Бытие. Творчество и жизнь архимандрита Софрония

«Истинное произведение искусства возникает таинственным, загадочным, мистическим образом «из художника». Отделившись от него, оно получает самостоятельную жизнь, становится личностью, самостоятельным, духовно дышащим субъектом, ведущим также и материально реальную жизнь; оно является существом. Итак, оно не есть безразлично и случайно возникшее явление, пребывающее безразлично в духовной жизни, оно, как каждое существо, обладает дальнейшими созидательными, активными силами, оно живет, действует и участвует в созидании духовной атмосферы…» [15 - Там же. С. 207–208.]

Кандинский обращал особое внимание на то, что для создания «чистого искусства» необходима внутренняя свобода. Художник должен обладать внутренней жизнью и развивать ее, именно она дает начало новым произведениям, выражающим сновидения художника его собственными, ни на что не похожими линиями, формами и цветами[16 - См. Kandinksy Complete Writings on Art, translated and edited by K.C. Lindsay and Peter Vergo, Boston, USA: Da Capo, 1994. PP. 414–416.]. Экспрессия художника должна проистекать из его внутренних вибраций, они возникают при созерцании природы или вдохновляются ею, но главное – они должны не зависеть ни от законов, препон или ограничений интеллекта, то есть быть полностью свободными[17 - Кандинский В. О духовном в искусстве. С. 142 и далее.]. Сергей неустанно работал, чтобы найти решение в своем творчестве, искал отзвуки в окружающем его мире.

«Так же как каждый художник воспринимает окружающий мир в формах и методах своего искусства, так и я черпал идеи для своих абстрактных этюдов из окружающей меня жизни. Я мог смотреть на человека, дом, завод, хитроумные технические устройства, тени на стенах или потолке, трепещущие языки пламени, а затем превращать их в абстрактные картины, создав в собственном воображении образы далекие от реальности. Именно так я воспринял учение моего наставника – не копировать естественные явления, но создавать новые художественные факты»[18 - Wisdom from Mount Athos, Crestwood: St. Vladimir’s Seminary Press, 1974. P. 13.].

Вдохновленный идеями Кандинского, Сергей глубоко изучал предмет, импровизировал с композициями. Кандинский описал свой метод в письме от 1915 года: «Я много работаю с акварелью. Это требует большой точности и, если так можно выразиться, я осваиваю ремесло ювелира. Это помогает мне подготовиться к написанию больших полотен, которые мало-помалу приобретают очертания в моем сердце»[19 - Vivian Endicott Barnett. Kandinsky Watrcolours and Drawings. Munich: Prestel Verlag, 1992. P. 36.]. Кандинский особенно подчеркивал важность упражнений в композиции, поскольку они способствуют созданию и пониманию необходимости художественного логического анализа, а также развивают критическое отношение и ощущение внутренней свободы[20 - Wassily Kandinsky. Unterricht am Bauhaus 1923–1933, ed. A. WeiBbach, Gebr Mann Verlag, Berlin, 2015. P. 239.]. Каждый цвет и каждый объем обладают собственным движением, «температурой» и направлением. Главное – «(изматывающие. – М.Г.) поиски в картине этой правой чаши, нахождение точного недостающего веса, колебания левой чаши вследствие прикосновения к правой, малейшие изменения рисунка и цвета в том месте, которое заставляет всю картину вибрировать…»[21 - Композиция 6. http://www.kandinsky-art.ru/library/isbrannie-trudy-po-teorii-iskusstva5 5.html], таким образом создается графический контрапункт[22 - Bowlt, J. E., and Washton Long, R. C. The Life of Vasilii Kandinsky in Russian Art, a study of «On the Spiritual in Art», Newtonville, Mass.: Oriental Research Partners, 1980. PP. 80–81.]. Другой целью было обобщить эффект гармонии, который достигался созданием параллельных и противоположных движений. Эти элементы должны были вписаться в сложные формы и сочетания, но при этом соотноситься с заостренными и скругленными формами, которые в свою очередь уравнивали тепло и холод[23 - Wassily Kandinsky. Unterricht am Bauhaus 1923–1933. PP. 257–277.].

