Старчество в годы гонений. Преподобномученик Игнатий (Лебедев) и его духовная семья

I. Детство, отрочество и первые годы юности

В Тебе утвердихся от утробы, от чрева матере моея Ты еси мой Покровитель.

    Пс 70:6

Небольшой уездный городок Чухлома Костромской губернии был местом рождения преподобномученика Игнатия. Чухлома расположена в 60 верстах от железной дороги, неподалеку от большого Чухломского озера, на берегу которого помещается мужской Авраамиев монастырь. Преподобный Авраамий Чухломской и Галичский чудотворец, ученик преподобного Сергия Радонежского, является духовным покровителем окрестных городов и селений и благоговейно чтится жителями как изгнавший змей из окружных лесов своими святыми и угодными Богу молитвами. Ежегодно в день блаженной кончины преподобного Авраамия, 20 июля совершался торжественный крестный ход из монастыря, привлекавший большое количество богомольцев. Многие и преславные чудеса совершались и совершаются у гроба Преподобного, и не оскудевает приток верующих сердец к его многоцелебной раке.

Родители батюшки происходили из жителей города Чухломы: отец – из звания потомственных почетных граждан, мать была дочерью секретаря Чухломского земского суда. Александр Константинович Лебедев, отец батюшки, начал свою трудовую жизнь еще будучи 15 лет от роду, тотчас по окончании уездного училища, в Чухломском уездном суде в должности канцелярского служащего. 27 лет он был утвержден в звании помощника секретаря съезда мировых судей, спустя же год – в звании секретаря съезда. В этой должности он работал до глубокой старости, честно и непорочно выполняя свои обязанности, за что и был произведен в надворные советники, а также награжден в разное время тремя наградами: орденами Святого Владимира 4-й степени, Святой Анны 3-й степени и серебряной медалью.

По свидетельству самого батюшки, вся большая и сложная работа съезда судей лежала фактически на Александре Константиновиче. С этим множеством дел Александр Константинович, однако, справлялся очень легко, так как имел большую способность разбираться в материале, обладая природным даром давать советы в различных сложных жизненных обстоятельствах.

Так, 30 августа 1913 года Александр Константинович писал сыну, находясь дома по случаю перелома ноги: «Дела по съезду за август прошли благополучно, ко мне носили все бумаги и дела на дом для просмотра и поправления, а также и М. Н. приходил за советом, после же съезда написал им более 30 решений в окончательной форме, да видно уж очень убедительно, потому что до сего ни одной жалобы не подано, а также и на будущий сентябрьский съезд на три заседания 75 дел готовы, я прочитал их и наметил резолюции – пусть проверяют».

Александр Константинович был глубоко верующим православным христианином, полагая течение своей жизни со всеми ее большими и малыми трудностями в совершенную преданность Промыслу Божьему, как в этом можно убедиться из многих писем его к сыну. В ноябре 1916 года, подробно описывая, как загорелись ночью от горячей лампадки бумажные иконки и деревянная полка, Александр

Константинович видит чудо в том, что огонь погас сам собою, ведь «если бы не погасло, то произошел бы пожар; но вот Богу угодно было проявить к нам окаянным грешникам Свою милость и избавить нас от такой беды». Наутро после пережитого чуда Александр Константинович служил молебен в храме, а позднее дома – всенощную и молебен с акафистом Пресвятой Богородице. «О. Николай смотрел обгорелые места, – пишет с благоговением Александр Константинович, – и пришел в полное недоумение, как погас огонь, а по всем признакам было пламя, и убедился, что совершилось чудо, которым мы спасены от явной смерти».

Мать батюшки, Мария Филосбфовна, была также благочестивой жизни, сподобившись в последние годы свои принять монашество, предложенное ей ее сыном и духовным руководителем. До замужества, по собственным ее словам, она занималась немного шитьем платья, причем ей приходилось выполнять как легкие, так и более трудные заказы. В замужество она вступила уже после 30-ти лет, когда Александру Константиновичу было около 40. «Согрешила я, – уже потом, в глубокой старости, говорила Мария Философовна, – поздно замуж вышла».

