Аннапурна

Появляется необычная усталость. Несмотря на пройденный длинный путь, чувствуется недостаток тренировки и слабая акклиматизация.

– Необходимо, чтобы все, включая шерпов, участвовали в разведке и ночевали на высоте 5000—6000 метров, – говорю я Ишаку. – Совершенно ясно, что без предварительной акклиматизации подняться высоко невозможно.

На перевале нас встречает ледяной ветер. Приходится надеть штормовки и брюки из голубого нейлона, непроницаемого для ветра и снега.

– Вот так штука! Недурно! Отсюда начинается ущелье!

– На карте его нет, – уверяет Ишак, – это неизвестное ущелье.

– Оно спускается к северу и разделяется на две громадные ветви.

– А Дхаулагири нет и следа! Если не считать эту подделку, эту жалкую имитацию, – говорит Марсель, указывая на какой-то семитысячник, удивительно похожий на Дхаулагири.

Неглубокое Неизвестное ущелье, названное так Ишаком, обожающим давать имена, полого спускается перед нами. Оно довольно широкое, альпийского типа. Перемежающиеся пятна снега и пожелтевшей травы напоминают пятнистую шкуру тигра.

– Чтобы увидеть северный склон Дхаула, нужно идти влево, до другого конца ущелья, с той стороны, вероятно, должен открываться потрясающий вид!

Однако мои слова не вызывают у Ишака особого энтузиазма.

– Сейчас слишком поздно, – отвечает он, – и у нас нет с собой палатки.

– Ты прав.

– Спустись немного, я сниму панораму – и вниз!

С другой стороны Тукучи над вершинами Нилгири поднимается мощный пик. Ишак определяет: это Аннапурна. Пока я подхожу к нему, он быстро рисует крюки. Дует пронизывающий ветер. Набегают облака. Поспешно проглотив тюбик сгущенного молока, пускаемся в обратный путь…

Шагаем молча, с неподвижным взором, как автоматы. Дыхания не хватает. В сознании возникают сладкие грезы: нежная долина Шамони с успокоительной зеленью лесов; тенистые тропы, по которым так приятно прогуливаться!

Я чувствую, что силы иссякают. Последний подъем перед перевалом – тяжелое испытание. Ишак пробивает тропу. Стараюсь следовать за ним, но тщетно. Через каждые десять шагов валюсь на снег.

Больше не могу!

Марсель клянет меня последними словами – в таких случаях это единственное средство.

Наконец гребень! Какое облегчение! Но впереди еще весь спуск.

К своему удивлению, с первых же шагов я чувствую, что у меня выросли крылья. Буквально кубарем скатываемся вниз. Через несколько минут мы в лагере. Я делаю открытие: при подъеме страдаешь от высоты, недостатка кислорода, одышки. На спуске – ничего подобного. Наоборот, все кажется легко.

Пока греется вода для чая, Ишак рассказывает мне о любопытном явлении, замеченном им совсем недавно, когда мы шли по плато.

– Я брел как истукан, и мне все время казалось, что позади слышны чьи-то шаги… Кто-то третий идет за нами. Я хотел даже тебе крикнуть, но язык не поворачивался. Украдкой я поглядывал назад, чтобы успокоиться. Но это ощущение все время возвращалось, как навязчивая идея. Потом все пришло в норму. Как раз в это время у тебя был припадок депрессии.

– Да… это доказывает, что на высоте ясность мышления катастрофически падает.

Мы чувствуем себя разбитыми, ноги дрожат, голова тяжелая. Сквозь окружающие тучи пробивается солнце.

– Анг-Таркэ идет! – кричит Ишак, заметивший на снегу поднимающуюся по следу маленькую черную точку.

– Ура! Он поможет нам тащить все это хозяйство.

В сильном возбуждении мы забываем о прелестях спального мешка. С грехом пополам напяливаем на ноги замерзшие ботинки. Бивак свернут в рекордное время. Нагруженные, как верблюды, осторожно спускаемся по ненадежному снегу.

– Салям, Анг – Таркэ!

– Tired, sir?[46 - Устали, сэр?]

Он хочет все взвалить на себя! Плечи у меня буквально перепилены лямками, и противиться соблазну – просто пытка. Однако благоразумнее будет распределить груз поровну.

– Вперед!

Мы скатываемся по лавиноопасным склонам, не внушающим мне сейчас никакого доверия. Вот и гребень – кошмар Террая. Лыжи на месте.

Анг-Таркэ спускается до лагеря пешком, в то время как мы на малой скорости выписываем по ненадежному снегу великолепные повороты.

На следующий день нас встречают в Тукуче с триумфом. Террай, спустившийся накануне, чувствует себя лучше, однако его усталость еще не прошла. Товарищи забрасывают нас вопросами:

– Так как же с Дхаулагири, какие перспективы?

– Куда он спускается, этот северный склон?

– На луну!..

Восточный ледник

За исключением Кузи и Шаца все в сборе. Прекрасный случай, чтобы обсудить создавшееся положение.

Удо сообщает, что 27 апреля он поднялся на седловину в гребне, показавшуюся нам столь обнадеживающей, когда мы впервые увидели ее из Лете[47 - Впоследствии эта седловина получила название "Перевал 27 апреля"].

– Тяжело, конечно, но носильщики все же пройдут. Оттуда видна Аннапурна… но так далеко! Наверху видны гребни, в ущелье Миристи-Кхола спускается ребро. Может быть…

– А перевал?

– Не видно никаких Тиличо! Я там остановился, отпустив других вперед.

– В конце концов, – говорю я после паузы, – перед нами три задачи. Что касается Дхаулагири, нужно исследовать северную часть и подходы к ней. Разведка, которую мы сделали с Ишаком, лишь приподняла край завесы, но отнюдь не разрешила всего вопроса.

– Это не вопрос, это тайна, – говорит Ишак. – У меня на этот счет есть кое-какие мыслишки, но, очевидно, надо посмотреть на месте.

– Значит, нужно сделать еще одну разведку. Это и далеко и высоко. Придется здорово поднажать!

– Включай и меня, как только я буду в состоянии двигаться, – говорит Террай. – Мне надоело болеть. В последний раз, когда я был с Морисом и Ишаком, я "дошел". Требую реванша. Через два дня я буду в полной форме…

– Не хочу навязываться, – вступает в разговор Удо, – но, признаться, мне бы тоже хотелось пойти. Я здесь только и делаю, что раздаю лекарства тукучским "пациентам".

– Престиж, старина! Не забывай. А потом, ты ведь только что вернулся!

– Наш престиж настолько велик, что может обойтись пару дней и без меня.