Сергей ходил заниматься в мастерские Большого театра, которые находились по соседству с его школой. Гигантское пустое пространство располагалось под крышей огромного театра и давало неограниченную свободу, тем более что в то время здесь уже не ставилось много спектаклей[24 - В первые годы после революции было много споров, нужно ли закрыть Большой театр, поскольку он был тесно связан со старым режимом. В конце концов, было принято решение сохранить его, и вскоре театр полностью возобновил свою деятельность и целиком восстановил прежний репертуар. В 1921 г. здание закрыли на реставрацию и открыли в 1922 г.]. Помещение это было скрыто от посторонних глаз, и тем самым здесь можно было неограниченно экспериментировать – использовать крупномасштабные холсты.

Работа Сергея прерывалась неоднократными призывами на военную службу, поскольку политическая ситуация непрерывно менялась[25 - Вскоре после окончания школы Сергея забрали в царскую армию. Затем он проходил военную службу при Временном правительстве в армии Керенского. Когда к власти пришли большевики, его опять призвали, на сей раз в Красную армию.]. Он прошел полную военную подготовку, особенно отличался в стрельбе по мишеням. По счастью, на фронт его так и не послали, и он был благодарен за то, что ему не пришлось выступать в роли снайпера. Однако нельзя утверждать, что, проходя военную службу, он полностью терял драгоценное время – как младшего офицера инженерных войск его определили в недавно созданное подразделение, занимающееся маскировкой. Делегация российских военных посетила камуфляжные мастерские в Париже в 1916 году, чтобы перенять их технику, а уже после революции советская армия продолжала развивать это искусство. Бесспорно, Сергею пошло на пользу то время в армии, когда он разрабатывал различные виды маскировки – он научился новой технике: разбивать образы на фрагменты, создавая абстрактное изображение. Давний друг Кандинского, Франц Марк[26 - Франц Марк (1880–1916) – художник и друг Кандинского.], в то же самое время также служил в подразделении маскировки, только по другую сторону фронта. Вот что он писал жене:

«Я живу на огромном сеновале (прекрасная мастерская!) и написал 9 Кандинских… на военных брезентовых палатках. Это ничем не грозит, – “искусство” в данном случае, к счастью, не имеет к этому отношения… Во время работы у меня возникало странное ощущение. Цель сугубо утилитарна – закрыть конструкции полотном, чтобы они не были видны с воздуха и не были опознаны на аэрофотоснимках. Брезент расписывается в соответствии с жесткой техникой пуантилизма, используется знание ярких природных цветов (мимикрия). Расстояния огромные, в среднем высота 2 тысячи метров… В результате местность настолько затемнена, что местоположение не идентифицируется… Мне любопытно, как выглядят работы Кандинского с высоты 2 000 метров? Девять полотен показывают развитие жанра – “от Моне до Кандинского”!»[27 - Franz Marc. Briefe aus dem Feld, Munchen: R. Piper & Co. Verlag, 1982. P. 141, (6. II. 1916).]

Российская армия использовала и аналогичные методы камуфляжа, и аэрофотосъемку, вдохновлявшую таких художников, как Малевич, который черпал экспрессию в своем личном супрематистском стиле. Поскольку техника маскировки имела очевидное сходство с работами Кандинского, Сергей мог в какой-то мере продолжить свои поиски, еще служа в армии. Другой важной частью обучения в создании камуфляжа было дробление поверхности или цвета на более мелкие фрагменты или линии чистого цвета. Чтобы создать видимость смешанных цветов на расстоянии, они должны были противостоять друг другу. Методы рассеяния и анализ цвета и формы, с которыми, естественно, не пришлось бы столкнуться студенту художественной школы в обычных условиях, имели огромную пользу для Сергея. Он научился добиваться вибрации цвета на живописной поверхности и скрывать и моделировать предметы по мере необходимости. Это было полезно на практическом уровне, но он чувствовал, что теряет драгоценное время, разрабатывая метод живописи, которая потенциально, вероятно, могла бы изображать вечное. Необходимость срочного решения вопроса о Бытии возрастала в связи с ежедневными ужасающими сводками с фронта о новых и новых жертвах.

