это взяла? – Света удивилась, взглянув на протянутые подарки. – Украла у кого-то? Признавайся! – Больно впилась пальцами в ее плечи.
– Влад… Влад меня угостил! А на это еще можно сто таких купить. Он так сказал. На, бери, – протянула ей бумажку ближе. – Не плачь.
– Какой еще…. Влад? – неверяще переспросила. – Тот, что с собакой приезжает к бабе Варе?
– Да, он, – подтвердила Нина.
Лицо сестры вмиг преобразилось. Страдальческая маска несчастного Пьеро сменилась на ликующего Арлекина. Серые глаза двумя сверкающими топазами пытливо посмотрели на нее.
– Ты где… Ты как с ним познакомилась?
– В траве на козьем отшибе.
– Он спрашивал про меня?
– Да, спрашивал… Где ты, спрашивал, вроде.
Света шумно сглотнула. Согнулась пополам и обняла себя руками, а затем и вовсе присела на деревяшку, как курица на насест.
– Я же ведь знала… Ну знала я… – тихо пропела радостным голоском.
– Чего? – шепотом спросила Нина.
– Что ты пронырливая крыска! Вот чего! – беззлобно воскликнула и поднялась на ноги. – Ой, да оставь себе свои бакшишки! – отодвинула от себя ее протянутые ручонки. – Пошли домой. Завтра подниму рано. Со мной почешешь.
– Зачем?
– За надом. Давай двигай, мне с тобой возиться теперь некогда.
– Мне страшно… – съежилась, представив мать с Генкиным ремнем.
Если досталось Светке, то и ей легко могло влететь за компанию.
– Да ладно, козявка, как будто впервой. Давно пора привыкнуть, – она легонько толкнула ее в спину. Нина, как мул, уперлась ногами в гравий.
– Авось сегодня пролетишь. Быстро забегай в спальню и закрой дверь. Ей сегодня в ночь на работу.
Хлебный аромат наполнил рот слюной, едва она переступила порог дома. Мать жарила лепешки.
– Ааа, вторая нарисовалась, – злобно шикнула в унисон кипящему на сковороде маслу.
Нина прошмыгнула за спиной сестры в их общую комнатушку и плотно закрыла за собой дверь. Ругани не последовало. Сестра не обманула. Матери действительно не до воспитательных рукоприкладств. Она, не включая свет, нащупала за диваном свою сокровищницу – потертую жестяную банку из-под леденцов. К уже имеющимся там драгоценностям – огрызку розового цветного карандаша, одной шпильке с белой жемчужиной, речной ракушке и елочной игрушке в виде клубнички, доложила жвачку и банкноту. С трепетом закрыла крышку и вернула банку на место. В животе заурчало. Есть хотелось до умопомрачения. Скинула с себя сарафан и забралась под одеяло с головой, чтобы не чувствовать запаха жареного хлеба. Когда скрип половиц за дверью утих, и дом полностью погрузился в темноту, выбралась наружу и вышла из спальни на кухню. В доме никого не было.
«Давно пора привыкнуть», – почему-то вспомнились слова сестры. От них стало до слез тоскливо. Нина съела всухомятку лепешку, с мылом умыла лицо и сполоснула ноги в холодной воде. Баба Галя всегда заставляла ее использовать мыло. Даже, если щиплет кожу и глаза. С ним убиваются микробы, и поэтому она не болеет. А болеть вредно для здоровья. Едва голова снова коснулась подушки, заснула, так и не дождавшись сестры.
Глава 3
По ночному парку гулял приятный прохладный ветерок. Вокруг фонарного столба, в одиночестве освещавшего живую изгородь из колючего шиповника, беспорядочно кружил рой мотыльков. Яркий свет лампы сбивал их с толку, и они, ведомые на обманчивый источник пищи и тепла, попадали в эту ловушку сотнями, не в силах противостоять иллюзии сытой и беспечной жизни. Очередная, опалившая свои крылышки бабочка черной горошиной упала на потрескавшийся асфальт в нескольких шагах от темноволосого юноши, сидящего на скамейке в компании двух приятелей. Время едва перевалило за полночь, а возле его ног уже образовалось настоящее кладбище из глупых и когда-то прекрасных созданий. Троица откровенно скучала, перекидывая желтый теннисный мячик друг другу по кругу и лениво наблюдая за тем, как стайки девчонок поочередно вылетают из дверей местного клуба, чтобы украдкой поглазеть в их сторону. Это было настолько очевидным, что вызывало на их лицах пренебрежительные улыбки.
– Может, зайдем? – предложил своим товарищам коротко остриженный блондин. Он выпрямился, намереваясь встать, но так и остался сидеть на месте. На его телодвижения никто не отреагировал даже поворотом головы.
– А смысл? – спросил юноша с волнистыми русыми волосами, старательно прилизанными гелем на слегка оттопыренные уши и крупными, миловидными чертами лица. – Ничего нового. Одни и те же рожи.
– Тогда, может, в «Ниву», по стаканчику?