Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Летом 1852 года митрополит Филарет благословил отца Макария и Киреевского сделать русский перевод с церковнославянского Слов преподобного Исаака Сирина (с рукописи преподобного Паисия). Вместе с тем Киреевский откровенно писал отцу Макарию, что русский перевод много теряет против церковнославянского. «…В славянском переводе смысл полнее не только от выражения, но от самого оттенка слова, – писал он, – Например, у Вас сказано: “Сердце, вместо Божественного услаждения, увлечется в служение чувствам”. В славянском переводе: “Рассыпается бо сердце от сладости Божия в служение чувств”…»

.

Старец отвечал: «Я согласен с вами, что перевод старца Паисия гораздо превосходнее во всем против русского, и, собственно, для моего понятия не надобно другого… Славянское наречие часто заключает в себе что-то великое, высокое и таинственное, а на русском языке никак нельзя выразить вполне. И я с своей стороны согласен бы был во многих случаях оставлять славянские слова, выражающие высокий смысл… Но то, что книга переводится на русский язык, заставляет иногда уступить необходимости»

.

Этим летом Наталья Петровна хлопотала и еще об одном важном деле. Обитель долгое время арендовала большой луг у реки Жиздры, сенокос. Это так называемая Пустошь Прость, сорок шесть десятин. На этом пространстве находились три небольших озерца и дубовая роща. В конце июня 1853 года летописец скита отметил, что наконец Оптина пустынь получила этот луг в свое полное владение.

К ноябрю 1853 года была отпечатана под наблюдением Натальи Петровны книга святого Максима Исповедника «Толкование на молитву Отче наш и Слово постническое». Игумен Моисей, получив экземпляры книги, писал Киреевской: «Неутомимые труды и хлопоты ваши в издании душеполезных книг для Оптиной пустыни благодетельны и вечно обязательны за душевную пользу всех жаждущих и ищущих спасения, а паче монашествующих»

.

Скитской летописец (с этого примерно времени отец Леонид (Кавелин), бывший тогда еще послушником) отметил 4 апреля 1854 года: «По частным сведениям – из письма Н.П.К., – в Синоде недавно зашел разговор о изданиях нашей обители. Возникли и разные, более неблагоприятные мнения. Но владыка Никанор, митрополит Санкт-Петербургский, бывший некогда епархиальным архиереем нашим и вообще расположенный к обители, остановил эти толки одним словом: “Мы не должны, – сказал владыка, – препятствовать им в сем, ибо не они у нас, а мы у них должны учиться”». 13 апреля запись: «Сего числа, к великой радости и утешению батюшки и всех нас, Наталья Петровна Киреевская прислала три экземпляра вновь отпечатанной книги “Подвижнические Слова святого Исаака Сирина”. <…> Старание же об издании вполне принадлежит неутомимой и преданной старцу Н.П. Киреевской». 23 мая: «Сегодня Н.П. Киреевская прислала с подводой 315 книг святого Исаака Сирина, из коих батюшка оставил себе 154, остальные отдал отцу архимандриту [Моисею], и все будут разосланы и розданы безденежно»

.

Летом 1855 года старец Макарий гостил в Долбине вместе с монахом Ювеналием (Половцевым) и послушником Львом Кавелиным. Они посвятили дни с 17 по 26 августа «на окончание и просмотр перевода книги поучений святого аввы Дорофея»

(как сказано в Летописи скита).

Осенью этого года возник в Москве журнал «Русская Беседа», редактором которого митрополит Филарет благословил быть Тертия Филиппова. Киреевский по благословению отца Макария написал для первого номера статью «О необходимости и возможности новых начал для философии» (здесь речь шла о философии православной, отменяющей западную).

Сын Киреевского Василий, учившийся в Петербургском лицее, оканчивал курс. В конце Великого поста 1856 года Иван Васильевич выехал к нему для помощи в сдаче трудных экзаменов, особенно по математике. Обратно он не вернулся – 12 июня скончался на руках сына от холеры. В Долбино с сообщением об этом был послан старец Макарий. Наталья Петровна, несмотря на великую скорбь, не пала духом. Она попросила отца Макария разобраться в бумагах покойного, и он в августе и сентябре 1856 года несколько раз приезжал для этого.

20 июня, как записано в Летописи скита, «была в скиту служба – заупокойная обедня по душе преставлыпегося 12-го числа сего месяца в Санкт-Петербурге от холеры белёвского помещика Ивана Васильевича Киреевского, известного по своей обширной учености и благонамеренному ее направлению к пользе общей». Вскоре тело Киреевского было доставлено в Оптину. Запись от 25 июня: «После поздней обедни происходило отпевание и погребение тела Ивана Васильевича Киреевского. Службу совершал соборне сам отец архимандрит. На панихиде в числе сослужащих, к особому удовольствию всех присутствующих, и родных покойного в особенности, увидели старцев отца игумена Антония и батюшку отца Макария. Из родных покойного, кроме его вдовы с семейством, были брат его Пётр Васильевич, и двое Елагиных, и сестра Марья Васильевна. Тело предано земле на монастырском кладбище противу алтаря Никольского придела соборного храма, в ногах у иеромонаха Льва».

Через год, в день смерти И.В. Киреевского, так записано в Летописи скита: «Среда. По случаю годичного поминовения Ивана Васильевича Киреевского, благодетеля обители нашей, была служба и в скиту всенощное бдение (иконе Знамения Божией Матери) и обедня. После обедни и панихиды в монастыре был обед в больничной церкви, на коем, кроме старцев, были родственники покойного: его семейство и брат (по матери) В.А. Елагин, сестра М[ария] Васильевна] и г. Петерсон»

.

На памятнике, поставленном в этом, 1857, году, одна из надписей гласила: «Премудрость возлюбих и поисках от юности моея. Познав же, яко не инако одержу, аще не Господь даст, приидох ко Господу» (Прем. 8, 21).

В очередном переиздании своего труда «Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни» иеромонах Леонид (Кавелин) посвятил покойному следующие строки: «Память Ивана Васильевича Киреевского дорога для обители, потому что он был расположен искреннею любовию к ней и к старцам ее; дорога для всех, близко знавших его как человека, обладавшего редким сочетанием прекрасных качеств глубокого ума с кротким и любящим сердцем. Несмотря на свое научное образование, которое, при всей гордости нашего века, может быть признано не за весьма многими из ученых по диплому, Иван Васильевич считал это образование недоконченным зданием и спешил увенчать его покровом сердечной веры. Растворенное солию неземной мудрости – слово отеческое, слово глубокое и вместе простое, слово “помазанное”, вносящее мир и успокоение во всякую душу, жаждущую и алчущую правды и истины, это слово удовлетворило вполне его пытливый ум, и с той поры он посвятил себя всецело на то, чтобы отвлечь внимание своих ученых друзей от философских умствований Гегеля, Шеллинга и Ко… и обратить их внимание на забытые одними и неведомые другим источники “воды живой” – писания отеческие»

.