Бенатов

В промежутках между различными периодами военной службы Сергей был зачислен в мастерскую Ильи Машкова, которая специализировалась на подготовке студентов к строгим требованиям вступительных экзаменов в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Здесь он встретил единомышленника – молодого человека по имени Леонардо Бенатов, которому предстояло на всю жизнь стать его другом. Леон (Левон) Михайлович Бунатян (1899–1972), позднее известный как Леонардо Бенатов[28 - Транскрипция его фамилии была по ошибке изменена, когда он эмигрировал во Францию и зарегистрировался там. В данной книге в дальнейшем указывается транслитерация французского написания его имени, исключение сделано для цитат, взятых из современных источников.], родился в Кагызмане в Армении, в те годы входившем в состав Российской империи. Бенатов происходил из княжеского рода, но скрывал это, утверждая, что титул его предкам был присвоен за какие-то достижения, а не по рождению. Несмотря на армянское происхождение, семья принадлежала к православной вере, а дети – Леонардо и три его сестры, получили религиозное воспитание. В 1909 году семья переехала в Тбилиси, где Леонардо учился по вечерам в художественной школе, созданной по образцу Московского училища. Чтобы получить более серьезное художественное образование, в 1915 году он перебрался в Москву и сначала поступил в частную студию Мильмана и Миганаджана, а зетем, в 1916 году, перешел в мастерскую Машкова. Именно тогда он познакомился с Сергеем. С самой первой встречи они обнаружили, что разделяют общее стремление: достичь и выразить вечное в искусстве и раскрыть тайну Бытия.

Вместе они пытались нащупать различные духовные пути, делились своим опытом и мечтами. Бенатов поселился на соседней улице и практически стал членом семьи Сахаровых.

В 1917 году, когда художественные школы перестали функционировать из-за политических волнений и гражданских беспорядков, Бенатов снимал на Никольской улице общую студию с Александром Родченко и И. Ф. Смирновым, который был его учителем в мастерской Миганаджана. Благодаря знакомству с Родченко Бенатов открыл для себя абстрактное искусство и начал рисовать круги и раскрашивать их по спектру. Его интересовал и кубизм, но конструктивизм Родченко привлекал его сильнее. Сам Родченко находился в переходной стадии; только четыре года спустя ему придется полностью отказаться от живописи ради конструктивного дизайна, скульптуры и, позднее, фотографии. Вполне возможно, что Сергей тоже познакомился с ним в это же время.

Как упоминалось выше, 1917 год был годом крайней нестабильности. Сергей был призван в армию, которой в тот момент командовал Керенский, но, к счастью, не был послан на передовую, а отправлен в 6-ю школу прапорщиков[29 - Это подразделение состояло из инженеров, отвечающих за маскировку. В это время П. Кончаловский, который вел занятия в мастерской Машкова, одновременно преподавал и в военном училище искусство маскировки. Возможно, Сергей был одним из его студентов.].

Здание Свомаса / ВХУТЕМАСа на Мясницкой улице,

Москва, 1920-е гг.

Ул. Мясницкая, 1920-е гг.

Хотя он не участвовал непосредственно в боях, напряженная политическая ситуация только усилила внутренние страдания Сергея, доведя его до полного отчаяния.

«Я жил как во сне. И сон был кошмарным. Я не разумел тогда, что Господь приближался ко мне. И как возможно подумать об этом, если моментами подо мной была черная бездна, а предо мной возвысилась толстая свинцовая стена. В начале революции дважды я был арестован. Многие погибли в то время, но я не ощущал никакого страха, словно в арестах не было ничего ужасного. Но это видение стены и пропасти наводило на меня необъяснимый тихий ужас. И это продолжалось долгие годы».[30 - Архимандрит Софроний. Таинство христианской жизни. С. 77.]

