Чувства, живущие под кроватью

– Нам бы порчу снять… – начала диалог жена. – У нас рыло свиное сделалось.

– Порча на вашем Петровиче, конечно, есть… – ответила старуха, – только она совсем пустяковая. Ему еще на третьем курсе института влюбленная девочка сделала отворот на красивых и молодых женщин. С тех пор он им никогда и не нравился. Снимать? Это будет стоить семь тысяч рублей.

– У нас денег лишних нет! – отмахнулась жена. – И вообще, мы за другим пришли. Нам бы вот рыло исправить. Кто-то же его наколдовал.

– Да никто его вам не наколдовал. Рыло его собственное! – уверенно сказала ведьма. – Видели бы вы, какие он комментарии пишет в интернете. Ну поросенок же натуральный. Это раньше он просто человеческую личину носил, а теперь она пропала временно. Как иногда маски слетают в прямом эфире. Ничего страшного, надо три дня подождать, и все восстановится. Вы только пока его родственникам не показывайте, скажите, что у него понос и ветрянка. За диагностику с вас 12 тысяч рублей.

Петрович, держа за руку жену, бежал к машине, радостно похрюкивая. Через три дня все действительно прошло, как и сказала бабка. С тех пор он был очень осторожен с комментариями в интернете… На всякий случай.

Дурной глаз

– Геннадий Викторович, стойте, куда же вы! Я вас везде ищу!

Галина бросилась вслед за заведующим отделением, увидев, как он выходит из кабинета. Она бежала со всех ног, но поскользнулась на мокром полу и рухнула врачу прямо под ноги.

– Что скажете? Получили результаты анализов? Что с дедушкой?

Геннадий Викторович, сухонький седеющий мужчина лет сорока пяти, брезгливо посмотрел на Галю и скривился, предчувствуя неприятную сцену.

– Вот не хотел вам настроение портить перед выходными, но прогноз плохой. Есть опухоль; ее, конечно, можно оперировать, но… учитывая возраст пациента… Я советовал бы окружить его вниманием и заботой вместо всех этих процедур. Вот так. Мне пора идти.

Геннадий Викторович торопливо зашагал к лифту. Галина бросилась вслед за ним.

– Ну хоть какая-то надежда есть?

– Нет! – отрезал заведующий.

При этих словах двери лифта захлопнулись. Галина стояла одна посреди больничного коридора. По ее лицу текли слезы.

* * *

Сказать дедушке правду, омрачив тем самым остаток и без того короткой жизни? Или соврать, лишив тем самым возможности завершить земные дела? Галина осталась одна наедине с этими мыслями. Потом глубоко вздохнула, вытерла слезы и через силу улыбнулась, стараясь придать лицу как можно более безмятежное выражение.

– Дед, ты меня еще не заждался? Я так и не нашла заведующего! – бодро отрапортовала она.

Дедушка, обладатель густых белых бровей, белоснежных усов и редких остатков поседевшей шевелюры, нахмурился.

– Можешь не обманывать меня, Галочка, я все знаю. В конце концов, я больше восьмидесяти пяти лет на свете живу. Я знаю, что сказал тебе врач, можешь не переживать. И к смерти я готов, насколько к этому в принципе можно быть готовым. Только перед этим мне нужно кое-что тебе рассказать…

* * *

Галка никуда не спешила. Она молча смотрела в окно, на голые черные деревья, на осеннюю грязь, на темные свинцовые тучи. У нее, конечно, было полно дел, но по сравнению с неизбежной потерей близкого любимого человека все они казались не такими уж и важными. Она взяла стул и присела у кровати больного. Дедушка, который стал вдруг невероятно серьезным, откашлялся, и начал свой рассказ.

– Ты знаешь, Галочка, я родился в Советском Союзе. Многое успел повидать, попробовать. Это сейчас говорят, мол, в СССР того не было, в СССР этого не было. Все было, но не обо всем говорили вслух. Об отношениях с женщиной, например, не принято было распространяться. А любовь была, и дети рождались! Духов французских не было, белья, а я доставал! И бабушке твоей дарил, царствие ей небесное. И колдунов в СССР тоже вроде бы не было. Но знала бы ты, какие очереди выстраивались к московским ведьмам и ясновидящим… У иных во дворах люди неделями ночевали, лишь бы совет получить.

