Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга вторая. Июнь

Передышку среди гонений Русская Церковь и народ Божий получили при императрице Елизавете (правила 1741–1761). Она была правительница простая и добрая, благочестивая, прилежала к церковным обрядам, любила свой народ и его обычаи. «Матушка-царица» почитала духовенство и монашество, считала своим долгом благотворить им. При ней вновь ожили святые иноческие обители. Но восстановлением патриаршества она не озаботилась. И снова Церковь оказалась беззащитна, когда после доброй монархини на российский престол взошла очередная лукавая царица.

Екатерина II (правила 1762–1796) достигла самодержавной власти, согласившись на отстранение своего мужа, императора Петра III. По происхождению немка, иностранка, она чувствовала себя в России не совсем уютно и во избежание народного возмущения старалась не оскорблять явно веры народа. Императрица посещала храмы, подчеркнуто выказывала себя православной, но для нее это являлось данью местной религии. Страшный удар Екатерина II обрушила на монастыри: из тысячи русских святых обителей ею было закрыто более семисот пятидесяти. Она завершила ограбление Церкви и наложила запрет на церковное землевладение: отнятые в казну угодья она немедленно раздала своим фаворитам. Против нечестивой цезарепапистки выступил мужественный святитель Арсений (Мацеевич): он отказался признать ее (как и ранее Елизавету II) крайней судьей Церкви и в неделю Торжества Православия анафематствовал обидчиков церквей и монастырей. Священномученик Арсений был уморен в сыром тюремном каземате в 1772 году. Кончина его ознаменовалась чудесами, в народе началось почитание его как святого.

Екатерина II преклонялась перед безбожными французскими энциклопедистами, в особенности перед Вольтером – ярым богоборцем, призывавшим раздавить Церковь «как гадину». Она пыталась разрушить Православие исподтишка, как бы не своими руками: назначала в качестве обер-прокуроров Святейшего Синода врагов святой веры. Один из ее ставленников, И. И. Мелиссино, предложил Синоду программу «борьбы с суеверием»: упразднить посты и поминовение усопших, уничтожить почитание икон и святых мощей, сократить длительность Божественных служб, священнослужителям носить мирские костюмы, совершенно истребить монашество и назначать в епископы женатых священников, а мирянам позволить вступать в брак более трех раз. (Таким образом, через своего чиновника Екатерина II хотела осуществить такую разгромную «реформу», какая и не снилась даже вдохновленным большевиками еретикам – живоцерковникам.) Синодальные архиереи пришли в ужас и отказались даже обсуждать программу Мелиссино. Императрица была вынуждена сместить его, но на его место назначила откровенного безбожника Чебышева – он публично кощунствовал, заявляя: «Бога нет, и говорить о Нем глупо», и всячески поддерживал издание антихристианских сочинений.

Низкопоклонство перед всем французским Екатерина II прививала высшему сословию России. Дело образования она свела к чтению энциклопедистов и изучению античной (то есть языческой) мифологии. Русское искусство приобрело характер пошлой французской игривости и запестрело именами языческих кумиров – Венер, Аполлонов и прочих. Французский стал разговорным языком дворянства, часть которого вообще позабыла родную речь. (Так было вплоть до большевистского переворота: высший класс даже по языку являлся для народа чужим, иностранцем.) Вдобавок указом о вольности дворянства Екатерина II лишила уже всякого смысла крепостное право. Раньше крестьяне могли думать, что их трудами кормятся государевы слуги, – теперь помещики, освобожденные от государственных обязанностей, превратились в паразитический нарост на теле народа. Отсюда явился и грязный ужас крепостных гаремов, началась распродажа крестьянских семей по частям: разлучение жен и мужей, родителей и детей. На таких хозяев крестьянам трудно было смотреть не как на врагов, и эта нелюбовь вошла в историческую память.