Такое смиренное рассуждение старицы было тем более трогательно, что она сподобилась быть матерью истинного служителя Божия, да и сама украсила жизнь свою монашеским чином, получив данное ей от сына имя преподобного Авраамия Чухломского, ее родного с детства покровителя и чудотворца.

Батюшка родился 28 мая 1884 года, в Духов день. «Только начали утром к обедне звонить, – рассказывала потом сама матушка Авраамия, – отец Агафон и родился. Часов 8 утра было, наверное». Не случаен был этот чудный день и час появления на свет отца нашего. Соделал его Господь и богато напитал дарами Святаго Духа, и самого сотворил живым сосудом благодати. Сам батюшка всю свою жизнь благоговейно чтил этот день и всегда считал Духов день днем своего рождения.

О детстве и отрочестве маленького Саши немного осталось свидетельств. Был он вдумчивым, очень деловитым мальчиком и, по словам своей матери, даже приезжая гостить на лето к родителям, успевал поделать для дома полочки, шкафчики и прочие хозяйственные вещи. Печать серьезности и какой-то особой тихости лежала на всем облике маленького Александра. Подлинно, думалось, глядя на него, что «от чрева матери Бог был его покровитель». Однако мальчик не лишен был и детской резвости, о чем свидетельствуют некоторые надписи на его школьных книгах. Так, однажды при переходе из класса в класс Саша с удовольствием пишет на своем дневнике: «Прощай, прощай, прощай до следующего года!» Осталось и еще в памяти знавших батюшку, как иногда он любил прибежать к своей мамаше, прося чего-нибудь сладкого, и быстро проговорить: «Закусить, кусить, кусить!»

Но вообще маленькому Александру мало пришлось жить со своими родителями, так как уже 10 лет он должен был уехать в Солигалич для поступления в Духовное училище. Сам батюшка говорил потом, что ему не пришлось привыкать к родителям и что, может быть, поэтому он всегда ровно, с почтением, но без особого пристрастия относился к ним. С любовью проводили родители своего единственного сына на учение в чужой город, благословив небольшой иконой Смоленской Божией Матери. «Дар и благословение родителей, – читаем мы на обратной стороне иконки, – перед началом учения в Солигаличском Духовном училище в 1894 году 23 сентября». Горько плакал Саша, уезжая на незнакомую ему жизнь из-под родительского крова в чужие люди.

По окончании училища Александр поступил в Костромскую Духовную семинарию. К этим годам относятся воспоминания батюшки о том, как он ходил в Костромской собор, где Успенским постом нараспев служился акафист Успению Божией Матери. Мотив заключительного стиха: «Радуйся, Обрадованная, во Успении Твоем нас не оставляющая», – батюшка любил напевать и потом, причем всегда говорил, что до последних дней помнит этот мотив, помнит и некоторые выражения из акафиста. «Трудный акафист этот», – говаривал он, и, стоя в уголке своей кельи, с глубоким чувством следил за чтением акафиста, подсказывая своим келейным отдельные стихи икосов: «Радуйся, обратившая в веру Афониево неверие… Радуйся, одре Царя Великого, вещанный Соломоном».

В бытность свою в Костроме батюшка очень чтил местную святыню – Феодоровскую икону Божией Матери, сохранив благоговейное почитание ее во все дни своей жизни. Позднее он просил даже изобразить эту икону на одном из приготовленных для него складней, где хотел почтить все дорогие его сердцу святыни. Среди старых тетрадей батюшки сохранился и тщательно переписанный тропарь в честь Феодоровской иконы Божией Матери, служащий выражением его глубокой веры к чтимому образу: «Пришествием честныя Твоея иконы, Богоотроковице, обрадованный днесь богохранимый град Кострома, якоже древний Израиль к кивоту Завета, притекает ко изображению лика Твоего…»

Так проходили годы костромской жизни; курс учения в Духовной семинарии подходил к концу. 18 лет Александр Александрович окончил семинарию и в начале 1903 года находился в Чух л оме с родителями, готовясь учиться дальше. В марте этого года он выправил формулярный список своего отца, необходимый для поступления в учебное заведение. У Александра Александровича не было желания оставаться с семинарским образованием, как он сам позднее о себе говорил, ему хотелось поступить в Казанский ветеринарный институт. Возможно, что провинция, в которой жил юноша, вместе с теми городами, в которых он учился, были тесны для его души. Хотелось повидать более широкий Божий мир, раскрыть ему навстречу свои молодые, еще неиспытанные силы, или – что то же, по Соломону, – поискать премудрости от юности своея (Прем 8:2).

