Ошиблись небеса

Ошиблись небеса
Мирослава Мэй

Когда 16-летний Влад Вишневецкий жестоко посмеялся над чувствами влюбленной в него Светы Ковалевой, он не мог и представить, какие последствия это повлечет за собой. Оскорбленная и униженная, девушка решает отомстить, и ее поступок запускает цепь трагических событий.В книге перед читателем разворачивается захватывающая картина, демонстрирующая, как необдуманные действия в прошлом находят свое отражение в будущем. Сквозь призму страданий и утрат героев, роман исследует глубину человеческих эмоций, силу любви и тяжесть сожалений. «Ошиблись небеса» – драма длиною в тринадцать лет рассказывает о горьких уроках, которые преподаёт жизнь, о вине и раскаянии, сложном пути к прощению. А, может, история совсем не об этом…

Мирослава Мэй

Ошиблись небеса

От автора

Здравствуй, уважаемый читатель! Данная книга основана не на реальных событиях. Все персонажи и события вымышленные и принадлежат моей фантазии. Совпадения с местами, жившими или живущими людьми случайны и не имеют под собой цели обидеть или оскорбить. Не рекомендую к прочтению людям с неустойчивой психикой и тонкой душевной организацией.

«Берегите в себе человека!»

А.П. Чехов

Часть 1

Глава 1

Шел июнь 1999 года. Начало маленькой жизни в том году выпало жарким и засушливым на счастье ребятне. Учебники, старательно затертые ластиком до дыр, сданы в школьную библиотеку. И только прописавшийся под кроватью портфель, как нортенгерское привидение, пугал еще вчерашнюю школоту страшным воспоминаниями о серой и тоскливой поре за партой.

Лето. Сколько радости в этом слове! Теперь детишки днями напролет пропадали на речке, безвылазно плескаясь в воде, разогретой нещадно палящим солнцем до состояния парного молока. Обмазать соседа грязью и сигануть с тарзанки, победоносно визжа от восторга! Разве есть на свете что–то лучше этого? Нет. Ну, а молодежь, вошедшая в бунтарский пубертат, шумными стайками только что оперившихся воробьев, ночами напролет щебетала о любви. Первый робкий поцелуй приглянувшегося мальчика, прогулки под луной, держась за ручки, и танцы до утра под новомодную «попсу». Разве есть на свете что-то лучше этого? Нет.

Никто из подрастающего поколения не задумывался о том, что будет завтра. Да и зачем? Это думы для взрослых, а им думать о будущем не положено. Тем более, летом. Это время беспечности и постоянного ожидания чуда, наполненное блаженной ленью и запахом свободы. И даже святая обязанность по окучиванию и прополке нескольких соток посаженной родителями противной картошки не омрачала их законных три месяца счастья.

А что же те самые несчастные взрослые? В Верхней Павловке – крохотном захолустном посёлке в пять тысяч жителей, затерянном где-то в бескрайних оренбургских степях, еще помнили многие, что «лето» может быть круглый год, были бы деньги. Особенно те, кто с гордостью на груди носил когда-то значок «Ударник коммунистического труда». Еще каких-то восемь лет назад. Теперь деньги водились у единиц: тех, кто успел вовремя подсуетиться, и горстки отчаянных смельчаков, сумевших поднять голову и бросить вызов повальной нищете постсоветской России и называвших себя трудно выговариваемым словом «предприниматель», а в народе попросту «торгаш». Новая элита, задирающая нос от звона лишней копейки в потрепанном кошеле производства кожгалантерейной фабрики имени Бебеля, и остальные простолюдины, эпохально обманутые завтрашним будущим развитого социализма, разделили общество на две не равные половины: одна – жила, другая – выживала.

– Блин, Натах, почему его до сих пор нет? – четырнадцатилетняя Света Ковалева, ссутулившись, через дыру в пыльной занавеске сверлила пытливым серым взглядом ухоженный домик напротив. Свежевыкрашенный синей краской, с кованым витиеватым заборчиком теремок не давал покоя ни днем, ни ночью.

– Да приехал он, чё ты дёргаешься. Не бабка ж крыльцо красила. Да и Танька Маначкина вместе с этой мартышкой Иволгиной из 9 «б» уже неделю круги по вашей Гагарина нарезают. Туда-сюда, туда-сюда, будто им что-то светит, курицы тупые, – долговязая девчонка в джинсовой мини юбке и красном топике на бретелях, крадучись, подошла к ней сзади и ударила ладошкой по пятой точке. – Барин Владюша, небось, приболел, вот и носу не кажет.

– Ай, овца, больно же, – Света почесала ушибленное место.