В то же время при Екатерине II империя очень успешно воевала. Великим и благим делом явилось возвращение в семью православных народов Белой Руси, где святая вера со времен польского захвата была люто гонима папистами. Были присоединены к России земли Крыма и Северного Причерноморья. Но вместе с возвращением своих исконных земель Россия получила еще коварного «троянского коня» – значительную часть территории Польши. (Польские бунты сотрясали Российскую державу весь XIX век; оттуда же хлынули на Русь иудейские кагалы, породившие главарей террористических и революционных организаций, в том числе большевистских. Имперская страсть к захватам не раз шла во вред России. Еще одним чужеродным и враждебным державе «приобретением» при Александре I стала автономная Финляндия – там впоследствии при тайном покровительстве местных властей устроили логово «бомбисты»-террористы, там же отсиживались большевистские главари Ленин с Зиновьевым.) Империя внешне расширялась и обретала могущество, но в ней зрели смертоносные язвы.

Безудержный разврат, которому предавалась Екатерина II, заразил все дворянство. Прелюбодеяние, совращение чужих жен и мужей считались доблестью. Весь двор хохотал, когда узналось, что наследник престола, будущий император Павел I, ограничился дружбой с полюбившейся ему фрейлиной. Безбожие и нравственная скверна явились посевом Екатерины II на Российской земле.

Императора Павла I (правил 1796–1801) прельщали блеск военных парадов и рыцарская романтика. Равнодушный к Православию, которое казалось ему простоватым, он колебался между масонством и римо-католицизмом. При нем угнездились в России отцы-иезуиты и начали создаваться ложи вольных каменщиков. В тот самый день, когда Павел I должен был подписать указ о соединении Церквей, отдававший Православную Русь под иго папского Рима, он был убит группой масонов-заговорщиков во главе с графом Паленом. Масоны возлагали гораздо большие надежды на наследника, будущего царя Александра I, предававшегося вольнодумству в масонском духе.

Император Александр I (правил 1801–1825) не вполне оправдал ожидания. Путем заговора он хотел заставить отца, которого считал душевнобольным, отречься от престола, но был потрясен его убийством. Графа Палена с присными он удалил с глаз долой. Муки совести заставили Александра I обратиться к богоискательству, однако царь пошел кривым путем – начал искать Бога вне Православия. Разнообразные мистики внушали царю, что «русская вера – лишь низшая ступень перед вершинами, открывающимися посвященным». При Александре I в России появился целый букет ядовитых ересей и сект, начиная с диавольских масонских и мистических откровений до всевозможных форм протестантства. Эти отравленные «цветочки» пришлись особенно по сердцу великосветским барыням (а потом и той части российской образованщины, которая ударилась не в революцию, а в оккультизм, теософию и «религиозно-философские собрания»). Так еще один вид бесовщины был привит на русскую почву. При Александре I тоже вынашивался проект соединения Церквей, включавший в себя не только унию с папизмом, но и воссоединение с самыми разнообразными еретиками. Перелом в отношении Александра I к западным веяниям произошел после вторжения в Россию его «сердечного друга» Наполеона Бонапарта.

Величайший подвижник, всероссийский молитвенник Серафим Саровский на целое столетие вымолил у Господа для России благочестивых монархов. Александр I Благословенный (во второй период его царствования), Николай I, Александр II Освободитель, Александр III Миротворец, Николай II мученик были православными людьми. Но трупные пятна цезарепапизма осели и на их царствования. По инерции, идущей с XVIII века, искренне не понимая, что творят беззаконие, благочестивые монархи подписывали указы об архиерейских хиротониях и перемещениях, даже о канонизации святых. Никто из них не вывел Мать-Церковь из нищеты, не вернул награбленного у нее достояния, не дал ей средств и возможностей для православного воспитания народа. Никто из них не возвратил Церкви законного ее главу – Патриарха.

Иерархия Русской Церкви была вмонтирована в государственный механизм в качестве какого-то департамента идеологии. Правая и живая вера в Живого Бога подменялась мертвым бюрократизмом: вводились справки об обязательной ежегодной исповеди и причастии. Даже для благонамеренной, искренне служившей государству части чиновничества Православие превращалось в сухую обрядность, элемент служебного долга. А вольнодумцы ради получения справок тоже причащались, но это было поруганием Божественного Таинства. И не случайно в военной песне «За царя, за родину, за веру» первое место отводилось земному монарху, а последнее – Небесному Царю.

