Вчерашний вечер, утро, день

Малаховна под козырек и организовала преграждающую ленточку с табличкой: «Проход до окончания племенных работ закрыт».

Табличка собрала народ, который живо обсуждал и комментировал. Звуки, доносившиеся из второй ниши, создавали и расцвечивали версии-сплетни для предстоящего полета по миру.

Народ пришлось растолкать по палатам. Через некоторое время счастливая Быкова толкала перед собой кресло-каталку со счастливым Быковым. Нога гипсовая параллельно полу, как нож ледокола, разрезала завистливые взгляды, продвигая корабль счастья.

Ленка аж залюбовалась, прослезилась, завздыхала. Какой там роман «про…», вот она тут, любовь на местах. Живи, смотри, участвуй!

Огромный залитый светом город догуливал воскресенье весны. С хорошим настроением, а местами и просто весело, с музыкой, и чего греха таить, да и не грех это – традиция народная – по праздникам. Воскресенье – праздник. Других поводов и не надо.

Больница имени Среднего уха не была исключением, не позорила белым пятном, не кружила белой вороной. Кто хотел и здоровье позволяло – выпивал с соратниками по лечению, «плотил ряды», раны залечивая.

Ленкин выходной-рабочий день подходил к концу. Мысли побежали-поскакали от рабочих проблем к домашним. И тут… «Тут», как всегда, оказался на месте. На этот раз «он» подкатил к больнице милицейскую машину. Событие само по себе «радостное», особенно для любопытных, тех, с прищемленным носом. Из машины вывели под ручки молодого человека. Лицо побитое и хромает на левую, нет, на правую или на обе ноги – не понять. Красота специфическая, для эстетов. Первая мысль: один из тех, фотографии которых милицейские головы пролистывают с утра до ночи. Ночью во сне видятся участники погонь, перестрелок, ограблений и засад. Сами представьте, что может сниться лихим блюстителям?

Ну не девчонки же, в конце концов. Ясно: злодеи.

Доставленного несчастного «злодея» препроводили прямехонько в приемный кабинет. Лена приступила к осмотру и оформлению больничного бланка вновь поступившего. Проводить прием должен дежурный врач, но его нет, то есть он был, но в данный исторический момент времени не мог. «Они» с утра праздновали воскресенье, а сейчас отдыхали послеполуденно. Сиеста.

Проснется, подпишет бланк, не глядя ни одним глазом, и начнет процесс восстановления и приведения организма к возможности передать смену. (Тут важно предотвратить «унюхивание» с последующим расползанием слухов.) Пока же сиестит, храпя и пукая, в хозяйственной пристройке.

Леночка закончила осмотр и оформление. Настала очередь милиции. «Милиция» порешила:

– Оставляем вам для оказания медицинской помощи пострадавшего и свидетеля в количестве одного лица. Напоминаем, что результат первичного осмотра будет фигурировать в суде, если поймаем.

– Пока!

Под козырек – и газу.

Обмытый, продезинфицированный составами различных цветов, в белоснежных бинтах, успокоенный семью каплями на ложку воды, пострадавший свидетель был до появления специалиста-рентгенолога определен в коридор возле туалета.

Все. Последний обход, мельком в зеркало – и сдавать смену, но… На этот раз вмешалось «но». Безобразие. Этот «великий русский» жить не дает своими закавыками, в плавное течение встревая. Но около кровати возлетуалетного больного Леночка приостановилась, пытаясь удостовериться, «о’кей» зафиксировать. Пациент застонал. Леночка – «по тормозам», отжала «сцепление».

– Что?

– Доктор, болит. Сворачивается и разворачивается. Тянет, ноет и кричит.

– Что?

– Опустошается и теряет веру.

– Могу посодействовать: в психо-нервное перекатить, там веселее. Если на душу жалобы.

– Что вы, доктор! Коленка правая (или левая) так болит – аж не понять какая. Помогите. Главный начальник в милиции направлял: везите, мол, в «Среднее ухо», там Елена Николаевна сегодня дежурит, серьезный специалист – поможет. Спасет свидетеля-пострадавшего для нужд правосудия.

Леночка немного удивилась, посмотрела в глаза страждущего. Страдания нет. Смеха нет. На самом дне две искорки светятся, загадку пряча.

– Напомните, пожалуйста, больной, как вас зовут?

– Евгений.

– Женя, понимаете, первая помощь вам оказана. Дальше лечение, рентген, анализы. Я сейчас смену сдавать буду. Завтра утром обход. После обхода подойду, поговорим, выплесните боль души и коленки, если захотите. Отдыхайте. Туалет рядом.

– Доктор! Дело не в удобствах. Не дотяну до утра. Подарите пять минут на выплеснуть! А? Начальник в милиции говорил: Елена Николаевна не только специалист, но большой души…

– Хватит, больной Евгений, про начальника идиотничать. Плещите свой недуг пятиминутный!