Известно об этих годах Александра Александровича, что он любил музыку, сам учился и играл на скрипке. Любовь к музыке сохранилась у батюшки и в зрелые годы. Чутко вслушивался он в церковные песнопения, различая истинно художественные мелодии от того, что не имело ценности. Так, он высоко ценил музыку в стихирах апостолам Петру и Павлу, «Блажен муж» Зосимовского напева, кондак святителю Петру и многие другие.

Кроме того, в годы своей юности Александр Александрович очень любил заниматься и астрономией, много читал Фламмариона и потом знал многие созвездия; особенно же любил он поминать созвездие Ориона, упоминаемое в Паремиях Постной Триоди, и толковал, как его среди других звезд на небе разыскивать. «Орйон и все украшение небесное…», – скажет, бывало, батюшка и голосом покажет, как правильно по-славянски надо делать ударение на слове Орион.

К осени 1903 года, на 20-м году своей жизни Александр Александрович был зачислен в число студентов Казанского ветеринарного института.

II. Жизнь в Казани

…Премудрости же не одолеет злоба… Сию возлюбих и поисках от юности моея, и взысках невесту привести себе, и любитель бых красоты ея.

    Прем 7:30; 8:2

Приехав в Казань, вновь зачисленный студент поселился в комнатке неподалеку от ветеринарного института и начал с добросовестностью постигать курс преподаваемых наук.

В то время неподалеку от Казани, в Седмиезерной пустыни подвизался известный своей духовной жизнью и опытным руководством старец схиархимандрит Гавриил. Вокруг него собралось большое общество уже возрастающих в духовной жизни пастырей, его мудрыми советами окормлялись настоятельницы монастырей, имелся и сосредоточенный вокруг батюшки Гавриила кружок церковной молодежи. К последнему и примкнул молодой студент ветеринарного института, учась одновременно с мирской мудростью горнему мудрованию. Жажда любви к Богу, возникшая в сердце Александра Александровича за период костромской жизни, теперь нашла свое удовлетворение, сердце его открылось навстречу свежей, живой Божественной струе.

Средоточием, к которому стремилась его душа, был Спасский мужской монастырь, настоятель которого архимандрит Варсонофий, духовный сын батюшки Гавриила, был первым наставником юного ревнителя благочестия. Там, у мощей святителей Гурия и Варсонофия, Александр Александрович простаивал многие часы, забывая себя, забывая всех окружающих. Во время одной такой усердной молитвы за длинной монастырской службой у него была похищена снятая шинель, только что сделанная ему родителями. Так как ветеринарный институт и домик, где жил Александр Александрович, помещались от Спасского монастыря на противоположном конце города, то на Страстную неделю, чтоб насладиться церковной службой, он временно переезжал в номер гостиницы рядом со Спасским монастырем. Обычно же на праздничные и другие службы Александр Александрович ходил пешком через весь город, в полчаса одолевая значительное пространство.

Здесь-то, в Казани, и были посеяны в душу молодого студента мысли об особом образе жизни, отличном от того, к чему его готовил институт, мысли о подвигах поста и молитвы, мысли о монашестве. С особой любовью притекал он к мощам святителя Варсонофия, чудотворца Казанского, поверяя ему свои еще не вполне оформившиеся надежды, желания, упования…

От этого периода казанской жизни батюшки осталась часть его дневника, по которому можно судить, что волновало и заботило тогда душу слушателя ветеринарного института. В 1904 году, достигая 20 лет своей жизни, Александр Александрович часто делал в своем дневнике разбор читаемого им дневного Евангелия, обычно прилагая прочитанное к самому себе. Так, 23 мая 1904 года он пишет: «Господь сказал: итак всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным» (Мф 10:32)[5 - Здесь и далее подчеркнутое отцом Игнатием выделено курсивом.].