Странные выверты имелись в этой казенно-идеологической машине. Всячески теснили старообрядцев с их добросовестным заблуждением – и терпели великосветских бездельников, закатывавших балы в Страстную Пятницу, и допускали пропагандистов безбожия в качестве преподавателей в школах, гимназиях, университетах. Объявляли государственной религией Православие, требующее чистоты и святости, – и официально разрешали проституцию, публичные дома. Декларировали уважение к служителям Церкви – и дозволяли публикацию сотен статей, рассказов, романов, где под видом критики окарикатуривалось и оплевывалось духовенство, ошельмовывался быт монастырей.

В глазах властителей Православная Церковь была одним из самых маловажных министерств, для которого жалко денег, которому не надо уделять большого внимания. Главные силы и средства империи шли на внешнюю политику: «священные союзы» и «сердечные согласия» с иноверным Западом – предательским, внутренне завидовавшим России и ее ненавидевшим. Не жалели средств на искусства и науки, на промышленность и торговлю – все это казалось гораздо важнее дела Церкви, вечного спасения русских людей. Мать-Церковь стояла с протянутой рукой, в которую падали жалкие крохи. Бедствовало сельское духовенство и большинство монастырей. Рядом с блестящими классическими гимназиями, где дети образованного слоя в идеальных условиях зубрили древние языки, изучали античную (языческую) литературу и историю, были церковные училища с нищенским бытом, где забитые бурсаки овладевали профессией своих отцов-священников, и откуда не случайно так часто выходили оголтелые нигилисты (в их числе И. В. Джугашвили-Сталин).

Народившийся в России образованный слой вслед за дворянством обратил взоры на Запад и вынес оттуда пагубу лживых философий: от холодных умствований Гегеля и Канта до безбожного позитивизма и кровожадного марксизма. Не богодухновенные творения святых отцов Церкви, а эта отрава в качестве высшей мудрости начала преподаваться с профессорских кафедр. Рвавшиеся «из грязи в князи» разночинцы предпочитали для себя не отвлеченные рассуждения, а крайние из них выводы: нигилизм и боевые революционные теории. Тлетворное поветрие охватывало систему образования. В гимназиях и реальных училищах отношение к Закону Божию было как к предмету третьестепенному: как только священник-преподаватель покидал класс, туда входил учитель-образованец и объяснял: «Наука давно доказала ложность религии». В университетах все более господствовал революционный дух: если оказавшийся в числе студентов благочестивый юноша высказывал свои убеждения, его в лучшем случае осмеивали, в худшем – могли затравить насмерть. Разночинцы начали делать попытки провести свои идеи в низы, расшатывая в народе святую веру.

Вольнодумное дворянство вкупе с безбожной образованщиной составляли плотный пласт, отделявший благочестивых царей от православного русского народа. Вся эта одурманенная западными ядами толща давила на царя с требованием свобод для пропаганды растлевающих страну идей, для борьбы с Церковью, для противления законной власти и ниспровержения ее.

Александр II Освободитель (правил 1855–1881) совершил великое деяние: наконец-то освободил крестьян из крепостного рабства в 1861 году. Но дальнейшие его либеральные реформы явились разнузданием сил зла. Царь освободил кого угодно, только не Мать-Церковь. Более того, он отнял у Церкви последнюю ее опору – право воспитывать крестьянских детей. Дело народного просвещения перешло к земству, где сразу стали задавать тон вольнодумцы. В учительских семинариях начали формироваться «воспитатели», понесшие в сельские школы чуму безбожия. Ретивая образованщина захватила прессу, и с ее страниц полились кощунства, богоборческая скверна, клевета на самого царя, замаскированные призывы к мятежу. Свободы расчистили путь «бомбистам», устраивавшим на царя-освободителя покушение за покушением, травившим его, как зверя, и в конце концов убившим. (В числе убийц была беременная женщина Геся Гельфман. Нося во чреве новую жизнь, она шла на преступление. Рожденный в тюрьме ребенок был усыновлен директором ташкентской гимназии. Есть версия, что впоследствии он поднялся на волне февральской революции 1917 года с именем Александр Керенский.) Царь пал от руки тех, кому он дал требуемые свободы. Мученическая кончина Александра II была прекрасна: он умирал за други своя.