– Все нормально, хорошо и классно. Отработал, отучился. Конец недели. Иду в баню попариться. Обращаю внимание. Знаете, всю жизнь с детства: «Будь внимательным, будь внимательным». Вот, был внимательным, увидел, под аркой лежит инвалид. Все как положено: костыли по бокам, ноги-руки в стороны, живот вверх. Стенает. Помощь требует. Пройти мимо? Сделать вид? Никто и не узнает. Самому себе всегда можно найти оправдание-резон. В детском саду, в школе, по радио-телевизору, в кино, в театре (да где только нет) учили: не проходи мимо! Закрой кран. Переведи бабушку. Вызови… а при необходимости сам потуши новым пальто, купленным в рассрочку на полгода. Выбей нож и заломи руки за спину трем бандюкам, сорвавшимся с зоны. Делай искусственное дыхание рот в рот, одновременно массируя в области сердца. Спасай страну! Пока приедут – сгорит, зарежут, коньки отбросят, в тапочках останутся. Приехали поздно не потому что… а потому, что выполняли более ответственное, важное и в трех местах сразу.

Нервные мысли-отступления – это все было потом. В сам момент истины подскочил, как увидел, и приступил к подъему тела. Тяжелый инвалид был и безынициативный. Я его вверх к стеночке приставить – он себя вниз в лужу пригретую. Я его на костыли водрузить – он руки в стороны и мычит. Не справился, не потушил, не заломал, не откачал. Инвалид как лежал, так и лежит, только стонет громче, с вариациями. То ли на стон, то ли по умыслу подбежал габаритный парень-хулиган. К инвалиду присел: «Батя! Батя! Что с тобой?!» Впервые за минуты общения услышал членораздельное: «Водка в руке была. Вот этот забрал».

Я не смог с ходу понять-осознать. Первое, что не понял: как это водка в руке может быть? Она же жидкая. Второе. С таким наглым враньем еще не приходилось в жизни сталкиваться. В самых простеньких новогодних постановках какой-нибудь персонаж из плохишей наврет, а дети кричат из зала: «Неправда! Не ходи туда, ходи сюда!»

Это, помню, бывало. Но так, живьем, в заправдашней жизни – ни разу. И вот тебе – получи!

Сын-хулиган ко мне: «На батю? На инвалида?! Гони на водку!»

Было у меня двадцать копеек на баню – отдал. Пытался объяснить, но набежала целая кодла гвардейцев – и вот я у вас с ранениями тела и души. Начальник милиции считает, что хорошо отделался, что они вовремя. Не уверен, что после события – это вовремя, но спорить не с кем. Да и зачем?

Леночка по ходу рассказа внимательно смотрела на пострадавшего Женю. Рассмотрела молодого парня. Заглянула в его внутренний мир без рентгенолога. И показался он ей интересным и положительным. Понравился. А если вспомнить, что доктор Елена Николаевна – никакой и не доктор, а практикантка медицинского училища, и лет ей семнадцать – девчонка, то можно предположить… Не все сразу, не с бухты под названием барахты. Годи-погоди. Для начала предположить.

День рождения

Приглашенные собрались и болтали, гуляя по драгоценным жилым метрам. Между общей кухней и прихожей, заглядывая в комнаты. Двери распахнулись специально для них, посетителей музея «Коммунальная квартира». Быт истории и история быта. Вещицы, застрявшие с середины века, а несколько экземпляров – чуть ли не с конца прошлого. Пережили-переплыли время. Значит, имели ценность. Потеряли материальную, нажили духовную. С ними память могла путешествовать, вспоминая маленькие подробности и большие события. Что-то личное-личное или, наоборот, всеобще-всенародное. Вовка Петухов, углядев на стене Люськиной комнаты коллекцию значков, рассматривал их, будто листая школьные годы.

Вот первый значок: маленькая звездочка с белокурым мальчиком в середине. Мальчик постепенно рос и менялся. Гимназист в углублении круглого золотистого значка, молодой человек на фоне красного знамени. Взрослый с бородкой и взглядом, устремленным в будущее человечества. Можно предположить, в светлое-светлое – настолько взгляд целеустремлен и выразителен.

Розенблюм, Люськин одноклассник, поражен, удивлен и растерян. Еще бы! Да как это?! Да кто мог подумать! Да и вообще, чего вдруг?! На небольшом простеночке возле Люськиного письменного стола приколоты несколько фотографий, вырезанных из газет и журналов. И что мы видим? Цветная вырезка: Пеле в обнимку с Яшиным и футбольным мячом. Фото из спортивной газеты: табло на стадионе. На табло 4:0 и фамилия автора этих голов: Бышовец, Бышовец, Бышовец, Бышовец. Братья Чарльтон и динамичный момент игры. Прыжок века: Боб Бимон в полете. Сашка со своими уже ранее выплеснутыми эмоциями пытается осмыслить, как получилось, что именно эти же фотографии украшают и его стенку возле письменного стола.

Кстати, о столах. Целых три, слегка разновысоких, но покрытых одной длинной скатертью, красовались в коридоре, неся на себе ответственный груз: закуски, напитки, сервировку.

– К столу! – выкрикнул Николай Иванович несколько резковато, как будто «К барьеру!».