«Из этого следует, – рассуждает Александр Александрович, – что мы не должны стыдиться исповедывать, то есть открыто признавать Господа нашего Иисуса Христа пред подобными нам людьми, хотя бы мы от этих последних могли ожидать и насмешки, и издевательства, и названия глупцов и т. п. Для меня это выполнимо, – заключает он, – главным образом при встрече с неверующими людьми, пред которыми я, не боясь ни потери знакомства, ни чего-либо другого, должен исповедать Христа, если будет в этом необходимость».

«Господь говорит, – пишет Александр Александрович ниже, – кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; а кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня» (Мф 10:37). «Из этого видно, – рассуждает юноша, – что Господь требует от своего последователя полного беспристрастия к миру; даже самые близкие – родители – не должны быть препятствием в следовании за Христом». Таково было мудрование студента 1-го курса.

Еще более определенно проявляется настроение души Александра Александровича в том же его дневнике к концу 1904 года. Здесь дневник превращается уже в выписки из изречений святых Отцов: Симеона Нового Богослова, Иоанна Лествичника, аввы Дорофея и других. Это показывает, что в то время Александр Александрович твердо вступил на путь аскетический, получая для чтения книги святых Отцов, руководящих к монашеской жизни. В это же время Александр Александрович пользовался и советами схиархимандрита Гавриила. Так, в рукописях его находим несколько слов старца Гавриила, помеченных 1905 годом с его собственноручной подписью.

Выписки из святых Отцов постепенно сменяются в дневнике Александра Александровича отдельными отрывками из Патерика. Некоторые из них касались глубоких вопросов и даже тайн монашеской жизни в испытании помыслов, в откровении их старцу, некоторые относились к случаям видений или откровений, получаемых святыми. Теперь уже реже (по сравнению с маем предыдущего, 1904 года) среди этих выписок попадаются обращения к самому себе. Только иногда, выписывая какое-нибудь назидательное наставление старца, обличающее пороки ученика, Александр Александрович помещал внизу страницы краткую молитву в одну строчку, или же мы находим там замечание такого характера: «Это мой портрет, обличение и меня».

Ранее неопределенное и неясное состояние его души в 1905 году уже значительно определилось. И здесь, раскрывши свою душу перед старцем схиархимандритом Гавриилом, сказав ему о желании иноческого пути, Александр Александрович получил благословение на монашество. Мудрый старец понял, что в лице молодого студента он имеет душу, ищущую премудрости Божией, почему и ясно удостоверил его благословением на новый путь, сказав, что «его желание монашества есть звание Божие». Это было 25 апреля 1905 года.

Некоторые выписки, особенно отмеченные Александром Александровичем, могут ясно свидетельствовать о том, что наиболее приковывало внимание его юной души при изучении Патерика. «Познав преподобный Пахомий, – пишет он в своих выписках, – каковое в последние дни имать быти во иноцех небрежение, и леность, и помрачение, и падежи, и яко образ токмо в них будет иночества, и рыдаше о том вельми. И явися ему Господь Иисус Христос и рече: «дерзай, Пахомие, и крепись, семя бо твое духовное не оскудеет до скончания века, а от имущих по тебе быти мнози из глубины мрачного онаго рва Моею помощию спасшеся, вышши явятся паче нынешних добродетельных иноков. Нынешний бо, образом твоего жития наставляеми и просвещаеми добродетельми, а иже по тебе быти имут в мрачном рве тобою виденнии, не имеющи таковых наставников, могущих от того мрака извести их, самовольным своим произволением отскочивши от тмы, светлым заповедей Моих путем усердно пойдут и угодны Мне обрящутся. А инии напастьми и бедами спасутся и великим Святым сравняются: аминь бо глаголю тебе о них, яко тоежде спасение получат, еже и нынешний иноцы, совершенно и непорочно жительствующий».