Истинно верующих и православно мыслящих людей среди русской интеллигенции были единицы. Славянофилы, искавшие не казенной идеологии, а симфонии между Православием и самодержавием, были задавлены «общественным мнением». Показательно, что не западники с их богохульными разрушительными теориями, а славянофилы вызывали особое подозрение у цезарепапистских властей. Даже такой ревнитель веры и борец с революционной нечистью, как обер-прокурор К. П. Победоносцев (1827–1907), в своем грубом командовании епископатом, в противлении созыву Поместного Собора проявлял приверженность цезарепапизму. Так законная власть державы проигрывала духовную битву силам зла из-за своей внутренней ущербности. Голос тех немногих, кто видел надвигающийся на Россию ужас, оставался гласом вопиющего в пустыне (ср. Мф. 3, 3). Неуслышанными остались Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский, Сергий Нилус, уже с безнадежной усталостью и отчаянием предупреждал о неминуемой катастрофе Константин Леонтьев. Пытались грудью противостать бесовщине служители Церкви святитель Игнатий (Брянчанинов), архиепископ Никон (Рождественский), святой праведный Иоанн Кронштадтский – царская власть оставалась глуха к их предостережениям. Когда Николай II под напором либералов объявил свободу совести – свободу антиправославной и антиправительственной пропаганды, – оптинские старцы сказали: «Теперь погибнет Россия».

Царствования XIX века представляют собою смену периодов реформ и «подморозок» (выражение философа К. Леонтьева). «Подморозки» Николая I и Александра III на некоторое время задерживали процессы внутреннего распада. Но как только цари-реформаторы Александр II и Николай II начинали давать свободы – бурление темных сил начиналось с новой силой. В борьбе со смутой благочестивые цари были обречены, ибо длящийся неосознанный ими грех цезарепапизма лишал их опоры на Православную Церковь, симфония с которой сделала бы их власть несокрушимой.

Злой насмешкой кажется утверждение некоторых историков о расцвете церковной жизни в России в XIX веке. Если бы это было действительно так, откуда бы взялись катастрофа 1917 года и все последующие ужасы? Нет, XIX век был расцветом российской бесовщины, буйным разрастанием ядовитых кустарников, насажденных Петром I и Екатериной II в веке XVIII. Благочестивые цари-реформаторы позабыли завет апостольский: начальник… не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему зло (Рим. 13, 4) – и из ложно понятого милосердия попустительствовали злоумышленникам, готовившим гибель православному царству. А Мать-Церковь со связанными руками и заткнутым ртом, со слезами на глазах могла только смотреть, как силы зла растлевают и толкают в пропасть погибели русский народ Божий.

Николай II (правил 1894–1917) отличался особым благочестием, святостью личной своей жизни и последовавшей мученической кончиной. В его царствование совершился целый ряд торжеств русского Православия, среди них – прославление преподобного Серафима Саровского. Царь даже обещал подумать над созывом Собора для восстановления Патриаршества. Слишком долгие раздумья над этим погубили его и его державу. Благочестивый Николай II не решился бы на отречение от престола без патриаршего благословения – и ни один Патриарх такого благословения не дал бы.

Среди всех внешних и внутренних причин российской катастрофы есть одна страшная, доселе никем не замеченная. Известно, что Россия выигрывала, блистательно выигрывала Первую мировую войну. Оставалось только последнее усилие, только немного терпения – и была бы победа, и перед Российской империей открывался путь к издавна вожделенной цели: завоеванию Константинополя.

Большевистский кошмар монархисты пытаются объяснить абстрактным «грехом русского народа». Да, наш народ грешен и многогрешен, но не в том, в чем его обвиняют, – не в грехе против помазанника Божия, не в цареубийстве. Царя предало и продало, довело до отречения его ближайшее окружение: либерально-вольнодумное дворянство и чиновничество. Царя погубила февральская клика: либерально-вольнодумные бизнесмены, профессора, юристы, журналисты, писатели, земские деятели, учителя и прочая. Большевики явились только исполнителями их приговора, палачами царя и государства, которых им отдала на растерзание эта свора. Революцию совершили февралисты, большевикам для захвата власти достаточно было слабого толчка – переворота: они сами изумлялись и поначалу не верили той легкости, с которой пала перед ними Российская держава. А народ хранил верность и любовь к царю-батюшке до последнего: только когда отречением Николая II у народа была отнята опора, большевистские агитаторы сумели прельстить его завистью к богатствам издавна чуждых и постылых ему верхов. Тогда началось безумие братоубийства, гражданская война. Причем в большинстве армий Белого движения тон задавали все те же либералы-февралисты – к примеру, в армии Врангеля монархические организации вынуждены были существовать подпольно. Обломки верхнего слоя, выброшенные в эмиграцию, только там начали понимать, чего лишились, и обратились к идее «Православие и самодержавие».