– К чему это ты? – с недоумением спросила Галя.

– А к тому, что пришло мне время кое в чем признаться тебе. Я, если честно, Галочка, колдун. Самый настоящий советский колдун, пусть и на пенсии.

Галина не знала, что и сказать. С одной стороны, дед казался совершенно нормальным человеком, в здравом уме и твердой памяти, как говорили раньше. Но все эти его слова про ведьм и колдунов… Как это понимать?

– Не беспокойся, я пока еще в маразм не впал! – насупился дед, словно прочитав ее мысли.

– Я и не думала…

– Не обманывай меня. Лучше посмотри в окно.

Галя снова подошла к окну и вдруг увидела, как одно из сухих темных деревьев загорелось вдруг само по себе, вспыхнуло факелом. Дед довольно улыбнулся.

– Как тебе?

– Это ты сделал? – только и могла изумиться Галя.

– Да, представь себе. В этом и состоят наши магические способности. Мы можем взглядом (и даже внутренним взором) зажигать огонь и испепелить то, на что злимся. Стоит только немного сосредоточиться.

– Почему ты сказал «наши способности»? – удивленно переспросила Галя.

– Потому что они передаются в роду через поколение. Я не хотел тебе говорить раньше времени, но… пришло твое время принять дар. И да, варианта отказаться у тебя нет. Я всю жизнь пытался свести его к нулю – у меня ничего не получилось. От нашего выбора тут вообще мало что зависит.

– Мне надо что-нибудь подписать? Кровью? – с тревогой поинтересовалась Галина.

– Зачем так драматизировать?! Словно тут какое-то пошлое представление разыгрываем. Дар, если он настоящий, сам тебя найдет, от него так просто не убежать. Но прежде чем я умру, и ты останешься со своим даром один на один, я хочу, чтобы ты кое-что запомнила… Тогда жизнь твоя, как и моя, будет долгой…

* * *

Церемония прощания прошла быстро; были Галя и еще десять человек. Приехали домой, помянули деда добрым словом и занялись своими делами. Только небольшой блокнотик, в который Галя записывала наставления деда, напоминал о том разговоре. Записи в нем говорили о том, что Гале следует контролировать свой гнев и дурные мысли, иначе последствия могут быть самыми плачевными.

Несколько раз, когда Гале наступали на ногу в автобусе или пролезали мимо нее без очереди, она пыталась использовать завещанную силу, но ничего не выходило. В конце концов Галя и думать забыла о своих способностях, а предупреждения деда списала на чудачество пожилого человека. Она бы и не вспомнила о том разговоре, если бы однажды не поссорилась со свекровью…

* * *

– Галь, ну что за куртку ты ребенку купила! Я тебя умоляю! Со мной не могла посоветоваться?

Свекровь Нина Ивановна недовольно поджала губы. Галина никогда ей не нравилась. Ее сын мог бы сойтись с куда более перспективной невестой, чтобы и жилплощадь своя была сразу, и тесть чтоб с карьерой помог. Да еще куртка эта. Зачем-то черная, хотя всем известно, что девочки любят розовое…

– Так ведь ей уже пятнадцать, ее попробуй заставь носить то, что не понравилось… – оправдывалась Галя.

– Вот потому что сразу воспитывать надо было, а не на работу бежать, как ты! Не мать, а ехидна!

Галина хотела было что-то сказать, но одернула себя. Мама мужа как-никак. Однако слова свекрови показались ей такими обидными, что она долго не могла выкинуть их из головы.

– Жень, ну я не могу так больше, мы с тобой больше двадцати лет вместе, с самой юности, и все это время придирки. Ты видел ехидну вообще? Разве это я?!

Муж флегматично жевал. Ему не хотелось в очередной раз становиться на линии огня между женой и мамой.

– Видел, ехидна миленькая. Это и не оскорбление вовсе. Вот морская корова некрасивая, это я понимаю. И вообще отстань от мамы, она пожилой человек.

– Ну-ну! – сказала Галина.