– Егорка, мать его Киселев с горку вчера в клубе был с Ушастым. Эти два лося-мажора пообтирали панели… не знаю, может, до часу и свалили вдвоем во мрак. А ты знаешь, что Егор и Макс дружат у нас периодически. Только, когда Вишневецкий здесь. Свита короля отправилась прямиком в хибарку у баб Вари на задах, и к гадалке не ходи. Он здесь, – заключила девушка, скрестив на уже объемной груди веснушчатые руки.

– Господи, меня аж трясет, как я хочу его увидеть! Я прям чувствую, что этим летом решится моя судьба. Помнишь, в том году Влад сам пригласил меня на медляк? Лерка Синицына чуть от зависти тогда не лопнула. Я ему нравлюсь, стопудово. Вот он и динамит всех. Ждет, что теперь я подкачу, – Света, обернувшись, посмотрела на Наташу, ища поддержки своим словам у подруги.

– Чево? Совсем башкой тронулась, – та глумливо рассмеялась. – Ну-ну… Все знают, что пригласил он тебя только потому, чтоб банный лист, мать ее за ногу, Синицына отвяла от него. Всерьез думаешь, что имеешь шансы?

– Не думаю, а знаю! – Света закипела от злости.

– Ну да, знайка, ой… – взволнованно прошептала подруга, резко убрав смех. – Там, в крайнем окошке, смотри! Кажись, шторки пошевелились.

– Где? – Света, испугавшись, отпрянула от окна и спряталась за стеной.

– Наверное, это Владик, как и ты, пялится на твой дом в муках любви. –Наташа громко захохотала и плюхнулась на старенький затертый диванчик.

– Дура! – Света цокнула языком и покачала головой.

– Мы с тобой, детка, не его поля ягоды! Богатенький смазливый городской буратин дружит лишь с себе подобными. Что, еще не втюхала? Закон джунглей, мать его за ногу.

– Это мы еще посмотрим, – Света сдавила челюсти, сжав губы в щелку и присев рядом с подругой.

– Да-да, оглядись и посмотри, – Наташа обвела говорящим взглядом маленькую обшарпанную спаленку и помахала руками перед самым ее носом. – Прозри, дочь моя. Станешь посмешищем. Лучше не пытайся. Искренне не советую.

– Да ну тебя! – не нашлась, что ответить Света. Посыл подруги был совершенно очевиден.

Её семейство, состоящее из матери, семнадцатилетнего брата Генки и шестилетней сестры Нинки было не просто бедным, а в прямом смысле влачило нищенское существование. Но бедность – не порок, если ты имеешь честь и совесть за душой. Однако этими качествами в семье Ковалевых из дома номер тридцать один по улице Гагарина все время, сколько Света себя помнила, пренебрегала мать. Когда, а главное почему, она, еще молодая женщина с грустными голубыми глазами, променяла семью на бутылку самогона, не понимал никто из троих ее детей. Ковалева Зоя Алексеевна любила выпить часто и помногу, балансируя на одной ноге у края беспробудной алкогольной пропасти. Свалиться в эту бездну ей не давал страх. Не за детей, а за то, что без гроша за пазухой негде раздобыть «стопарик» для здоровья после тяжелой ночной смены. Но, если маленькая Нина еще не понимала причин, почему они неделями едят одну перловку и квашеную капусту из прошлогодних запасов, то Света давно прозрела. Стеснялась за мать лет до десяти, а после стала люто ненавидеть за эту «живительную микстуру». И брат Генка давно плевал на них с высокой колокольни. Он появлялся дома через раз, а то и два, чтобы переночевать, да отобрать у матери свою пенсию ребенка-инвалида, при этом щедро раздавая ей тумаки и оплеухи. Природа не поскупилась, наградив его высоченным ростом и кулаками, размером с наковальню. А вот с мозгами вышла осечка. Умом он, мягко говоря, не блистал. Почетного завсегдатая детской комнаты милиции боялись даже бравые блюстители закона.

Света посмотрела на свое отражение в зеркале. Трельяж стоически доживал свой век на трех ножках и кирпиче, подпирающем его с левой стороны. Он держался на последнем издыхании, но все же разделял печаль пепельно-русой блондинки с большими серыми глазами, которая по ту сторону посеребренного стекла грустила вместе с ним.

Шумно вздохнув, она в тысячный раз прокляла участь, которую не выбирала. Плевать на нее было всем. Жирным тёткам из собеса, приходящим к ним ради галочки, учителям, делающим вид, что не замечают изношенных до ветхости вещей и синюшной худобы, соседям, брезгливо шарахающимся от нее, как от прокаженной. Для всех них она ноль, пустое место, а для матери – досадное недоразумение, как она сама однажды выразилась в порыве ничем не обоснованного гнева. Как же ей хотелось избавиться от этого удушающего чувства стыда за собственную никчемную семейку, хоть раз в жизни почувствовать себя нормальной и не слышать едких перешёптываний одноклассников за спиной. Иметь модную одежду, а не донашивать рванье, отданное кем-то мамаше по доброте душевной.

