Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Родственники пытались «извлечь» его из монастыря. Позднее, будучи уже архиепископом, он рассказывал: «(брат Александр) пришел ко мне и говорит: “Брат Михаил проигрался в карты. Но имение его Старая Мойна – это золотое дно. Я продал дом и мог бы уплатить долги брата, но для этого нужно, чтобы в Мойне был честный управляющий, который вел бы там дела года три. Тогда я и получил бы свои деньги обратно, и у брата Михаила осталось бы порядочное состояние”. Слушая это, я подумал: вот бес выдумал какую штуку; да не удастся. Я сказал, что без благословения старца ни на что не решусь. Мы пошли к отцу Макарию, который принял нас в маленькой комнате, служившей ему приемною. Александр говорил красноречиво о пользе, которую я мог бы принести родным, о необходимости управляющего в Мойне и прочее. “Да приискивайте”,– сказал отец Макарий. “Мы и нашли вот его”,– ответил он, указав на меня. “Нет. Это вы хотите часть у Бога взять. Этого нельзя. У вас другие братья есть”. И тут старец спросил меня: “Что ж ты, Иван Андреевич, молчитттъ? Как же ты думаешь об этом?”. Я не помню буквально, что я отвечал, но смысл был тот, что я отказываюсь. Александр очень огорчился. <…>…Так был расстроен, что уехал, не дождавшись меня и даже позабыв передать мне переплетный инструмент, который прислала мне маменька»

.

29 апреля 1855 года Иоанн Андреевич был пострижен в монашество с именем Ювеналий. 8 ноября 1856 года рукоположен во иеродиакона, 11 июля 1857-го – во иеромонаха. 22 октября 1857-го отец Ювеналий был назначен членом Российской духовной миссии в Иерусалиме (в феврале того же года отправился туда же отец Леонид (Кавелин)). Оттуда он писал в Оптину старцу Макарию, в частности прислал «Заметки о посещении Палестины» (они сохранились, на них есть пометы рукой старца). В апреле 1861 года он по болезни уволился из миссии и был назначен настоятелем Глинской пустыни. Посетив Оптину, он выехал на новое место и писал оттуда архимандриту Моисею: «По выезде из Оптиной пустыни поехал я в Курск, куда приехал 20 октября… В самый день Введения во храм Пресвятой Богородицы получен был указ Святейшего Синода о назначении меня, недостойного, игуменом в Глинскую пустынь. 22 ноября был я посвящен в это звание преосвященным Сергием, а 28-го прибыл в обитель… Братии у нас довольно, 163 человека, и много из них весьма способных, все, по милости Божией, в подвиге духовном, есть очень преуспевшие»

.

8 мая 1862 года отец Ювеналий был перемещен настоятелем в Коренную Рождество-Богородицкую пустынь. 15 августа этого года он был возведен в сан архимандрита. Недолго он пробыл на этих настоятельских должностях, но оставил весьма заметный след своих трудов: там была высоко поднята при нем духовная жизнь. Как сам он писал в Оптину: «Глинские собратья весьма полюбили меня, недостойного». Курский владыка Сергий писал о нем: «Игумен Ювеналий приобрел весьма доброе к себе отношение как человек духовно просвещенный, в слове назидательный и как ревнитель иноческих добродетелей своим примером и братию поучающий не менее, как и словом». В отчете о состоянии Курской епархии за 1862 год преосвященный Сергий писал: «Лучшей обителью в епархии продолжает быть Глинская пустынь, за ней следует Коренная, в которой архимандрит Ювеналий (Половцев) с примечательным успехом проводит в жизнь братии строгие правила иноческие… он трудится для Бога и других учит тому же»

.

21 декабря 1867 года отец Ювеналий был назначен наместником Александро-Невской Лавры, но в 1875-м по болезни оставил эту должность и возвратился в Оптину пустынь, где поселился на покое в доме И.И. Полугарского, скончавшегося в 1859 году (это был богатый благотворитель обители, построивший для себя дом вблизи нее). Живя здесь, архимандрит Ювеналий занимался работой над книгами, переводя духовные тексты с греческого языка, помогая старцу Амвросию в продолжаемом им оптинском издательском деле.