Наш народ грешен и многогрешен. Но во всяком грехе бывают соблазненные и соблазнители. Очень легко обвинять во всем простодушных малых сих, забывая об их насильниках и лжеучителях. Хочется горько-прегорько рыдать, когда думаешь: какой народ совратили и развратили! Какою была Святая Русь, каким был русский народ-богоносец! Нет, не о египетских мясах, как древние израильтяне, вздыхали православные русичи – не к мирским наслаждениям тянулся край, где жители убогих изб на свои гроши воздвигали величественные храмы Божии. В Византии, откуда пришла к нам святая вера, изумлялись длительности наших богослужений: «У этих русских железные ноги». Недоброжелатели с еретического Запада были вынуждены отмечать особую набожность и неколебимое стояние русских в Православии. Ни в корыстолюбии, ни в гордыне нельзя было обвинить русский народ – скорее он грешил излишней, детской доверчивостью. Не за землю цеплялась, а в небеса устремлялась Русь Святая! И как долго, веками, насиловали русский народ, как много лукавой лжи нашептывали ему, прежде чем он пал в соблазн большевистского рая на земле. Главных соблазнителей можно назвать поименно: цезарепапист Петр I и цезарепапистка Екатерина II – ими во многом порождены антиправославные, антирусские, просвистанные чумными западными ветрами «высшие слои», которые соблазнили и предали поруганию русский народ-богоносец. Но в святорусской памяти, в молитвах великих духом и смирением предков – наше упование: да восстанет из развалин Русь Православная!

Бедствия XX века нельзя объяснить одним прикосновением к помазаннику Божию, смертоносным грехом убийства царя. Убиение святого Николая II не было первым цареубийством в России: до него пали от рук убийц младенец Иоанн Антонович, Петр III, Павел I, царь-мученик Александр II Освободитель. Некоторые (так называемые «царебожники») утверждают, что благоверный Николай II принес себя в искупительную жертву за грех русского народа. Так ли это? Видящим духовную сущность событий известно, что происходит, когда святой страстотерпец жертвует жизнью за народ: Всевышний, чествуя его подвиг, останавливает народные бедствия. Так мученичество благоверного князя Михаила Тверского вело к прекращению княжеских междоусобиц и объединению Руси. Так мученическая кончина святителя Филиппа предвозвещала благую симфонию в царствование Феодора Иоанновича. Так умер за народ святой Патриарх Ермоген – и Русь очистилась от ужасов Смуты и польского нашествия. Но вот сатанисты-большевики учинили ритуальное заклание благоверного Николая II – а на народ продолжали обрушиваться беды одна кошмарнее другой. Царь-мученик Николай II, возможно, своею кончиной скорее искупал не грех народа, а грехи некоторых представителей дома Романовых.

В высшем, духовном смысле – несомнено и неоспоримо – земным носителем благодати Божественного Духа является Вселенская Православная Церковь. Становым хребтом Вселенского Православия на протяжении многих веков была и, несмотря на нынешнюю разруху, остается Русская Церковь – самая мощная и многочисленная из Поместных Церквей. Вот почему конец Русской Церкви (а не царства) означает кончину мира. Вот почему именно на Русскую Церковь так яростно обрушивались демонские полчища: и руками богоборцев-большевиков, и нынешней шквальной пропагандой западных ересей, культа наживы и нравственной грязи. Но благодать Духа Святого не оставит Россию, если ее народ найдет в себе силы противостать западному соблазну, вернуться к своим святыням.