Сергей так сильно терзался, что даже не боялся возможного расстрела, который был вполне реальным после его арестов. Он не принадлежал ни к одной политической партии, поскольку ни одна из них не предлагала решения, облегчавшего его внутренние страдания. В ходе октябрьских событий, государственного переворота большевиков, Сергей был избавлен от необходимости занять чью-либо сторону, поскольку во время эпидемии заболел тифом, унесшим тысячи жизней. Сергея, однако, сия чаша миновала.

В 1918 году, когда жизнь нормализовалась и обрела какую-то стабильность, Сергей вместе с Бенатовым вступили в Московский союз художников. Это была первая попытка после революции объединить под одной крышей разных художников, но уже в 1919 году Союз распался из-за внутренних распрей и разногласий. Во время его короткого существования двое друзей, как абстрактные художники, присоединились к левой фракции. Именно в период этого внутреннего разлада, когда их учитель Машков официально примкнул к центральной фракции, Бенатов оказался поставлен перед дилеммой: какую фракцию выбрать, и, в конце концов, принял решение присоединиться к фигуративному искусству, поддержав позицию Машкова. Для Сергея решение отойти от абстрактного искусства, скорее, исходило от его неудовлетворенности собственными возможностями, что усугублялось все возрастающим отчаянием, о котором речь пойдет в следующей главе.

Летом 1918 года друзья сочли, что готовы поступать в знаменитый Московский институт живописи, ваяния и зодчества. Однако в тот момент, когда они подали заявления, институт поменял свой статус, поменяв свою структуру в угоду новым властям, и был переименован в Свомас[31 - Государственные свободные художественные мастерские.]. Занятия проходили в форме различных семинаров, которые вели разные преподаватели. Сергей Сахаров и Леонардо Бенатов выбрали мастерскую Кончаловского, у которого они уже учились в школе Машкова.

Кончаловский, обучение живописи

Кончаловский по-отцовски заботился о своих учениках и об их благополучии. На его уроках они получили солидную базовую художественную подготовку в рисовании, живописи, композиции и анализе творчества старых мастеров и их методов. Это было крайне полезно для Сергея, который научился понимать и высоко ценить этих живописцев. Даже в поздние годы он проявлял глубокое почтение к Рембрандту, а также к композиционному мастерству Веронезе и портретам Тинторетто. Кроме того, Кончаловский сумел привить ученикам свое восхищение и любовь к Сезанну, который был широко признан и высоко оценен в России в начале века.

Творчество Сезанна открыло Сергею новый взгляд на выражение вечного, в его работах он видел больше духовности, чем у других современных художников. Сезанн, который считается «отцом современной живописи», в частности кубизма, разработал систему разделения натуры и любого объекта изображения на мелкие компоненты. Его картины как таковые фигуративны, но при более внимательном рассмотрении можно заметить, что все фрагментировано на маленькие «кубики» или другие фигуры – следы мазка кистью, поэтому его картины можно рассматривать как первый шаг к абстрактному изображению.

Кандинский считал, что метод работы Сезанна очень близок к чисто живописному: «Он поднял nature morte до такого уровня, когда его объекты оживляют то, что внутренне мертво. Сезанн относился к этим объектам так же, как к человеку, ибо обладал даром видеть внутреннюю жизнь всех вещей»[32 - Bowlt J.E. and Washton Long R.C. The Life of Vasilii Kandinsky in Russian Art. P. 70.].

П. Кончаловский. Портрет Леонардо Бенатова, 1920.

Публикуется с любезного разрешения института культуры Сотби (Sotheby)

Однако Кончаловскому была чужда одержимость Сезанна созданием совершенных по форме натюрмортов, он предлагал своим ученикам, скорее, наблюдать живую и нетронутую природу. Он советовал молодым художникам учиться выбирать только то, что сразу же бросается в глаза, находить ритм, совпадающий с математическими формами в «мелодии» пейзажа и отдавать предпочтение точным пропорциям сцены. Это, естественно, сочеталось с изучением техники использования цвета, визуализации формы и моделирования оттенков и нюансов.

