История Лоры Виттеншлегер

Посидели молча. Потом в зале объявилась Зинка – баба лет тридцати пяти со взлохмаченными, спаленными перекисью волосами в дешевом красном пеньюаре.

– Маратик!.. – Блаженно улыбнулась она и взгромоздилась парню на колени, поглаживая его по прыщавой щеке. – Возьми меня в замуж, Маратик! Ты такой хорошенький, симпатичненький… Настоящий цыганский барон! Сделай меня тоже цыганочкой!

– Слезь с колен, шалава! – Приказал Никифор. – Не забывай: ты замужем. За мной. Тащи полотенце.

Женщина послушно достала из «стенки» застиранное полотенце.

– Помоги мне, – озабоченно прокряхтел Никифор, указывая сожительнице на искалеченную ногу.

Она послушно обтерла культю полотенцем и вынесла из комнаты таз с водой.

В комнате, из которой вышла Зинка, послышались шаги и на пороге появился наголо обритый мужик в черной кожаной куртке и джинсах с бегающими по сторонам глазами.

Зыркнув в сторону Марата и Никифора, он молча пробрался в прихожую и бросив Зинке: «Пока!» выскочил из дверей квартиры.

– Это кто? – Спросил вошедшую в зал женщину Марат.

– Ну, таксист, – равнодушно ответила она, – на улице подцепила. Че – я не могу своих клиентов че ли обслужить? Твоих че ли только?

– Сегодня еще клиентик подвалит. От меня. «Жди, – сообщил парень довольно, – с зоны освободился, по бабам соскучился». Тут сегодня девка одна «на работу» поросилась. В Киев на заработки из деревни приехала. Пыталась в «Интурист» пристроиться, но там давно все схвачено. Путаны ее за конкурентку приняли и облушпарили. Сутенеры ихние пытались ей «крышу» дать, да она не захотела. Говорит, мало платят. Наглая. А смазливая! И жить ей негде. У вас тут вроде комната пустует…

– Только не сюда! – Запротестовала Зинка, – у нас тут своей заразы хватает. Пусть на «малину» валит.

– Зинка права, – поддержал сожительницу Никифор. – Здесь и так народу хватает. Вон жильцы уже в домоуправление жаловались. Не ровен час, легавые припрутся.

– А у вас все путем, – уверенно заявил Марат, – нормальная советская семья. Баба полы в забегаловке моет, а мужик пенсию по инвалидности получает. Даже дите вон у вас… Все как у всех.

– Дите-то – краденое! – Выпалила Зинка. – Хочешь нас, Маратик, под уголовщину навести? Оно у нас уже три дня. Я че ли за ним ухаживать буду? За няньку тоже платить полагается.

– Щас дождусь Рубинку, заберем дите на хату.

Рубина – тридцатилетняя цыганка – оказалась легкой на помине. Она заявилась в «неблагополучную» квартиру в момент, когда компания обедала за столом, наливая чарку за чаркой и закусывая обжаренной в масле кровяной колбасой.

Вошедшая была рядовой «служащей организации», которую держал в то время Барон – богатейший киевский цыган, сколотивший капитал на нищих попрошайках.

«Кона вела, кона вела…» – Затянула с порога цыганка, позванивая золотыми браслетами и сережками-монетами. Росту она была маленького, разноглазая: один глаз карий, а другой совершенно черный. Из-за этого ее прозвали ведьмой. Поговаривали, что ее видели однажды в паре с настоящим дьяволом. Но можно ли было серьезно отнестись к очевидцам такой встречи – заядлым алкоголикам и наркоманам. Может- померещилось, а может – приснилось в пьяном угаре.

Одета цыганка была в длинную цветастую юбку и кожаный, до колен, коричневый прямого покроя плащ. Длинные цвета вороньего крыла волосы были тщательно расчесаны и раскиданы по плечам.

– Здорово, чавелы! – Громогласно заявила она, пританцовывая.

Впустившая гостью Зинка, в накинутом поверх красного пеньюара старом пиджаке Никифора вернулась за свое место за столом, закуривая.

– За дитем пришла, Рубенсита? – Спросил ее в лоб вместо приветствия Никифор.

– Проведать вас пришла. И за дитем тоже.

– А че седня не в униформе, разодетая вся?

– Так я уже отработала сегодня! – Весело ответила Рубина, пододвигая стул к стоящему посредине комнаты столу.

– Угощайся, – предложил ей Никифор кровяной колбасы и собрался было налить самогону, но цыганка повелительно отстранила его руку, напомнив:

– Я ж не пью, ты же знаешь!

– Ой, ой! Правильная какая! – Передразнил гостью Никифор.

– Зато курю! – Развеселилась Рубенсита и достала из сумочки полиэтиленовый пакетик с «травкой», – закуривай, чавелы!

На этот раз «чавелы» запротестовали. Зинка, опрокинув рюмашечку, возразила:

– Сама кури. Мы и без того дурные. Щас вон набухаемся!

– Гы, гы… – Поддержал Зинку Марат.

В комнате, где сожительница Никифора принимала клиента, раздался детский плач.

– Забери седня, поняла! – Напомнил цыганке Никифор, – задолбало дите это. Орет и орет.

– Ну, тащи, посмотрим. Пацан?

– Девка, – Зинка, пошатываясь, пошла за ребенком.

– Сколько ей? – Спросила Рубенсита, оглядывая малышку, которая вдруг перестала плакать, улыбнулась, оглядев взрослых.

– Да на вид года полтора будет, кто ж знает, сколько ей. – Буркнул Марат.

– Гарна дивчинка. Этакую жалко по переходам таскать. Глазки голубенькие, беленькая, в кудряшках… – Заявила Рубенсита, оглядев девочку, которую принесла на руках охмелевшая Зинка. – Она мокрая. Надо бы переодеть.

– А во что?! – Удивилась Зинка и посадила девчонку на диван, отломив ей кусок кровяной колбасы.

– Отнесу пока ее на «малину», а потом отвезу подальше от Киева. Ищут ее. «Весь город объявлениями обклеили, – Сказала Рубенсита, – ребятеночек не простой, а каких-то врачей там, ученых».

– Ну и дураки! Надо было выкуп потребовать за нее! – Сказал Никифор.

– Мы этим не занимаемся. Барон не дозволяет самодеятельности. Так ты ее у Главпоштамта слямзил, Маратик? – Спросила цыганка парня.

– Да момент был подходящий. Я так – по городу шатался. А тут на тебе- крыша завалилась! Толпа собралась, паника. И тетка эта, дура с коляской зачем-то туда поперлась. Ну, я как мог оттолкнул ее от коляски, вогнал в толпу, а толпа ее прихватила. Пока она выкарабкивалась, а за дите и деру, – не без удовольствия вспоминал Марат.

– Наш человек! – Гордо заявила Рубенсита, – настоящий цыган. Раньше чавелы так коней уводили… А ну-ка, давай посмотрим, че у тебя там на роду написано, девка… – Рубенсита затушила окурок в наполненной «бычками» пепельнице и присела рядом с ребенком на диване.

Девочка жадно грызла колбасу, дыша дымом табака и марихуаны.

Цыганка взяла маленькую пухленькую ладошку, распрямила ее, осматривая линии, задумалась.

Компания молча уставилась на нее.

– Че там рассматривать, – сурово сказал Никифор, почесав небритую щеку, – все равно конец ясен. Не повезло человеку с самого рождения. Не повезло… Такая судьба. Дай ей хлеба и попить че-нить. Только не самогону. Этого она еще напьется вдоволь.