Не поводом для гордыни, а страшной ответственностью было для Святой Руси несение Креста Вселенского Православия, вверенного ей Господом после падения Византии в 1453 году. С детской простотой и чистотой сердца, смиренно, мужественно и терпеливо несли наши великие предки крест народа-богоносца: любое отступление, любой грех народа-избранника Правосудный Бог врачевал суровыми бедствиями. Гордыня стала принадлежностью не Святой Руси, а Российской империи – тогда-то миссия богоносного народа стала представляться не духовной, а земной: в виде разрастания имперской территории, участия в «священных союзах» с папистскими государствами, завоевания Константинополя.

Мечта о симфонии Церкви и царства действительно прекрасна. Несомненно, благоверный монарх может дать христианам наилучшие условия для безмятежного жития во всяком благочестии и чистоте. В сущности, мечта о симфонии есть мечта о по-земному процветающей и властной Церкви под крылом благочестивой и твердой мирской власти. Так бывало в истории – не как следствие существования православной империи, а как редкий дар благоволения Божия. Нынешней России нужно начинать не с высоких мечтаний, а со смиренного и трезвенного православного делания. На земле христиане призваны отнюдь не к властвованию и процветанию. Необходимо понять и принять для себя слова Христа Искупителя: В мире скорбны будете (Ин. 16, 33).

В истории земной воинствующей Церкви нечасты периоды затишья, не часто ей доводилось царствовать с царями. Гораздо чаще претерпевала Церковь Христова гонения в формах явных и скрытых: от еретиков, иноверцев, безбожников или нечестивых властей. Во все века не переставала литься кровь православных мучеников, шли на страдания исповедники святой веры. Кроме жестоких гонений в языческом императорском Риме, история помнит разгромы христиан в Иерусалиме и Константинополе, антиправославный террор папистов в Киевской и Белой Руси, страдания греков и западных славян под турецким игом, грабежи и насилия на Святой Горе Афон. Как тяжек был крест Русской Церкви, можно видеть из страданий ее Первосвятителей: мученичество митрополита Филиппа и Патриарха Ермогена, исповедничество Патриархов Иова и Никона. В XVIII веке ее гнали обмирщенные самодержцы, в XIX столетии (именуемом веком ее процветания) наша Мать-Церковь являлась нищенкой, собиравшей милостыню, затянутой, как цепями, казенно-бюрократическим мундиром, а вольнодумная российская интеллигенция смеялась над ее «невежеством» и обвиняла ее в «омертвении». На эти обвинения Русская Церковь ответила сиянием подвига новомучеников Российских, когда тысячи якобы невежественных служителей якобы омертвевшего Православия доблестно приняли кончину за имя Христово от руки большевиков-богоборцев. В нынешнем же веке просияла мученичеством Сербская Церковь, где паписты-усташи учинили кровавую бойню православных.

Да, тяжко, и как не мечтать о благоверных правителях, могущих повести Россию к возрождению. Но блаженную симфонию нельзя выкричать и вытребовать, ее можно только выплакать и вымолить у Всещедрого Господа.

О каких высших Господних дарах России может идти речь в наши дни? Достоин ли народ безмятежного жития, готов ли к нему, не послужит ли оно к еще большему разложению народа? Нет, не с громких монархических лозунгов, а с плача на реках Вавилонских: с призыва заблудших к покаянию и воцерковлению – надобно начинать православное дело. Не указами самодержавной власти, а горькими слезами под священнической епитрахилью, льющимися в больших и малых приходах от края до края страны, может возродиться Россия.

Нам, православным верующим, пора, наконец, избавиться от ложных представлений о «первичности бытия и вторичности сознания». Не царь земной, а Бог Всемогущий определяет нашу жизнь, вплоть до падения волоска с одной из наших малоумных голов. Монархия есть явление земное, политическое. Ничто земное не состоятельно и не спасительно без духовной опоры. Такой опорой для России может быть только всенародная молитва миллионов людей, покаявшихся и возвратившихся к Небесному Отцу.

Осознание русского народа как народа-богоносца должно вызывать не тщеславие, а ужас в наших сердцах. Христианин, поправший благодать Святого Крещения, становится предателем своего Спасителя, и в адской бездне его ждет казнь худшая, чем любого некрещеного грешника. Точно так же, если народ-избранник станет народом-отступником, не минует его чаша гнева Правосудного Бога. Горе России, если она не опамятуется!

