Все хорошо

– Может быть, мы сначала немного разогреемся? – спрашивает она, уже потягиваясь в предвкушении.

Закидывает руки за голову. «Видишь, как мое тело это любит? Видишь, как сильно мне это нужно?»

И мне мерещится, что я ее убиваю. Это уже не впервые.

– Боюсь, у нас не осталось времени, нужно начинать, – возражаю я.

Всегда забываю о разминке. Ничего не могу с собой поделать. Ненавижу разминку. Ненавижу! Мне просто больно на это смотреть. На то, как легко они движутся, разогревая не нуждающиеся в разогреве суставы. Наполняют кислородом свои и без того полные кислорода мышцы. На то, как розовеют их лица. Наблюдать за этим все равно что подглядывать, как они трахаются. Но мучительнее всего глядеть на Бриану. От вида ее стройной фигурки, грациозно движущейся в свете софитов, у меня щиплет глаза. И слезы наворачиваются. Это все равно что смотреть на солнце. Все равно как желать ослепнуть.

– Миранда, давай я проведу разминку, – тихонько предлагает Грейс.

Развернувшись, я сталкиваюсь с ней лицом к лицу. И говорю:

– Ладно. Ладно.

А сама растворяюсь в темном углу. Смотрю оттуда, как гнутся и раскачиваются их тела. Нашариваю в кармане пузырек и, даже не взглянув на этикетку, вытряхиваю на ладонь таблетку.

Глава 3

Мы с Грейс сидим в «Проныре». Это шотландский паб неподалеку от колледжа. Мы частенько заглядываем сюда после занятий и репетиций, когда нужно обсудить постановку или нет моральных сил идти домой. Грейс с жадностью поглощает бургер с картошкой фри. Так спокойно, будто никакого бунта и не было. Будто сегодня самый обычный вечер и репетиция прошла, как всегда. Будто все хорошо. Я смотрю, как она вливает в себя из кружки густое темное пиво, увенчанное пенной шапкой цвета сливок. Меня бы после такого количества точно вынесли отсюда ногами вперед. Рядом с кружкой стоит почти допитый стакан скотча. Грейс здоровая, как лошадь. Совершенно неубиваемая. Я же чахну над бокалом белого вина с содовой и тарелкой салата. Все тело пульсирует и ноет. Ногу от бедра до колена прошивают спазмы. Позвоночник стискивают кулаки. То тут, то там снова вспыхивает пламя. А унижение и гнев только подкидывают дровишек в этот костер.

– Ты в порядке? – спрашивает Грейс.

В порядке? Она в своем уме? Можно подумать, ее там не было. Можно подумать, она не видела все собственными глазами. Хочется рявкнуть, сорвать на ней злость. Но отвечаю я:

– Все нормально.

Грейс наблюдает, как я горблюсь над тарелкой.

– Ты даже не притронулась к своему… Что это, кстати?

– Салат.

Грейс морщит нос. И снова набрасывается на свой бургер, в который, похоже, запихнули и сыр, и бекон. И, кажется, даже яичницу. Не понимаю, как это она до сих пор жива. Но нет, эта еда ее не убьет. Где-то через час, сидя в своей гостиной и пялясь в «Нетфликс», она сыто рыгнет. Потом легонько, словно послушную собачку, похлопает свой безотказный живот. А затем отправится в свою на удивление девчачью спальню – каждая поверхность в ней уставлена изящными нарядными шкатулочками, в которые не поместится больше одного кольца, а каждая стена задрапирована бледно-розовым, – рухнет на заваленную подушками кровать и уснет, как ангел. И сердце не будет истошно колотить ей в уши. И картины собственной неминуемой кончины не заставят ее лежать без сна. Она уснет глубоко, а утром, в назначенный час, проснется и выйдет на пробежку. Отдохнувшая. Готовая жить дальше.

Когда я попросила принести мне салат и шорле, Грейс скривилась, а потом, будто в качестве извинения за мою немощь, заказала себе обильный ужин.

«Просто мне из-за таблеток не стоит много пить», – объяснила я.

«Конечно, понятно», – кивнула Грейс.

Но это правда, мне в самом деле нельзя пить. Эти препараты даже друг с другом сочетать нельзя, не говоря уж о том, чтобы заливать их алкоголем. Мне их назначили два разных врача, у которых, в отличие от реабилитологов в форменных поло, есть право выписывать лекарства. Один из них косился на меня подозрительно, другой же оказался на редкость милосердным и все улыбался, благостно, как хитрый божок, которого мне посчастливилось застать в хорошем настроении. «Что ж, мисс Фитч, почему бы нам с вами не попробовать эти пилюли?»

«Да, – вскричала я. – Да! Давайте попробуем!»

«Только учтите, мисс Фитч, что с другими препаратами их сочетать нельзя».

«Нет-нет, что вы, не буду, – заверила я доброго доктора, отчаянно тряся головой. – Мне бы такое и в голову не пришло». Его белый халат сиял, словно одеяние самого господа бога. Даже слезы на глаза навернулись.

Я отпиваю из бокала и смотрю на Грейс, которая, довольно потягивая пиво, таращится в экран телевизора над моей головой. Передают хоккейный матч. Грейс смотрит очень увлеченно, она определенно совершенно выбросила из головы разразившуюся сегодня вечером катастрофу. Что ж, она может себе это позволить.

– Как все ужасно сегодня прошло, – наконец выдаю я.

– Что? – невозмутимо переспрашивает Грейс.

– Репетиция…

– Да ладно, – пожимает плечами она. – Не так уж страшно.

– Не так уж страшно? Но как? Ты разве не видела?

– Видела, – отвечает она, не отрываясь от экрана.

– Тогда сама все знаешь. Они меня ненавидят, – шепчу я.

– Миранда, не глупи, – закатывает глаза Грейс.

– Нет, правда. Они ненавидят и меня, и пьесу.

– Боже, Миранда, ну, конечно же, они ненавидят эту пьесу. «Все хорошо, что хорошо кончается»? Да брось, серьезно?

– Это великая вещь, – бормочу я.

– Насчет величия судить не берусь. Нет, в смысле, она нормальная. Но куда ей тягаться с психами, ведьмами и убийцами?

– Ведьма там есть, – возражаю я.

– И кто же?

– Елена. Она ведь исцелила Короля.

Грейс мотает головой, словно говоря: «Отвяжись ты от меня со своей сраной Еленой». Каждый раз, когда при упоминании Елены, сраной Елены, Грейс принимается качать головой, мне кажется, что это она таким пассивно-агрессивным способом пытается донести свое отношение ко мне. «Елена не желает видеть дальше собственного носа. Елена чокнутая. Елена жутко эгоцентрична, зациклена на своих чувствах. Елена только и делает, что ноет. Во всех своих страданиях Елена виновата сама. Она представления не имеет о том, что такое настоящая боль. Давно могла бы взять себя в руки и покончить с этой навязчивой идеей».

– Она влюблена, – убеждаю я. – Это история любви.

Грейс фыркает и залпом допивает пиво.

– Больной любви.

– А мне ее любовь кажется прекрасной, – бормочу я, уставившись в стол.

– Елена живет самообманом.

– Что ж, – говорю я, – у каждого из нас свое видение этой пьесы.

– Ну да, у меня такое, – заявляет она, глядя мне в глаза.

Я разглядываю свой бокал. Она что же, намекает на те случаи, когда я, задержавшись в театре после окончания репетиции или перебрав тут, в пабе, названивала Полу, своему бывшему мужу, и рыдала в трубку?