21 мая 1884 года отец Ювеналий был назначен наместником Киево-Печерской Лавры. Через восемь лет он был наречен во епископа Балахнинского, викария Нижегородского (25.10.1892). 3 января 1893 года был перемещен на Курскую кафедру, а 7 мая 1898-го – на Литовско-Виленскую архиепископом, вместе с тем и настоятелем Виленского Свято-Духова монастыря. Архиепископ Антоний (Храповицкий) так отзывался о деятельности владыки Ювеналия в Литве: «Как защитник Православия и православных, владыка стяжал себе высокое уважение и преданность паствы; даже с высоты царского престола засвидетельствована его благопопечительность об охранении целости Православия во вверенной ему епархии, где ведется постоянная борьба Православия и латинства… Будучи одушевленным и самоотверженным подвижником Православной Церкви, он встал в ряды приснославных возродителей русского монашества, которые имели своего вождя в лице великого старца Паисия Величковского»

.

Скончался владыка Ювеналий 12 апреля 1904 года. «Литовские епархиальные ведомости» писали тогда: «Подвиг постоянного пребывания в деятельном молитвенном устроении, духовной самособранности, смиренной преданности Божественной воле – вот те сокровища его души, которые были явны всем окружающим»

. Об управлении владыкой Ювеналием этой епархией всегда будет напоминать величественный Знаменский собор в Вильно, возведенный его трудами.

Владыка Ювеналий – автор книг «Жизнь и творения святого Петра Дамаскина», «Жизнеописание настоятеля Козельской Введенской пустыни архимандрита Моисея», «Монашеская жизнь по изречениям о ней святых отцов подвижников», перевода на русский язык «Лествицы» святого Иоанна Лествичника и других.

Среди сотрудников старца Макария (а потом и старца Амвросия) была еще одна яркая личность – иеромонах Платон, в миру Павел Степанович Покровский. Он родился в 1816 году и впоследствии был учителем Липецкого духовного училища, в то же время, что и старец Амвросий, бывший его товарищем. Летом 1839 года они поехали в село Троекурово к затворнику Илариону, чтобы испросить у мудрого старца совета и благословения на дальнейшую свою жизнь. Старец сказал будущему отцу Амвросию: «Иди в Оптину, ты там нужен». А Павлу Степановичу добродушно посоветовал пожить еще в миру. После этого друзья совершили поездку в Троице-Сергиеву Лавру. Вскоре после этого Александр Михайлович (будущий старец Амвросий) тайно покинул училище, сказав только Павлу Степановичу, что уходит в Оптину пустынь.

Павел Степанович также думал о монашестве, но его не скоро оставили колебания. Только 14 декабря 1850 года он пришел в Оптину пустынь и был зачислен в братство. Два года он был помощником монастырского письмоводителя, после чего по благословению старца Макария перешел в скит. Здесь он проходил клиросное послушание, но ему было очень трудно перебороть мирскую привычку к светской музыке, которую он весьма любил (и сам играл на скрипке). Все выбирал для пения что-нибудь партесное, в итальянском вкусе… Старец Макарий с большой осторожностью выводил его из этого искушения. Он давал ему ноты и говорил: «Павел! Ha-ко вот, распиши… разучи к празднику». На целую неделю работа…

Был и один особенно замечательный случай, о котором сам отец Платон и рассказал: «Пришел я однажды к батюшке испросить у него благословение пропеть в церкви вместо причастного стиха вновь расположенный по нотам догматик 6-го гласа: “Кто Тебе не ублажит, Пресвятая Дево”. Батюшка в это время сидел в своей келии один за письмами. На мою просьбу он, положив на стол перо, начал рассматривать принесенные мною ноты. Наконец, послушав от меня напев догматика и, без сомнения, желая преподать надлежащее понятие о пении церковном, и притом разумном, он сказал мне: “Ну что ты разучаешь все новое партесное? Ну что в нем особенного? Как его можно сравнить с нашим церковным пением? Мы вот как этот догматик певали”. И старец запел его по церковному напеву. Строго церковное его нотное пение проникнуто было самым искренним чувством вполне понимаемого им песнопения. Он воспевал Небесную Царицу Деву, как бы стоя пред Нею и созерцая славу Ее. Я забыл свои ноты и с изумлением глядел на поющего старца и не мог надивиться: как это у такого маститого старца, строгого подвижника, мудрого учителя, такое детски нежное чувство, такая пламенная, младенчески верующая любовь к Божией Матери! Батюшка чем дальше пел, тем глубже проникался чувством песнопения. Голос его уже начал дрожать. И лишь только пропел он: “…быв человек нас ради”,– пение его прервалось. Слезы полились у него ручьем. Склонив голову, он плакал…»

.