Грешен и многогрешен наш народ. В страшные грехи впал он в начале прошлого века: ослушание духовных отцов – пастырей Церкви, зависть к чужому богатству, братоубийство гражданской войны, предпочтение большевистских посулов земного рая вечному Небесному Царствию. Страшно грешил он и недавно в конце ХХ века: падкостью на западные приманки и разбродом. Больше всех виновен «мозг народа» – интеллигенция, совратившая Россию на кривой и погибельный западный путь, соучаствовавшая в безбожной большевистской культуре, а ныне прежде покаяния, прежде обращения в Православие умом, сердцем и образом жизни с той же гордыней рвущаяся учить народ – чему? Новой смертельной лжи? Большевики громко призывали к «светлому будущему человечества»; теперь каждая по-своему, но так же громко разные партии призывают «возрождать Россию». Нет, это деяние тихое и смиренное: оно не в демократии или монархии, не в экономике или культуре – оно в сердце человеческом. Дело возрождения России каждый должен начинать с себя: принятием святорусской веры, осознанием собственных (а не чужих или всеобщих) грехов, глубоким покаянием и обращением к чистой жизни, церковным постам и молитве, к Божественным службам и Христовым Таинствам, дающим силы для истинного подвига. Будущие спасители России, воины Христовы, видятся не в тех, кто кликушествует на митингах, а в тихих юношах и девушках, стоящих с горящими свечами в православных храмах.

Возлюбленные о Господе братья и сестры!

Почти восемьдесят лет прожило наше Отечество под бичом гнева Божия. Сейчас мы мучимы бедностью и инфляцией, раздорами и тревожными слухами, страхом перед будущим. Мы малодушно ропщем: за что это нам? почему это нам? – и этим ропотом только навлекаем немилость Всевышнего. Неужели и вправду думаем, что не заслужили такой и еще худшей кары? Тяжки грехи каждого из нас, тяжел грех народа нашего. Благо тому, кто поймет смысл наказания Отеческого и ответит на него раскаянием, смирением, молитвою и тем обретет милость Отчую. Ведь Господь Вселюбящий наказывает нас в этой временной жизни, чтобы мы опомнились и спаслись для жизни вечной.

Прошу совершать молитвы за царей и за всех начальствующих (1 Тим. 2, 1–2), – заповедует святой апостол Павел. Так молитвою скорби молились гонимые древние христиане об обращении языческой римской власти – и Господь даровал им державного благодетеля, равноапостольного императора Константина. Так во времена Смуты XVII столетия молился в темнице святой Патриарх Ермоген, так повторил его молитвы весь покаявшийся русский народ – и Господь воздвиг ему вождей Косму Минина и Димитрия Пожарского, а затем даровал симфонию безмятежного жития при царе Михаиле и Патриархе Филарете. Так молился в нынешнем веке всероссийский печальник святой Патриарх Тихон о даровании России мужей силы и разума. Присоединимся же и мы к его святой молитве, памятуя, что только покаявшимся, очистившимся, смиренным внемлет Всещедрый Господь.

Крест Спасителя мира явился знаком, под которым святой царь Константин вел свои народы от победы к победе, вел к духовным вершинам и жизни вечной. Воздвижение Животворящего Креста Христова стало венцом подвига равноапостольных царя Константина и царицы Елены. Крест Господень сияет всей вселенной, призывая каждого из нас к несению своего креста – в служении Всевышнему, в делах веры и благочестия. В уповании победы под знаменем Креста Христова воспоем же ныне воздвигшим его благоверным правителям: «Константин днесь с материю Еленою Крест являют Всечестное Древо, всех убо иудеев посрамление суще, оружие на противныя верных царей: нас бо ради явися знамение велие и во бранех грозное».

Богу же нашему подобает слава, честь и поклонение во веки веков.

Аминь.

Слово в день памяти святых благоверных князей Константина (Ярослава) и чад его Михаила и Феодора, Муромских чудотворцев

(21 мая / 3 июня)

В том любовь… что Он [Бог] возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши. Любовь познали мы в том, что Он [Сын Божий] положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев.

    1 Ин. 4, 10; 3, 16

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Возлюбленные о Господе братья и сестры!

