Капитан

Леонора старалась быть благородной.

– Господин де Ришелье, – сказала она, поворачиваясь к епископу – вы, как я понимаю, еще не закончили и наверняка хотите сообщить нам еще много интересного. Маршал занемог. Не соблаговолите ли пройти в мою молельню?

Через несколько секунд они уже были вдвоем в молельне Леоноры.

– Вы ведь не все успели рассказать господину маршалу? Я слушаю, – властным тоном проговорила хозяйка.

– Мадам, – начал Ришелье шипящим голосом, дрожащим от злобы, – как гениальный политик, вы должны согласиться, что замыслы великих людей рушатся порой из-за происков какого-то мелкого негодяя, тем более успешных, что низкое общественное положение позволяет ему остаться в тени.

Леонора вздрогнула, к груди ее прихлынула волна ненависти. Ее собственные планы уже два раза потерпели фиаско из-за какого-то безвестного человека. Капестан! Если бы священник мог избавить ее от проклятого Капестана!

– Мадам, – продолжал Ришелье, – арест герцога Ангулемского станет ошибкой, устранение его дочери превратится в преступление, если тот, о ком я говорю, будет разгуливать на свободе… У этого чело века бесстрашное сердце, его имя – шевалье де Капестан!

– Капестан! – воскликнула Леонора Галигаи. – Стало быть, и вы, епископ, и вы тоже его ненавидите?

– Да, я ненавижу его! – резко произнес герцог Ришелье.

В этот миг два талантливых лицедея перестали наконец притворяться, не боясь показать друг другу свое истинное лицо: два хищника собирались дружно ринуться на одну и ту же добычу. Все было понятно без слов!

«Марион – моя», – торжествующе подумал Ришелье и добавил вслух:

– Лично мне он не сделал ничего дурного, мадам, мою ненависть питает исключительно забота о благе государства. Это ничтожество способно рас строить наши планы, тем более, что дочь герцога, Жизель, легко может попасть под его влияние.

– Жизель! – удивилась Леонора. – Каким образом?

– Она любит Капестана! – мрачно объявил Ришелье.

– Любит Капестана! Вы уверены в этом? – вскинула брови женщина.

– Да, любит, – все так же мрачно подтвердил епископ. – Он же, во всяком случае, притворяется, что отвечает ей взаимностью, хотя, насколько мне известно, его сердце отдано другой. – Ришелье подавил злобный вздох. – Но дочь герцога любит его всей душой. Мой человек подслушал в особняке герцога Ангулема разговор: Жизель открыто объявила отцу о своем чувстве.

«Священник ошибается, – подумала Леонора, – зато я становлюсь ясновидящей: Капестан любит Жизель! Они любят друг друга! О, моя месть!»

– Прежде всего, – продолжал епископ, – надо устранить это препятствие. Убейте Капестана, мадам!

– Я прикажу разыскать его, – обещала Леонора, – и как только его найдут…

– Никаких розысков не понадобится, мадам, его можно взять в любое время, – проговорил Ришелье. – Шевалье ютится на улице Вожирар в убогой гостинице; она называется «Генрих Великий».

Подняв глаза на Леонору, епископ увидел на ее лице выражение столь ужасное, что поспешил скрыть свою радость, отвесив низкий поклон. «Капестана можно считать мертвым. Марион – моя!» – ликовал Ришелье.

Леонора взяла епископа за руку и промолвила тихим голосом:

– Маршал пообещал вам должность духовника молодой королевы. Я тоже не хочу быть неблагодарной – и потому заверяю вас: к концу этого года, Ришелье, вы станете кардиналом!

Епископ склонился над рукой Леоноры, запечатлев на ней почтительный поцелуй, который скрепил их союз – союз двух честолюбий, готовых на любые преступные действия.

В тот же день около четырех часов пополудни после драматической любовной сцены, завершившейся объявлением войны герцогу Ришелье, маркиз де Сен-Мар покинул гостиницу «Три короля». В то же самое время из «Генриха Великого» вышел шевалье де Капестан и стремительно зашагал по улице. Он был очень бледен, даже быстрая ходьба не оживила его лица. Несмотря на обещание, данное Марион Делорм, спешил он вовсе не к ней…

Накануне, в тот вечер, когда шевалье, забрав последний пистоль, отправился по совету своего слуги в игорный дом, томимый голодом Коголен тихонько выскользнул из гостиницы на дорогу и, послюнив указательный палец, поднял его вверх, дабы определить, откуда дует ветер. В ту сторону оруженосец и направил свои стопы.