24 марта 1853 года Павел Степанович накрыт был рясофором, а 20 декабря 1858 года пострижен в монашество с именем Платон. 2 февраля 1859-го – иеродиакон, 17 июня 1863 года – иеромонах. В 1875 году потерял зрение и не мог служить, но был (с 1881 года) братским духовником, а потом и духовником богомольцев. Он деятельно участвовал в подготовке к изданию духовных книг при старце Макарии и при старце Амвросии. Здесь пригодилось его превосходное знание латинского языка. Из собственных сочинений отцом Платоном изданы были «Размышления о вечном блаженстве праведных при воспоминании видений о сем святого Андрея, Христа ради юродивого» и «О вечных мучениях грешников»

.

В самый разгар оптинской издательской деятельности, в 1856 году, старец Макарий хоронил Ивана Васильевича Киреевского, русского православного философа, с которым очень плодотворно сотрудничал. На стене его келии среди разных портретов появился дагерротип – Киреевский в гробу… Старец сам отправился в село Долбино, где жили Киреевские, чтобы сообщить своей духовной дочери, Наталье Петровне, о кончине ее супруга в Петербурге от холеры. Она пережила супруга своего на сорок пять лет и все эти годы была посильной помощницей оптинцев во многих богоугодных делах.

Стоит немного коснуться вообще жизни Киреевских, истинно оптинских людей (здесь, в обители, и похороненных). Наталья Петровна и ее мать, Евдокия Николаевна Арбенева, в двадцатые годы и начале тридцатых были духовными чадами преподобного Серафима, Саровского чудотворца. После его кончины их духовником стал старец московского Новоспасского монастыря отец Филарет (Пуляшкин). Семья Арбеневых вела настоящий церковный, православный образ жизни. Иван Васильевич Киреевский, племянник поэта В.А. Жуковского, учился в университетах Берлина и Мюнхена (вместе с братом своим Петром, в будущем собирателем русских народных песен, в том числе и духовных: он также похоронен был в Оптиной), хотел быть писателем, критиком, пытался издавать журнал под названием «Европеец», который был прекращен по воле самого Государя Николая Павловича, усмотревшего в статьях Киреевского европейский реформаторский дух. В воспитании Киреевского принимал участие и Жуковский, который и сам не сразу пришел к православной церковности, хотя «в общем» всегда был глубоко религиозен. Жуковский возрос в среде масонов, но, к счастью, масоном не стал, не воспринял их идей. Путь его к храму был труден, но он его, уже в зрелом возрасте, с Божией помощью преодолел. А юной душе Киреевского поэт не принес никакой пользы.

Господь послал Ивану Васильевичу такую супругу, которая своим примером изменила его представления. Он не считал себя неверующим, но в храм почти не ходил и даже не носил нательного крестика. Дома он читал Шеллинга, Кузена и других философов, а то и Вольтера. А Наталья Петровна в свободные часы обращалась к чтению духовных книг, отчасти и рукописных, которые были у нее (она не упускала случая приобрести таковые). Вот в эти-то ее книги и стал заглядывать Иван Васильевич – сначала с некоторым недоверием, но скоро, как человек честного и тонкого ума, понял, что здесь – кладезь высокой духовной премудрости. Кроме того, в книгах святых Исаака Сирина, Максима Исповедника, Симеона Нового Богослова и других он стал находить ответы на те вопросы, которые пытались решить любимые им философы. Вскоре Наталья Петровна привела супруга к своему духовнику в Новоспасский монастырь. Однажды Киреевский сказал ей, что теперь желает надеть крестик, но сделает это, если отец Филарет ему даст сам, без его просьбы. Старец прозрел это и во время встречи с Натальей Петровной снял с себя крестик, подал ей и попросил передать его Ивану Васильевичу. Это произвело на Киреевского такое впечатление, что он всем своим существом повернулся к церковной жизни, к Православию.

Жили Киреевские зимой в Москве, а летом в Долбине, в селе возле Белёва, в сорока верстах от Оптиной пустыни. От имения своего, не слишком, впрочем, богатого, они много благотворили странникам и монастырям, в особенности Оптиной. В 1842 году скончался отец Филарет, Новоспасский старец. Наталья Петровна стала духовным чадом старца Макария. А года через два к ней в этом же качестве присоединился Иван Васильевич.