Нервничал, празднично-счастливый: две дочки, каждой по восемнадцать исполнилось, конечно, счастье. И сейчас, и впереди, дай бог. Понятно, немного «треугольно» – две матери, один отец. Да, в один день, но завсегда на послевоенные времена скинуть не зазорно. Объективно. Он не любил эти взгляды с «ухошептанием» – разъяснением, терпеть не мог. Поэтому в основном молодежь, давно посвященная в «коммунальные тайны».

Присели к столу ломящемуся. От чего? Первое, второе и третье место – салат оливье, праздник сам по себе. Залит майонезом и присыпан натертым яйцом. Укроп выгравировал с двух сторон «Восемнадцать!». Винегрет скромнее, хоть и бордов, но его же с селедочкой можно, а кому не запрещено – под холодненькую из запотевшей под тост чокнуться. Любой ограничитель притихнет, медицинский или партийный деятель какого хочешь ранга сам не откажется, наоборот, пояснит: на пользу здоровью, да и традиции.

Два этих достойных блюда окружали закуски. Тоже подразумевали и задорили. Холодец индевел в глубоких тарелках, призывал: порежь треугольничками да хрен багряный сверху с присолом разложи.

Скажу честно: для каждой души своя кухня гожа. Француз, к примеру, оливье-винегрет потянет, коснется щей кислых под рюмку водочки – не поймет, счастья не осознает. Русский же вообще не поверит, своим же глазам не поверит, увидев восточных мужиков. Над мясом колдуют. Всякими разносолами сервируют низкий стол. Без бутылки?! Ради чего вся суета? Единственный вариант – заныкали бутылочку, запрятали. Ан нет! Бутылка эта с восточной душой (в оригинале) не стыкуется – вот и нету.

Отвлеклись, вернемся к столу нашему. Было на нем еще два блюда не совсем русских, точнее, совсем «не», прилепившиеся с годами, как и народ, их родивший. Форшмак и фаршированная рыба – гефилте фиш. Это закуски. А чем праздновать? Водка «Столичная» для серьезных людей. Для дам и молодежи портвейн №33. Строго, но достойно. Красивый стол, зовущий. Народ как красоту эту увидел, так быстренько с шутками и смехом расположился на стульях, табуретах и досках, обернутых и положенных на эти табуреты. Плотненько, но всем места хватило. Пока разливают, яства по тарелочкам раскладывают, обратим внимание на дислокацию личного состава: кто где сидит – в переводе с армейского. Во главе стола Николай Иванович. Налил водочки, лоб сморщил – тост готовит. По правую руку Бронислава Борисовна – законная. По левую – Мария Ивановна, нареченная. Люська и Ленка возглавляют стол с противоположного конца. Рядом с родителями сидят друзья и родственники. Рядом с чествуемыми молодежь шумит весело. Возле Люськи Вовка Петух притиснулся. Розенблюм перед ней напротив – глазами съесть хочет. Около Леночки – Женька приглашенный, сидит тихо, стесняется. Катя и Таня – подружки, напротив Пушкаря и Вени глаз строят, к выбору готовясь.

Николай Иванович встал. Рюмка, поднятая в правой руке. Согнутыми в кулак пальцами левой в стол уперся. Прямо вождь пролетарский перед народными массами. Рюмку не заметишь – подумаешь, сейчас выкрикивать начнет. Кто-то постучал ножом по фужеру:

– Внимание!

– Радостное событие сегодня у нас! Две мои доченьки, умницы-красавицы, во взрослую жизнь полноправно шагнули. Скажу честно: не просто это – ответственно. Дает им Советская власть возможность выучиться, профессию получить, по дорогам своим достойно идти. Все верно, да не все. Есть еще удача, счастье и судьба. Вот помогут они, – может, и получится «не серо», какие другие цвета жизнь разукрасят. За это и пьем. За девчонок! За удачу их и счастье, судьбой означенные!

Чокнулись, выпили, закуски в ход пошли. На этом официальная часть закончилась. Тосты, конечно, были и от старшего поколения, и от друзей-товарищей, но как-то без «Советской власти» и «ответственно» обошлось. Весело закрутилась пластинка на проигрывателе. Заплясал, затанцевал народ в дружном порыве. Места мало – так веселее! Петух к Люське прилип и нашептывает, и нашептывает. Сашка Розенблюм закис, глазами вращает, ушами хлопает, тоску тоскует. Катька с Танькой попытались его в круг удалой втащить, да он ни в какую – уперся. Плюнули. И правильно – сразу же были приглашены Пушкарем и Веней. Ленка Женю в стороне шагам правильным обучала. Натанцевались, разгорячились. Расселись чай попить с тортом домашней выпечки, известным пугающим названием «Прощай фигура» и тем, что оторваться от него ну только под наркозом можно. И вот в этот момент счастья Сашка Розенблюм вытаскивает из-за занавески гитару – будто бы рояль из кустов. Народ с тортом не разлучить. Но глаза заблестели, и уши приготовились слушать. Сашка на взводе, с ходу ударяя по струнам, запел, как крича и каясь, порвали парус. Еще и еще резанул Высоцким, а потом неожиданно запел-заиграл лирическое и доброе Миши Трегера.