Тайны Нельской башни

– Мэтр Клод Леско, – сказала она, – вынужден часто бывать в далекой Фландрии, куда его призывают торговые дела, но сегодня вечером, насколько мне известно, он непременно вернется…

– И я все ему расскажу! – воскликнула Миртиль. – Если бы ты знал, как он меня любит, – просто обожает!.. Когда я сообщу ему, что хочу стать твоей женой, что умру, если не буду с тобой, вот увидишь, он так обрадуется, что тотчас же согласится отдать тебе мою руку!

– Стало быть, до завтра! – весело произнес юноша. – И если достопочтенный Клод Леско согласится наконец принять Буридана, последний будет на седьмом небе от счастья!

– Любимый!.. Но неужели сегодня, в канун нашего счастья, ты действительно хочешь… Ну, поклянись, что не пойдешь туда… Ох, он качает головой… Жийона, моя славная Жийона, помоги мне переубедить его!

Старуха подошла к молодому человеку и осторожно коснулась сухой ладонью его руки.

– Значит, вы все же решились повидаться с монсеньором Ангерраном де Мариньи?

– Да, и намерен сделать это сегодня же. И раз уж тебе, старая, стала известна эта тайна, раз уж ты любишь почесать языком и непременно уже рассказала все молодой хозяйке, исправь свою оплошность, донеся до нее правду: никакая опасность мне не грозит.

– Никакая опасность! – проворчала Жийона. – Безумец! Не иначе как одержим бесом, раз уж решил пойти против монсеньора Ангеррана де Мариньи! Послушайте, Жан Буридан, послушайте: разве вы не знаете, что первый министр могущественнее самого короля? Это не человек, а скала, и горе тому, кто с ней столкнется, – вы разобьетесь на кусочки! Монсеньор де Мариньи все знает, все видит, все может! Один за другим его враги умирают от кинжала или от яда, на эшафоте или на виселице. Его орлиный взгляд прочтет в вашей душе даже то, о чем вы помышляли лишь в тишине глубоких ночей. Его твердая рука достанет вас в самом надежном убежище и, трепещущего от страха, передаст палачу.

Жийона перекрестилась.

– Слышишь? – прошептала Миртиль.

Чело юноши немного омрачилось, однако же он покачал головой.

– Пусть Ангерран де Мариньи будет даже еще более могуществен, пусть его окружает сотня самых рогатых чертей, ничто не сможет помешать мне направиться на встречу, назначенную двумя моими верными друзьями, Филиппом и Готье д’Онэ. В любом случае, даже если бы я не обещал этим благородным господам, что явлюсь туда, я ненавижу Мариньи в не меньшей мере, чем он ненавидит меня. Пришло время нам наконец столкнуться лицом к лицу…

– Послушайте! – вскричала Жийона.

Вдали зазвонили колокола.

Миртиль вновь бросилась на шею любимому.

– Жан, – прошептала она слабеющим голосом, – умоляю, не ходи туда!

К первым колоколам добавились другие, и вскоре их громкий гул разнесся по всему Парижу.

– А вот и король выезжает из Лувра! – воскликнул Буридан. – Пора! Прощай, Миртиль!

– Буридан! Дорогой мой!..

– До завтра, Миртиль! Любовь, Ла-Куртий-о-Роз – все это будет завтра! Сегодня меня ждет возмездие и Монфокон!

Вырвавшись из отчаянных объятий, он послал Миртиль воздушный поцелуй и выбежал за порог.

Потеряв голову, плача навзрыд, девушка упала на колени перед маленьким образом Девы Марии.

В этот момент Жийона украдкой выскользнула в сад, а оттуда – на дорогу.

Поджидавший в укромном местечке у изгороди человек бросился ей навстречу:

– Ну как, Жийона, получилось?

– Да, Симон Маленгр. Вот он.

Старуха вытащила из кармана небольшой ларчик, который человек открыл с опаской.