В 1845 году после долгих переговоров с М.П. Погодиным Киреевский взялся за редактирование (по просьбе московских друзей-славянофилов) основанного Погодиным за четыре года до этого журнала «Москвитянин». Дело шло трудно. И вот, выпустив три номера и составив четвертый, Киреевский захворал, отказался от редакторства и уехал в Долбино. Этот четвертый номер, напечатанный уже Погодиным, почти весь был занят рукописью, переданной Киреевскому старцем Макарием: «Житие молдавского старца Паисия Величковского» с прибавлением нескольких писем этого великого святого, наставника монашества.

Старец Макарий, внимательно следивший за деятельностью Киреевского, сожалел о том, что тот прекратил редактирование «Москвитянина». Он писал незадолго до этого: «Издание журналов “Маяка” и “Москвитянина” идет в духе религиозном… Последнего издатель мне знаком – г-н К[иреевск]ий. Но, к сожалению, он, по болезни своей, оставляет оный на попечение других, а он имел надежду провести религиозное и нравственное направление и соединить их, как и необходимо, с наукою, тогда как в ученом мире наука непременно разъединяется с религиею. Это, пройдя опытом, он хотел доказать убеждением»

. Безусловно, написанное здесь отцом Макарием есть отзвук бесед с Киреевским.

Игумен Моисей и старец Макарий решили выпустить напечатанное в «Москвитянине» житие преподобного Паисия отдельной книгой с прибавлением его сочинений и портрета. Это дело они поручили Наталье Петровне и даже послали ей деньги на печатание. 7 мая 1845 года игумен Моисей писал из Оптиной Наталье Петровне: «Получив почтительное Ваше писание от 26 апреля с возвращением денег, посланных на напечатание по желанию нашему из журнала “Москвитянина” особо – жизни и писем блаженного старца Паисия, которое достопочтеннейший супруг Ваш Иван Васильевич, купно и Вы, благоволили вменить себе во утешение – напечатать безденежно и доставить к нам просимое количество, я приятною обязанностию поставляю принести Вам и супругу Вашему глубочайшую признательность за таковое Ваше благожелательство к душевному назиданию многих» (старец Макарий приписал здесь: «Примите и от меня, почтеннейшая Наталия Петровна, усерднейшие благодарения за память Вашу; жалею о болезни Ивана Васильевича, дай Бог ему крепости, силу и разум в подвиге его издания»)

.

В 1846 году, в марте, а потом в июле старец Макарий навещал Киреевских в Долбине. При одном из этих посещений он в разговоре «коснулся о недостатке духовных книг для руководствующихся в деятельной христианской жизни». А в январе 1847 года оптинский летописец записал: «Благоволением Премилосердого Господа, за молитвами святых отец наших, окончено в сем генваре месяце печатью книги под заглавием: “Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского. С присовокуплением предисловий на книги ев. Григория Синаита, Филофея Синайского, Исихия Пресвитера и Нила Сорского, сочиненных другом его и спостником, старцем Василием Поляномерульским, о умном трезвении и молитве”. Издание Козельской Введенской Оптиной пустыни. Москва: В Университетской типографии, 1847. <…> Сии душеполезные, в особенности для монашествующих, рукописи хранились в Оптиной пустыни: у отца игумена Моисея, у скитоначальника иеромонаха Макария, а некоторые от отца архимандрита Игнатия Брянчанинова – настоятеля Санкт-Петербургской Сергиевской первоклассной пустыни, и от отца архимандрита Макария – настоятеля Волховского монастыря. Отец игумен Моисей со скитоначальником иеромонахом Макарием, призвав Господа на помощь, переписавши рукописи, представили в Московский духовной цензуры комитет в прошлом 1846 году чрез посредство профессора Московского университета Степана Петровича Шевырёва и белёвского помещика Ивана Васильевича Киреевского с супругою его Натальею Петровною, которая также имела в хранении полезные рукописи. Эти же благочестивые особы имели всё старание и попечение, находясь в Москве, в получении из цензуры, в печатании, они же были и корректорами, а притом, как скоро напечатывался лист оной книги, каждый лист корректированный тотчас пересылали чрез почту в скит к иеромонаху Макарию, который, просмотревши и сверивши с подлинными рукописями, сообщал им о оказавшихся в печатном листе погрешностях; по окончании всей книги печатанием и погрешности напечатаны. <…> В Оптину несколько экземпляров доставлено 31-го числа сего же генваря. Душеполезные и назидательные сии книги поднесены от настоятеля отца игумена Моисея при письмах: Московскому митрополиту Филарету, Киевскому митрополиту Филарету, многим архиепископам, епископам и знатным особам, благоволящим к Оптиной обители… <…> Г-н Киреевский Иван Васильевич был редактором журнала “Москвитянин”, и по христианскому благочестию, в особенности супруги его Натальи Петровны, расположены ко многим обителям и к монашескому [сословию]»

