Казалось, земля вздрагивала от беснующегося моря. Непрерывные высокие волны с шумом разбивались о скалы, оставляя комья ослепительно белой пены. На побережье опустилась чёрная глубокая ночь. Желтоватые от глины канавки прорезали почву, по которым вода собиралась в большие мутные лужи. Дождь усиливался, а яростный ветер гонял по пляжу комья морской пены. Большие пенистые шары перекатывались по берегу пока не превращались в грязные хлопья под колёсами машин прилегающей дороги.
Все моё тело напряжено, мне было не до шуток. Мне нужно, чтобы он рассказал всё, что знает, без всяких баек.
Гюс на заднем сиденье понемногу начинал приходить в себя. Услышав шевеление и стоны, я обошёл машину и дал ему пару оплеух, чтобы ускорить процесс возвращения. Да, он был сильно помят: правая сторона лица украшена всеми цветами радуги, левый глаз залит кровью, кровь из носа оставила большое пятно на воротнике рубашки. Я бесцеремонно встряхнул его, чтобы вывести из состояния, в котором он прибывал. Он смачно выругался. Его глаза заморгали, ресницы запорхали подобно крыльям бабочки. Он приоткрыл веки и закатил глаза.
Я заорал ему в ухо:
– Слушай сюда, парень, ты меня слышишь?
Он, казалось, болезненно возвращался в сознание, затем промычал похожее на угу.
– Где девчонка, где Гвен?
По его виду он не понял вопроса. Чтобы освежить память, я воткнул ствол пистолета ему в ребра, как раз в то место, куда ударил. Он застонал. Тогда я опустил боковое стекло, чтобы дождь попал ему на лицо. Он затряс головой.
– Говори, где девчонка.
Он что-то про фырчал, разбрызгивая слюной, расцветающей кровяными разводами на стекле. Моему терпению пришёл конец. Волна гнева накатила на меня. Я в ярости воткнул пистолет в его разбитые ноздри. Тогда он загорланил:
– Нет, нет!
Отвратительный запах наполнил салон машины. Запах дерьма в его штанах. Пинками я вытолкал наружу. Он распластался по жирной придорожной грязи. Дождь стекал по его лицу, которое представляло собой сплошную рану.
– Говори!
Бурчание было едва слышно из-за шума дождя о кузов машины, но мне показалось он сказал:
– Она уехала увидеться с отцом…
– Повтори.
Он бурчал, произносив слова, проглатывая букву «р». Язык примитивный и шепелявый выливался изо его рта.
– Я отвёз её на вокзал, посадил на поезд, чтобы она встретилась с отцом!
– Шнебель живёт здесь. Ей не нужно садиться на поезд, чтобы повидать его. Тогда получается, Шнебель не её отец!
– Нет, не настоящий отец, говорю вам!
Слёзы унижения бежали по его щекам. Он был похож на тюленя, выбравшегося из воды.
– Когда Шнебель женился, ей было уже одиннадцать месяцев. Он её удочерил и вырастил. Но он ей не родной.
Я не унимался:
– Что же ты тогда с ней возишься?
– Она помогает моим двум дочерям, когда у них проблемы в школе. И я обещал прикрыть её, если кто-то кинется её искать. Она просто хочет найти настоящего отца. Вот и всё!
Да, если всё, что он говорит, правда, я влип в большое недоразумение. Я набил ему морду ни за что. Дождь размазал всё его лицо, пропитал всю одежду. Кровь, смешанная наполовину с грязью на его одежде, делала его жалким. Я сказал:
– Поднимайся и всё рассказывай.
– Я знаю её пару лет. Когда моя старшая дочь пошла в третий класс, у неё было отставание по программе, и Гвен вызвалась ей помочь. Два раза в неделю она приходила к нам домой и помогала с уроками. Это здорово помогло Фатиме. Она хорошо успевает и сейчас в числе первых в классе.
– И к чему тогда этот цирк в ресторане «Хамелеон»?
– Я обещал ей, если кто-нибудь захочет узнать, где она, я её прикрою. Вы же, как собака влезли, всё разнюхивая. Вы бы сразу настучали, только бы я открыл рот!
Я пытался возразить:
– У меня смутное подозрение, не напади я первым, твоя трость обрушилась бы на мой череп, не так ли?
– Вам повезло, потому что я замешкался.
– Что касается меня, я обещал её отцу, тому кто её вырастил, найти Гвен. Получается, мы с ним в одной обойме. Так что извини, приятель, что попортил тебе лицо. Итак, где она?
– Я отвёз её на вокзал, посадил на поезд. Она сказала, что отправляется в Майен департамент Луары, в какое-то Шато, где живёт её настоящий отец.
– Я отвезу тебя обратно в Керве и отправлюсь искать место, о котором ты рассказал.
Я вынул из кармана четыре купюры по пятьсот евро и протянул ему в качестве компенсации за увечье. После минутного колебания он сунул деньги в куртку.
– Ну, ты щедрый чувак.
– Это тебе на лечение. Куда тебя отвезти? Где живёшь?
– Рядом с двумя большими башнями.
– Я верну тебя на место, но сначала приведи себя в порядок, сними куртку и почисть, а то ты воняешь. Ты знаешь, как зовут настоящего отца Гвен?
Он покачал головой и промямлил:
– Она мне ничего не сказала, кроме того, что теперь она знает, где он живёт, и что получила от него новости. А как насчёт приятеля, которого вы подстрелили?
– Не опасно, немного дроби в ногах. Он сам может подняться…Несчастный случай при обращении с ружьём. Дашь ему пятьсот евро. Он будет доволен, не так ли?
– Ладно.
В действительности парень был неплохой: немного великодушный, даже жалкий. Я должен признать, что допустил много ошибок и за отсутствием извинений, я думал, что деньги компенсируют мою оплошность и сделают его немым, как рыба. Если он их получит.
А пока я решил навестить Шнебеля и мать девчонки, поговорить и послушать, что они мне скажут. Направляясь в Лорьян, я много размышлял, и на память мне пришла мысль одного известного педагога:
«Каждый раз одна и та же история с приёмными детьми. Зачастую эти дети не испытывают нехватки в чем-либо. У них есть всё: и родительская любовь, и хорошее воспитание, и подарки, иногда слишком много. Семейный дом становится их домом. Никаких разногласий, даже если есть другие дети. Так что же тогда происходит?»
Примерно к десяти-двенадцати годам, когда начинается стремительный рост организма, навязчивая идея, как яд, проникает в голову подростка:
«Возможно, я не родной ребёнок в семье. Может быть, меня украли или купили. Мои приёмные родители вмешались в мою жизнь, не спросив моего согласия»