Ниже идет другая выписка: «Преподобный Ор, когда ученик ему сказал, что пришла Пасха и надо праздновать, глагола старец: ей, чадо, аз забых, яко Пасха ныне. И изшед из келлии, ста под небом и простер руце к небеси, стояше тако три дни недвижимо, весь ум имея вперен в Боге. По третием же дни пришед ко ученику, рече: се, чадо, по силе моей праздновах Пасху. Глагола ему ученик: что сие сотворил еси, авво? И рече старец: чадо, то праздник есть и Пасха монаху, да ум его молвы мира сего мимоходит, яко же Израиль море не мокрыми ногами, и с Богом да соединяется».

Местами выписки из святых Отцов в записках Александра Александровича сменялись отрывками из богослужебных книг – выписками из канонов, стихир, тропарей. Уже тогда, юный душою, Александр Александрович находил в богослужении Православной Церкви много красоты и изящества, много глубоких истин, выраженных с особой силой различными духовными песнописцами.

Так, мы опять читаем в его тетрадях выписку из канона преподобного Андрея Критского: «Рука нас Моисеева да уверит, душе, како может Бог прокаженное житие убелити и очистити, и не отчайся сама себе, аще и прокажена еси».

И дальше из службы предпразднства Рождества Христова: «Како приимет Тя, Слове, раждаема плотию вертеп малейший и зело худый? Како же повиешися пеленами, одеваяй небо облаки? Како в яслех бессловесных возляжет, яко младенец?»

Летом 1905 года, находясь в родной Чухломе на каникулах, Александр Александрович открыл свое намерение родителям, сказав им, что получил уже на сие благословение от старца схиархимандрита Гавриила и просит теперь родительского благословения на монашеский путь. Нелегко было родителям, бывшим уже не в молодых годах, согласиться на лишение своей опоры в старости, своей единственной надежды, единственного сына. Но любомудрие и живая вера в Бога победили – сначала с трудом, а потом уже и добровольно родители согласились и благословили Александра Александровича на новый путь. Об этом опять читаем в одном из писем Александра Константиновича к сыну: «…Ты уже имел от нас на эту жизнь благословение… и с того времени как наше благословение, так и твое желание не изменялись».

Батюшка сам рассказывал впоследствии, что, задумав идти в монастырь, он старался приготовить себя заранее к различным послушаниям. Так, он считал, что должен хотя немного изучить и дело варения пищи. Для этого под руководством своей матушки он занимался чисткой картофеля, чтобы его непривычные к подобной работе руки не оказались в монастыре совсем не готовыми к суровому труду.

Настроение Александра Александровича в предпринятом им намерении оставалось все время твердым и деятельным; в первую очередь занялся он воз деланием своей нивы душевной. Об этом свидетельствует письмо архимандрита Варсонофия, присланное в июле 1906 года на имя Александра Александровича из Казани в Чухлому в период его летнего отпуска. Вместе с пожеланием спасаться отец Варсонофий пишет относительно ведения дневника, что это полезное занятие. «А в какой день нечего писать или лень, так сие и впишите в назидание себе», – пишет отец архимандрит. «Писали о помыслах, – читаем мы дальше, – относительно их нужно всегда быть настороже. Правило свое старайтесь исполнять. На мелочи не особенно смотрите, чтоб не размениваться, а главное – сердце чтобы было чисто и смиренно».

Очевидно, что в описываемый период студент ветеринарного института помимо своих основных занятий по ветеринарии душой принадлежал уже братству спасающихся, имея тщание об исполнении иноческого правила, о наблюдении за помыслами и об откровении их.

Назидание своего первого духовного отца, архимандрита Варсонофия, батюшка и позднее часто поминал, когда учил своих духовных детей, как следить за помыслами. «А в какой день ничего не запомнишь за собой – так и напиши: простите, не последила за собой. Меня так в Казани учили», – говаривал батюшка.

