Будь моим мужем!

В тот вечер Эмма вырвала его сердце без наркоза, и ему еще долго пришлось зализывать раны, чтобы оправиться от предательства. Он погрузился в работу и преуспел. Жизнь налаживалась, и, как только он выскажет ей все, что накипело, ему полегчает.

Каден свернул к дому Уильямсов на своем новеньком «додже рам». Первое, что бросилось в глаза, – облупившаяся краска на ограде. Надо бы прислать к Фрэнку пару рабочих, иначе после зимы древесина отсыреет, придется менять весь забор. В клумбах бурьян, вместо цветов. Ранчо в упадке и запустении с тех пор, как Эмма погналась за журавлем в небе.

Фрэнк Уильямс почти отошел от дел и не стремился восстанавливать ранчо после того, как дочь сбежала в Голливуд. Он планировал, что они с Каденом объединят хозяйства, создадут одно большое ранчо. Эмма разрушила его мечту – ее собственные мечты были важнее.

Каден ощутил угрызения совести – ему следовало чаще навещать старика, интересоваться, может ли он чем-то помочь, – и тут же нахмурился: Эмма не пожалела отца, а теперь вернулась, да еще с ребенком.

Каден припарковался, заглушил мотор и минуту-другую сидел в машине, смотрел на дом, где раньше проводил почти все свободное время.

Старый, но основательный особняк, выкрашенный в белый цвет с желтыми элементами отделки на фасаде. Именно так нравилось матери Эммы. На втором этаже – спальни. Он знал этот дом, как собственный. Они с Эммой начали встречаться через год после ее поступления в колледж. Друзья потешались над ним, не понимали, что он нашел в девчонке, но Кадену было все равно. Он был влюблен.

Любовь умерла вместе с ее отъездом.

И все же от одной мысли, что сейчас он войдет в дом и увидит Эмму, его охватило волнение.

Пока он сидел и размышлял, парадная дверь открылась и на улицу выбежала Грейси. Она направилась прямо к нему. Каден поспешно вышел, и она повисла у него на шее, словно в поисках защиты.

– Не могу поверить, – пробормотала она, – только вчера явилась, а ведет себя так, будто мы должны быть счастливы, что она соблаговолила вернуться.

– Смотрю, ты не очень-то рада.

Грейси оторвала голову от груди Кадена и пристально посмотрела на него.

– Да я в бешенстве!

Грейси в свои двадцать пять была прекрасна, как весенний цветок: с короткими кудрявыми волосами и зелеными глазами на тон светлее, чем у сестры. Он всегда был для нее как старший брат. Каден хорошо ее знал и сейчас видел боль и гнев в ее глазах. Он испытывал похожие чувства.

– Гвен встретила ее сегодня утром, сказала, что Эмма приехала насовсем.

Грейси отстранилась и сделала шаг назад. Слеза покатилась по щеке.

– С какой стати ей верить, она ведь уже бросала нас.

Плохо это или нет, но Грейси озвучила то, о чем он думал буквально минуту назад.

– Отец рад, что Эмма вернулась. – Девушка сунула руки в карманы. – Сегодня он даже встал с постели.

Вот это новость. Фрэнк потерял всякий интерес к жизни спустя год после отъезда Эммы. Со временем он перестал общаться с другими людьми, замкнулся в себе, отказался выходить из дома. Старик думал, дочь узнает об этом и вернется домой. Но Эмма не вернулась, и Фрэнк впал в депрессию. Если она снова уедет, это убьет его.

– Что, если Эмма узнает? – прошептала Грейси. – Она расскажет отцу и тогда…

– Расскажи сама, – тихо сказал Каден.

Он был единственным, кому Грейси доверяла свои секреты, но по данному вопросу их мнения расходились. Каден считал, что она поступает неправильно, и не боялся сказать об этом.

– Нет, я не могу, особенно сейчас.

– Привет, Каден.

Внутри его все замерло. Эмма. Ее низкий бархатный голос, как и раньше, отзывался в каждой клетке его тела. Удивительно, после стольких лет…

Каден повернулся.

Эмма стояла на пороге.

У него перехватило дыхание.

Последний раз он видел ее по телевизору. Она снималась в забавном семейном сериале, и он не мог не признать, что у нее отлично получается. Настолько хорошо, что он посмотрел одну серию, напился и больше никогда не включал ящик. Эмма бросила его ради славы, и его разрывало на части от мысли, что она преуспела.

Каден с интересом рассматривал ее, обновленную. Вьющиеся волосы отросли с тех пор, как они расстались, и теперь ниспадали на плечи каштановой волной. В красной фланелевой рубашке, черных джинсах, облегающих стройные ноги, и ковбойских сапогах она выглядела невероятно сексуально. Каден даже подумал, что она нарядилась для очередной роли.

Несмотря на то что страстно желал ее, он окинул Эмму холодным, оценивающим взглядом. Годы, полные разочарования, гнева, злобы и страдания от разбитого сердца, не прошли для него даром. Ее лучистые зеленые глаза были так же чисты и прекрасны, но сейчас в них скрывались тайны, ему не известные. Это ему не понравилось.

– Не поздороваешься со мной? – крикнула она.

Каден вспомнил ее холодные, жестокие слова в день расставания – она наплевала на него, на их отношения, а теперь говорит «привет» так, будто ничего не было. Неужели она ждет, что он позовет ее выпить, вспомнить былое? А потом попросит его посидеть с ребенком? Нет уж, спасибо.

Грейси крепко вцепилась в его плечо. Каден чувствовал, как ногти девушки впиваются ему в кожу через куртку. Вот кто теперь его соратник. Грейси. Она не уехала, она осталась и заботилась о тех, кого бросила Эмма. Он встанет на сторону Грейси против женщины, которая покинула их обоих.

– Что ты здесь делаешь, Эмма?

Она гордо вскинула подбородок и, не сводя с него глаз, сказала:

– Вернулась домой.

– Правда?

Кровь в венах начала закипать, Каден решил не обращать на это внимания. Он ей не верил.

– С Голливудом покончено, – ответила она, гордо вздернув подбородок.

Она защищалась, как могла, и у нее хорошо получалось, хотя Каден не хотел это признавать. Почему она отказалась от карьеры кинозвезды? Что привело ее в родительский дом? И почему ему не все равно, после стольких лет?

– Что так? Планы изменились?

– Я изменилась, – ответила Эмма.

Каден кивнул.

– Хм, пять лет назад ты изменилась, теперь опять. Когда выйдет следующая новая версия тебя?

– Другой не будет.

– Не верь ей, – прошептала Грейси.

– А я и не верю, – ответил Каден и с удовольствием заметил, как Эмма сверкнула глазами.

Что это, гнев? Уязвленность? Не важно. Он хотел ее до боли в паху, но верить ей не мог.