В ларчике этом содержалось нечто странное – восковая фигурка, украшенная диадемой и облаченная в королевскую мантию; в сердце ее была воткнута игла.

Оглядевшись по сторонам, Жийона прошептала глухим голосом:

– Скажешь своему господину, благородному графу Карлу де Валуа, что эта фигурка, изготовленная колдуньей Миртиль, несет в себе порчу и способна убить короля. У Миртиль есть и другая такая же; она хранится в ее спальне. Ступай же, Симон Маленгр, и в точности повтори эти слова графу де Валуа!

Симон Маленгр спрятал ларчик под плащом и, прижимаясь к ограде, зашагал прочь, в то время как Жийона, со зловещей улыбкой на тонких губах, вернулась в Ла-Куртий-о-Роз и прошла в комнату, где Миртиль молилась перед образом Богородицы за своего жениха…

II. Королевский кортеж

Эти колокола, эти фанфары, этот шум, разносившиеся могучей волной по Парижу, были звуками огромной народной радости, приветствовавшей нового короля Франции.

Людовик – десятый по счету король с этим именем – представал перед парижанами впервые.

Выезд триумфального кортежа из Лувра сопровождался блеском доспехов, гарцеванием лошадей, покрытых роскошными попонами, громкими аплодисментами собравшейся у дворца толпы.

На углу улицы Сен-Дени было и вовсе не протолкнуться: проезд сопровождавших Людовика высших должностных лиц королевства народ встречал одобрительными возгласами.

Трое молодых людей, находившихся немного в стороне от толпы, хранили молчание; стараясь держаться поближе друг к другу, одного за другим, провожали они внимательными взглядами сановников, коим адресовались народные здравицы.

– Вот он! – глухо молвил один из них, указывая на всадника, державшегося слева от короля. – Видишь, Готье? А ты, Филипп? Эй, Филипп д’Онэ, ты смотришь? Вот человек, который убил твою мать, – Ангерран де Мариньи!

– Да, – еще более тихо отвечал Филипп д’Онэ. – Да, это он!.. Но не сойти мне с этого места, если я сейчас не совершаю кощунство… Ох, Буридан, прости, но отнюдь не на Мариньи обращен мой безрассудный взор!..

– Да ты побледнел, Филипп! Ты весь дрожишь!

– Да, дрожу, Буридан, и сердце вот-вот вырвется из груди, так как здесь… она… Она!

Возгласы толпы сделались еще более страстными, почти идолопоклонническими: в карете или, скорее, открытой повозке, в которую была впряжена четверка белых лошадей, покрытых белоснежными попонами, появились улыбающиеся, раскрасневшиеся от удовольствия, в пышных платьях из шелка и бархата королева и две ее сестры – Жанна, супруга графа де Пуатье, и Бланка, жена графа де Ла Марша.

Народ ликовал, и по праву: все три сестры были восхитительно красивы. О! То была красота опьяняющая, неистовая – казалось, три богини сошли с вершины Ида[2 - Имеются в виду греческие богини Гера, Афина и Афродита, явившиеся к Парису на гору Ида для разрешения спора о том, кто из них самая красивая.], столько гордости и фатальности было в сладострастии их улыбок… особенно притягательной была ее улыбка!

Она! С точеной фигурой, густыми белокурыми волосами – такие, вероятно, были у выходившей из волн Афродиты, – с прикрытыми длинными ресницами глазами, в которых нет-нет да мелькнет задорный огонек, грудью, вздымавшейся так высоко и часто, словно в эту незабываемую минуту она желала передать свою любовь всем парижанам, высыпавшим на улицы.

Она, чье имя иначе как со страстным обожанием нигде и не произносилось!

Она!.. Королева!

Маргарита Бургундская!..

* * *

Именно на королеву Маргариту смотрел обезумевшими от страсти глазами Филипп д’Онэ, тогда как взгляды его брата Готье и Буридана были прикованы к первому министру Ангеррану де Мариньи.

И там, на углу улицы Сен-Дени, кортеж на мгновение приостановился.