Именно Кончаловскому Сергей обязан солидной профессиональной подготовкой и пониманием искусства:

«Живопись, как и всякое другое искусство, может быть великим только тогда, когда “берет” всего человека. Если этому отдается только часть жизни, это любительство. Любительство никогда не достигает тех степеней, которые возможны, когда твое искусство является во всех отношениях твоей жизнью»[33 - Архимандрит Софроний. Письма в Россию. С. 27.].

Благодаря усилиям Кончаловского Сергей наконец был полностью освобожден от воинской повинности. Кончаловский написал в феврале 1919 года[34 - РГАЛИ, фонд 680, on. 1, ед… хр. 967 (рукопись).] прошение освободить своего талантливого ученика от службы в армии, поскольку длительное отсутствие разрушительно влияет на его учебу. Сергей, ошеломленный творящимися на фронте зверствами, был глубоко благодарен учителю за помощь в демобилизации.

Летом 1920 года Кончаловский закрыл свою мастерскую в Свомасе и, как обычно, отправился в идиллическое поместье Абрамцево, примерно в 60 км к северу от Москвы[35 - Усадьба Абрамцево, принадлежавшая С.И. Мамонтову, крупному железнодорожному промышленнику и известному меценату, была местом пребывания творческого содружества художников, известного как Абрамцевский художественный кружок. Здесь проводили лето Поленов, Васнецов, Репин, Серов, Коровин, Нестеров, Врубель, участники первой группы передвижников, – рисовали, писали, творили. Даже после того, как Мамонтов продал поместье, оно все еще привлекало художников своими идиллическими пейзажами и уединением.], куда перебиралась на этот сезон колония художников. Кончаловский обычно проводил там все лето – рисовал и отдыхал от напряженной московской жизни. Его особенно привлекали дубовые рощи, которые он неоднократно писал и о которых часто рассказывал своим ученикам. Он стремился так изобразить деревья, чтобы зритель как бы ощущал их глубокие корни. Кончаловский объяснял ученикам, что нарисовать дерево можно, если оно имеет логически завершенную форму – наподобие здания, то есть должно расти вверх от земли, к лиственной кроне. Он советовал студентам писать с натуры, но, получив от нее первоначальный импульс и представив себе цвета и общую композицию, переходить к серьезному изучению пленэра и впоследствии завершить работу над картиной уже в мастерской.

Дерево можно увидеть и изобразить разными способами. Кончаловского привлекал чисто художественный подход – изобразить живописную ценность дерева, весомую и монументальную. Тем не менее один и тот же образ может содержать аллегорические, исторические и духовные аспекты [36 - Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 2, часть 3.].

Сергей в своих более поздних работах выражает туже мысль:

«Когда мы смотрим на вековое дерево, высоко к облакам возносящее свою крону, то мы знаем, что сила корней его, идущих в глубину, должна соответствовать массиву дерева. Если бы корни не проникали бы в темные недра земли, б.м., настолько же глубоко, насколько возвышена крона; если бы масса корней и крепость их не были соответственными объему и весу видимой части дерева, то не могли бы они ни кормить дерево, ни удержать его стоящим: и малый ветер повалил бы его»[37 - Архимандрит Софроний (Сахаров). Аз Есмь. С. 115.].