Стремление осуществить на деле желание своего сердца было так велико у Александра Александровича, что в этот же период он ездил в Зосимову пустынь к отцу Герману с просьбой о принятии его в число братии. Старец не отказал исполнить в дальнейшем желание юноши, но счел нужным для него сначала окончить институт. За послушание старцу, имея надежду, что он будет в числе братства Зосимовой пустыни, Александр Александрович возвратился в Казань и оканчивал курс наук в ветеринарном институте до 1908 года.

Оглядываясь на период казанской жизни батюшки, хочется дать должную оценку тому, что приобрел он за этот период и какое значение для его дальнейшей жизни имела Казань. Мы уже говорили, что Духовная семинария и полученное в ней образование не удовлетворяли Александра Александровича. Он стремился к приобретению точных знаний, к расширению своего кругозора, почему и избрал для себя поступление в ветеринарный институт. Что же случилось уже на первом году его студенчества? Перейдя из Духовной семинарии и как бы уходя от наук духовных к наукам светским, он здесь, посреди мира, был призван всемогущим зовом Божиим, и тогда, когда ощутил этот зов в себе, уже не противился ему, но всецело покорился, даже имел намерение ускорить течение свое. Зов этот к Живому Богу в душе Александра Александровича был поддержан и укреплен мудрым руководством старца Гавриила и отца Варсонофия, зов этот окреп и превратился в намерение, воплотился в жизнь, стал выполняться на деле.

Здесь, в Казани, Александр Александрович приобрел и духовных друзей, с одним из которых, архиепископом Гурием, до последних дней сохранил близкие, даже трогательно-братские отношения. Другой из них, преподаватель Пермской Духовной семинарии так писал батюшке в одном из своих писем: «Вас же я никогда не забываю; Ваш образ всегда передо мной бывает, когда я вспоминаю невозвратное прошлое – светлые дни жития казанского». С такой теплотой спустя несколько лет вспоминал о Казани питомец казанский, как бы делом отмечая ту действенную духовную жизнь, которая была в тот период разлита в православной Казани под руководством старца схиархимандрита Гавриила.

Еще более ясно о том, что дала Казань, выражается сам батюшка в одном из своих писем к старцу Гавриилу, называя его «первым своим старцем, от которого получил самое понятие о монашеской жизни, чрез которого духовно возродился в иную жизнь и коим впервые напитался духовною пищею». Подробнее о том же пишет батюшка в другом своем письме к игумении Казанского монастыря: «Как Вам известно, начатки монашества и даже самое понятие о духовной жизни я получил в Казани, во дни моего студенчества. Батюшка отец Гавриил, матушка Аполлинария, батюшка отец Варсонофий – вот мои земные руководители и наставники, а невидимые и небесные наставники были и есть Царица Небесная, ко святой иконе Которой – Казанской – я всегда имею особую любовь и во дни казанского жития всегда притекал; затем святитель Варсонофий, святая обитель которого была для меня как бы домом для души и тела моего. В храме у святых мощей его я пережил лучшие часы и минуты моей жизни, которые не знаю, когда повторятся, службы в сей обители, за которыми я постоянно бывал, это было воспитание моей души, ея трапеза; при одном воспоминании о них я и сейчас еще чувствую как бы некоторую духовную сытость, так оне напитали меня! Еще притекал я за помощию и к святителю Гурию. Вот с кем главным образом и каким духовным родством связана душа моя в богоспасаемом граде Казани».

Мало что можно дополнить к этим строкам, писанным скорее сердцем, нежели чернилами, да, кажется, лучше и не выразить состояние души и духовный восторг Александра Александровича за эти годы казанской жизни.

Но кроме того, что батюшка был призван к монашеству в Казани, кроме того, что он укрепился и возрос здесь в намерении своем, кроме этого из Казани он унес и то, что стало его достоянием на всю жизнь, – это была взращенная в его сердце любовь к старческому руководству. Не случайно поэтому именно в Зосимову пустынь, где было насаждено старчество, и устремился дух молодого ревнителя древней красоты иноческой жизни – старческого окормления.

III. Зосимова пустынь