.

11 января старец Макарий писал Киреевским: «Все действия Ваши по сему предмету доказывают Ваше великое усердие к сообщению полезного ближним. Я не буду Вас благодарить, да Вы и не ищете благодарности; польза, которую могут получить кто-нибудь из близких, уже есть Вам воздаяние; Господь даровал Вам сие благое произволение… Что мне остается делать? Аще и недостоин есмь, но молить Господа о ниспослании Вам благоденствия и спасения. Судьбы Его нам неисповедимы»

.

Едва окончено было первое издание книги, как возник вопрос о втором. Началась переписка об этом со старцем Макарием. В это время Иван Васильевич Киреевский уже духовный сын старца. Деловая часть его писем в Оптину всегда оканчивается личными вопросами. «Окончив о книге, – пишет он, например, в январе 1847 года, – позвольте мне предложить Вам просьбу о себе самом: я желал бы говеть в этот пост и приобщаться Святых Таин, но не смею этого сделать без Вашего разрешения. Благословите ли Вы мне, батюшка, или прикажете отсрочить?»

Отец Макарий пишет Ивану Васильевичу 8 февраля того же года: «Старание Ваше и содействие ко второму изданию книги Жития старца Паисия и трудов его доставило нам большое душевное утешение; а еще и другие труды его и переводы по общему нашему желанию имеем в виду к изданию… На прошедшей почте я писал к Наталье Петровне, какие мы предполагаем статьи к напечатанию, а Вы еще прибавьте имеющиеся у Вас… Я послал к Вам 4-го числа рукопись полууставную святого Марка Подвижника 8 Слов, но не знаю, годится ли с оной печатать гражданским шрифтом? Ожидаю уведомления. Когда годится, то пришлю и Феодора Студита такого же письма. Симеона Нового Богослова 12 Слов списаны, когда успею прочесть, то на сей почте пришлю; а житие надобно писать. Житие Григория Синаита пишут. Максима по вопросу и ответу также пишут; и Симеона Евхаитского тоже… Варсануфия Великого есть у нас книга, писанная четким письмом простым, только под титлами, – когда это не помешает, то пришлю оную… Испрашивая на Вас Божие благословение, с почтением моим остаюсь недостойный Ваш богомолец многогрешный иеромонах Макарий»

.

Летом и осенью 1847 года отец Макарий несколько раз бывал у Киреевских в Долбине. С ним в это время ездили туда рясофорный монах Пётр (Григоров) и иеромонах Антоний (Бочков)

.

Киреевский, оставив светскую литературу, обдумывает статьи, в которых он скоро начнет опровергать западные основы духовности и просвещения. Он еще не знает, что у него получится – книга или ряд статей. Но ему кажется, что он может дать основания для православной философии, отменяющей все протестантско-католическое любомудрие, опирающейся на творения святых отцов Церкви. Он чувствует, что тут недостаточно одной умственной работы, обдумывания, изучения, что здесь нужен аскетический труд над своим внутренним человеком, молитва ко Господу и всем святым о вразумлении. «Ибо православно верующий знает, – замечает он, – что для цельной истины нужна цельность разума»

.

«В Церкви Православной, – пишет Киреевский, – отношение между разумом и верою совершенно отлично от церкви Римской и от протестантских исповеданий. Это отличие заключается, между прочим, в том, что в Православной Церкви Божественное Откровение и человеческое мышление не смешиваются; пределы между Божественным и человеческим не переступаются ни наукою, ни учением Церкви. Как бы ни стремилось верующее мышление согласить разум с верою, но оно никогда не примет никакого догмата Откровения за простой вывод разума… Никакой патриарх, никакое собрание епископов, никакое глубокомысленное соображение ученого, никакая власть, никакой порыв так называемого общественного мнения какого бы то ни было времени не могут прибавить нового догмата, ни изменить прежний»

.