Барвиха

В июне 1920 года во время летних каникул, вдохновленный примером своего учителя Кончаловского, Сергей с группой друзей по мастерской сбежал из суматошной Москвы в деревню Барвиха, примерно в 15 км к западу от Москвы[38 - Москва как раз пережила одну из самых тяжелых зим: «Москва в начале 20-х годов была странным городом… На заснежных улицах валялись трупы лошадей, по вечерам раздавались выстрелы, не хватало продовольствия и горючего». Senelick L., Ostrovsky S. The Soviet Theater: A Documentary History, New Haven: Yale University Press, 2014. P. 104.]. Барвиха по-прежнему была сельским раем – большие деревья, леса, луга и озера на южном берегу реки Москвы находились достаточно далеко от города, но добраться туда было не трудно[39 - В 1920 г. до Барвихи еще не было железнодорожного сообщения, друзья выходили на станции Немчиновка и дальше шли пешком.]. Здесь можно было любоваться спокойными и безмятежными пейзажами, идеальными для художников, находя для изображения такие объекты, которые после ужасов последних лет, проведенных в городе, помогали вновь обрести вдохновение и вернуть веру в жизнь.

Культурный центр «Барвиха»

Фото Сергея Клишина

Барвиха стала для них как бы русским Барбизоном

, аналогом французской деревни, которая в середине 19-го века вдохновила группу французских художников на поиск новых объектов для живописи во времена политических волнений и революции[41 - Это была своего рода реакция барбизонцев на ужасы революции 1848 г., первые демократические восстания, предшествовавшие русским революциям.].

Тысячи таких тихих деревушек существуют по всей Галльской республике, но ни одна из них не обладает такой привлекательностью для живописца лесов, равнин, тихих полян и пастбищ, ибо здесь природа, похоже, сделала все возможное, чтобы снабжать материалом для художественного изображения[42 - НоеЪег A. The Barbizon Painters being the story of the men of thirty, New York: Frederick A. Stokes Company, 1915. P. 3.].

А. Лебедев-Шуйский. Ива

https://artchive.ru

Андре Дерен так описал это место:

«Здесь не было ничего, хотя на самом деле было всё, как в поистине великой картине». Возможно, в этом и заключается истинный урок Барбизона [43 - Bouret J. The Barbizon School and 19th Century French Landscape Painting, London: Thames and Hudson, 1973. P. 243.].

Семеро друзей – Елена Федоровна Анасова, Зоя Николаевна Богоявленская, Леонардо Бенатов, Анатолий Адрианович Лебедев-Шуйский, Сергей Семенович Сахаров, Григорий Александрович Сретенский и Александр Алексеевич Талдыкин отправились в Барвиху.

Лебедев-Шуйский и Сретенский позже стали в России известными художниками. Талдыкин обратился к театру и сценографии, а вот обе художницы, Анасова и Богоявленская, пропали из виду после 1920 года. Сахаров и Бенатов в 1922 году эмигрировали во Францию, где Бенатов сделал себе имя в парижских художественных кругах. Григорий Сретенский стал близким другом их обоих, в особенности Бенатова, с которым продолжал переписываться до самой смерти[44 - Неопубликованные письма хранятся в архивах Третьяковской галереи, фонд 231.].

Поездка в Барвиху оказалась поворотным пунктом для всех членов группы и заметно повлияла на них. Молодые художники были очарованы пейзажем, который давал толчок их художественному воображению. Они «экстатически рисовали наброски с натуры, уделяя особое внимание внешнему виду и структуре деревьев: серебристо-белые ивы, тополя, величественные дубы и раскидистые ветвистые клены. Погружение в поэзию природы глубоко повлияло на способность молодых художников видеть, чувствовать и понимать ее красоту, развивая усиленное чувство цвета и поэтического восприятия»[45 - Лобанов В.М. Лебедев-Шуйский. М.: Советский художник, 1960. С. 10.].

По словам Сергея: «Едва ли не весь мир, едва ли не каждое зрительное явление становилось тайной, красивой и глубокой. И свет иным: он ласкал предметы, окружал их ореолом как бы славы, сообщая им вибрации жизни, не поддающейся изображению средствами, которыми располагает художник»[46 - Архимандрит Софроний. Таинство христианской жизни. С. 134.]. В течение этого времени его поиски дальнейшей, глубочайшей правды определили его творчество: «В свое время, будучи живописцем, я не находил удовлетворения, потому что имевшиеся в моем распоряжении средства были бессильны выражать явленную в творении красоту»[47 - Архимандрит Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 234.].