Непостижима человеческим разумом любовь Небесного Отца, пославшего Единородного Сына Своего к неверным, падшим, ожесточенным людям. Превыше человеческого разумения любовь Сына Божия, ради спасения грешников пошедшего на страдания и позорную смерть. Подражателями неизъяснимого таинства Божественной любви явилась в конце XII века русская княжеская семья.

Благоверная княжеская чета – Константин и Ирина – не нарадовались, глядя на своих детей. Особенно хорош был старший – святой Михаил, необычайно добрый, кроткий, умный. Казалось, молодого князя нельзя не полюбить: при виде его расцветала улыбками суровая дружина, разглаживались морщины на удрученных заботами лицах, ликовал народ, приветствуя его, как Ангела Божия. И этого светлого юношу родители послали одного в дремучий край к людям с дремучими душами. Святой Михаил сам хотел этого, а благоверный его отец надеялся, что он сумеет светом своей души покорить строптивых. Он шел вестником любви и мира. Те, к кому он шел, свирепое племя мурома, убили святого Михаила и сбросили его тело со стен городского кремля.

Да, не случайно так невесело усмехнулся великий князь Святослав Ярославич, когда благоверный Константин выпросил у него себе в удел город Муром. Старшие братья смотрели на святого Константина как на безумца. Давным-давно в Муроме не мог и не хотел жить никто из князей. Среди густых лесов в густом языческом мраке коснела мурома, давшая имя этому городу. Уже сто лет прошло со времен Крещения Руси, а здесь еще дымилась жертвенная кровь в идольских капищах. Со словом о Христе Спасителе приходили к упрямым мере и муроме святые князья-страстотерпцы Борис и Глеб, – но меря выгнала святого Бориса из своего Ростова, а мурома просто не впустила святого Глеба в город. Муромское княжение сулило не славу и богатство, а опасность и поругание. Одиноким утесом благодати стоял в Муроме среди беснующихся волн язычества древнейший Спасский монастырь, где малочисленная братия молила Господа послать в этот край достойного делателя. Всевышний внял прошениям смиренных затворников. Апостолом муромы явился благоверный Константин, видевший в княжеском достоинстве не честь, а призыв к подвигу христианского служения. Святой князь просил себе в удел Муром, чтобы просветить его заблудший народ. Но словно молнией из языческого мрака ударило в отцовское сердце убийство юного Михаила.

Узнав о мученической кончине сына, благоверный Константин собрал сильную дружину и двинулся на Муром. Городское ополчение не могло устоять против опытных княжеских воинов. В ужасе ждала мурома заслуженной кары за недавнее преступление. Здесь помнили бывшее всего за восемь лет до того нашествие камских болгар: тогда завоеватели выжгли Муром дотла; жителям, успевшим разбежаться по лесам, пришлось потом отстраивать город заново. А благоверный князь имел особую причину для вражды – никто не сомневался, что его месть убийцам сына будет беспощадна. Однако, войдя с войском в покоренный Муром, князь-христианин не стал ни казнить, ни жечь, ни грабить. Над сыновней могилой он поставил храм Благовещения Пресвятой Богородице и в этом храме вместе с женою излил скорбь великой родительской утраты перед престолом Божиим.

Со словами милости и любви обратился святой Константин к заблудшей муроме. Князь прощал подданным их непокорство, не вспоминал причиненное ему страшное зло. Одного хотел он от них и для них: спасения души народа, обращения к Христу Искупителю.

Однако кротость благоверного Константина поначалу вселила в язычников лишь новые надежды на продолжение своего язычества. Старейшины муромы заявили: ладно, пусть князь правит ими, но принимать его веру они не согласны. Чем благотворнее было его правление, чем ярче разливался вокруг свет любвеобильной его души, тем сильнее злобились бесопоклонники. Непонятная им жизнь, непонятное милосердие, непонятная истина слов и деяний святого Константина были больными уколами их совести, разжигали желание любым способом избавиться от него, чтобы ничто не тревожило их в болоте греха и нечестия. Языческий заговор зрел – и вот чуть не все мужское население Мурома, вооружившись, обступило княжеский дворец. Они хотели расправиться со святым отцом, как прежде расправились со святым сыном.