Коголен шатался по улицам и обшаривал взглядом харчевни, зорко следя за входившими туда счастливчиками. Пробило десять, заведения, где можно было поесть, закрывались, наступала ночь. Коголен начал уже отчаиваться, как вдруг в тусклом свете, падавшем из дверей какой-то лавчонки, углядел величественную фигуру, показавшуюся ему знакомой.

«Ей-Богу, – сказал он себе, – с этим индюком мы уже где-то пировали. Вот только где? В «Трех королях»! Точно! Хозяин ужинал тогда с маркизом де Сен-Маром…»

– Эй, господин… – закричал Коголен. – Дорогой мой, как тебя… господин Лампион… Подсвечник… нет, Фонарь… точно: Фонарь… Эй, господин Лантерн[13 - Lanterne (франц.) – фонарь.]!

Человек, которого окликнул слуга Капестана, действительно был лакеем Сен-Мара; он обернулся, и Коголен увидел жизнерадостное лицо, хорошо упитанное и цветущее. Коголен согнул в льстивом поклоне свою тощую спину и стал держать лукавую речь:

– Вечер добрый, господин де Лантерн! Вид у вас, как всегда, внушительный, точно у важного сеньора!

– Кажется, господин Коголен? Но почему вы называете меня де Лантерном? – удивился лакей.

– Я ошибся? – воскликнул Коголен, изображая раскаяние. – И как же вас следует называть?

– Просто Лантерн… – проговорил слуга Сен-Мара.

– Просто Лантерн! – всплеснул руками Коголен. – А я, черт возьми, только сегодня утром говорил своему хозяину: «Должно быть, маркиз Сен-Мар – важная шишка, коли в лакеи к нему идут такие важные господа!» Приношу свои извинения, уж вы на меня не обижайтесь!

– В ваших словах нет ничего обидного, – успокоил его Лантерн, – оставим это. Я как раз собираюсь поужинать, господин Коголен, и, надеясь, что вы сохранили приятные воспоминания о нашей первой встрече, прошу вас составить мне компанию.

– Я только что из-за стола, мой дорогой де Лантерн, – лицемерно вздохнул Коголен, – но ради чести быть вашим сотрапезником, ей-Богу, можно поужинать и два раза кряду.

– Трактирчик, куда мы пойдем, откроется специально для меня, – объяснил Лантерн. – Мы поужинаем в «Золотой утке», на улице Барре, знаете?

Коголен чуть не подпрыгнул. «Ого, – подумал он, – это там, где я сцепился со шпионом Лаффема. Неужто меня ждут новые приключения?»

Через несколько минут они приблизились к улице Барре, Лантерн постучал в дверь, и хозяйка, видимо, ждавшая его, тут же усадила их за стол.

Часом позже Коголен имел полное право подозревать в своем сотрапезнике переодетого герцога – сильно захмелевший Лантерн сманивал его к себе на службу. Коголен, насытившийся на три дня вперед, отклонил сие лестное предложение. В этот миг отворилась дверь, и в трактир вошел человек, по виду похожий на лакея богатого дома.

– Добрый вечер, Бургонь, добрый вечер, – залепетал Лантерн.

Человек, не обращая внимания на Коголена, которого он, видимо, посчитал челядинцем маркиза, склонился к Лантерну и тихонько проговорил:

– Передайте господину маркизу, что дело назначено на завтра, на пять вечера. Монсеньор посылает ему ключ от маленькой двери. Вот он.

Человек исчез так же быстро, как и появился, а Лантерн старательно упрятал ключ в карман. Коголен все это заметил и запомнил…

– И что же должно произойти завтра в пять? Что это за ключик, господин де Лантерн? – с хитрой улыбкой осведомился слуга Капестана.

– О, друг мой… – начал Лантерн, снова преображаясь в знатного сеньора и отирая рукой заслезившиеся от тщеславия глаза.

– Господин де Лантерн, время уже позднее. Если вы позволите, я провожу вас до вашего дома, со мной вы будете в полной безопасности, – залебезил Коголен.

– Позволяю, мой друг, – с трудом ворочая языком, милостиво ответил Лантерн. – Я уже исполнил здесь свой долг… Прощайте, любезная Леонарда.

– До свидания, господин де Лантерн, – делая реверанс, ответила хозяйка, от зорких глаз которой не ускользнули уловки Коголена.