Зиму 1848/49 года Киреевские проводят в Москве, занимаясь оптинскими изданиями. Иван Васильевич трудится больше над рукописями, читая их, сверяя текст, делая уточнения перевода, составляя указатели. Наталья Петровна хлопочет о закупке бумаги, ведет денежные расчеты, ездит в типографии – Университетскую на Страстном бульваре или В. Готье в Большом Кисловском переулке, пишет деловые письма, по поручению отца Макария рассылает некоторые книги по указанным адресам, отправляет экземпляры в Оптину… Вместе с супругом или одна посещает она митрополита Филарета, бережно опекавшего оптинское издательское дело, – владыка принимает участие в подготовке рукописей, в окончательной их отделке.

Осенью 1849 года Киреевские построили в версте от долбинского своего дома, в лесу, избушку-келию на четыре комнаты – для приезда монашествующих, чтобы они имели свободу проводить время как им нужно, не завися от хозяев. Снабжая их всем необходимым, Киреевские посещали их здесь лишь по их приглашению и в назначенное ими время. С 15 по 19 декабря этого года пребывал в этой избушке старец Макарий со своими помощниками из Оптиной. Приглашая своих духовных чад на чашку чая, он беседовал с ними не только о издательских делах, но и о духовных вопросах. В феврале следующего года он опять здесь. Киреевские поднесли ему в дар старинную копию Владимирской иконы Божией Матери (через десять лет, умирая, отец Макарий благословит вернуть эту икону Киреевским).

16 мая отец Макарий пишет Киреевскому в Петербург, где он был по делам, из Долбина: «Христос воскресе!.. Пишу из лесного домика к Вам, почтеннейший Иван Васильевич; Наталья Петровна с детьми и со всеми посетили меня: и сами себя, и меня угощают чаем. Господь да помянет любовь Вашу и усердие ко мне, грешному»

.

Сохранились благодарственные письма архимандрита Моисея к Киреевским за неоднократную присылку в Оптину подвод с зерном и картофелем. Прислана была однажды даже простая мебель, сделанная долбинскими столярами.

В 1852 году проездом в Троице-Сергиеву Лавру был в Москве старец Макарий. Остановился он в доме Киреевских у Красных ворот. Старец в первый же день – 13 мая – побывал у митрополита Филарета. Отец Макарий был не один, ему сопутствовал послушник Иоанн Половцев (вскоре монах Ювеналий, будущий архиепископ Литовский и Виленский). «Мы много обязаны нашим хозяевам, – писал отец Макарий, – совсем отдельные комнаты и особый вход, лошадь, экипаж, о столе нечего и говорить»

. В том же письме старец отвечал на какие-то замечания своего адресата по поводу новой статьи Киреевского, напечатанной в «Московском сборнике», изданном славянофилами; статья называется «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России», и ее написание, как и написание последующих работ Ивана Васильевича, было благословлено старцем Макарием. «Касательно статьи И.В. К[иреевско]го, – писал старец, – на замечание ваше я не могу согласиться с вами: по моему мнению, довольно он показал ложное просвещение Европы, одобрил нашу Русь, указал, где искать источники просвещения: в Православной Церкви и в учении святых отцов, а не в западных философах. Я даже не понимаю, в чем вы находите, нужно было ему пустить глубже перо свое»

.

По совету старца Киреевский начал вести дневник; 15 мая на первой его странице отец Макарий собственноручно написал свое благословение, очень мелким полууставом. Первые записи – о беседах со старцем на духовные темы по поводу подготовки рукописей к изданию. В то время готовились писания святых Варсануфия и Иоанна, Исаака Сирина, шли корректуры; о посещении московских храмов. Иван Васильевич часто бывает на службах один или с детьми и с Натальей Петровной. В дневнике много глубоких размышлений. Так, 24 августа 1852 года Киреевский писал: «Вера не противоположность знания; напротив: она его высшая ступень. Знание и вера только в низших ступенях своих могут противуполагаться друг другу, когда первая еще рассуждение, а вторая – предположение»

.