И только единственная близкая подруга Наташка Васнецова понимала ее без слов. Потому что ее семья не шибко отличалась в плане взрослых радостей. Но она, по крайней мере, имела настоящего отца, а не выдуманного Александра Сергеевича в свидетельстве о рождении, и дядя Боря с тётей Клавой никогда не допускали, чтобы их дочь проходила всю зиму в дырявых валенках.

Во Влада Вишневецкого Света была влюблена, как кошка, и, пожалуй, лишь этот непреложный факт объединял её со всеми остальными особями женского пола Верхней Павловки в возрасте от двенадцати до семнадцати лет. Влад – ходячая мечта и «золотой мальчик», сын какой-то областной «шишки», шестнадцатилетний юноша с самыми синими в мире глазами на безупречном лице… Стоило ему появиться в поле зрения, как ноги напрочь отказывались ее держать.

Он гостил у бабушки, их соседки Варвары Вениаминовны, в июне – июле каждый год. И его приезд, словно явление Христа народу, лишал сна девчонок их замшелого поселения. Приевшийся батальон из не обремененных романтическими отношениями парней в полном составе тут же уходил в отставку. Не было ни одной девчонки, которая бы не попыталась захомутать этого красавчика себе на пару месяцев. Но он, как греческая статуя Апполона из учебника по истории древнего мира за пятый класс, позволял лишь собой любоваться, оставался каменным, неприступным и равнодушным к любым проявлениям женской заинтересованности. Влад регулярно гулял исключительно со своим кокер-спаниелем Такером, и Света могла бы поклясться, что этой псине отвергнутые неудачницы, размалеванные мамкиной помадой и тенями, завидовали, как чокнутые. Три года она пожирала его глазами издали, боясь даже приблизиться. Но девятнадцатого июля 1998 года, в двадцать три часа сорок одну минуту, если быть точной, на дискотеке в клубе группа «Белый Орёл» своей песней «Потому что нельзя быть на свете красивой такой» возвестила о том, что муки неразделенной любви и долгого ожидания были не напрасными. Вишневецкий сам пригласил ее на медленный танец. Никто и никогда не удостаивался такой чести до нее. И пусть Наташка «разувает» глаза себе и всем остальным курицам. Влад показал сам, кого желает видеть рядом с собой. И неприглядная правда о ее горе-мамаше ему, конечно, известна, но совершенно не важна, иначе он бы не сделал навстречу первый шаг. И не важно, что стеснительный Апполон не проронил и пары слов при этом. Из-за громкой музыки она бы все равно ничего не разобрала.

Повисшую тишину между девушками нарушил храп, громкий, как заведенный тракторный мотор, донесшийся из соседней комнаты. Света закатила глаза к облупившемуся потолку и глубоко вдохнула.

– Как же меня это все достало! – воскликнула удрученно.

– Опять праздник? – обыденно спросила Наташа.

– У нее что ни день, то праздник. Да. Работу нашла.

– Да ты шо? И где? – удивление подруги щедро посыпало солью свежую рану. – Погоди, она же у тебя вроде работает тестомеской на хлебозаводе. Или я что-то я не вкуриваю?

– Мать Ленки Деревянко в больницу положили. Что-то по-женски. Поэтому поломойкой в ветклинике за нее буду я. Мне для полного счастья как раз этого не хватало!

– Ка-пец, – ошарашенно процедила Наташа и взъерошила пережженную гидроперитом густую шевелюру. – Да ладно, не конец света. Приходи махать шваброй к шести утра, и все будет чики-пуки. Никто и не увидит.

– Благодарствую за совет. Умеешь поддержать.

– А чё Генка? Не появлялся?

– Неа. Этого дебилоида не видно уже с неделю. В последний раз они с матерью здраво так подрались, и она сказала ему, что вызовет ментов, если он объявится.

– А сопля?

– Нинка что ль? В огороде корячится с волшебными бобами. Хоть какая-то польза от паршивки.

– Не поняла, – подруга нахмурилась.

– Да, блин, Натах! Огурцы меня мать просила посадить еще когда. А какой мне огород сейчас? Тут судьба моя решается, – она кивнула в сторону окошка на домик напротив.

– Вот ты прошаренная, Светка, – усмехнулась и поднялась с диванчика. – Ну, лады, пойду я. Придешь ве…