Ричард Львиное Сердце

«Что, господи прости, творится тут, в этой семейке?» – спросил себя Ричард, пожимая плечами, и вышел на свежий воздух.

Аббат замечает, что его господин и повелитель прибежал к нему и «навалился на меня, словно влюбленный после долгой разлуки со своей милой. „Мило, Мило, Мило! – воскликнул он три раза подряд, как будто мое имя могло оказать ему поддержку. – Поживи и увидишь деревяшку на престоле Англии!” – так он и сказал престранно».

Глава IV

Как Жанна пригладила то, что взъерошила Элоиза

Когда граф Сен-Поль явился в Париж, он прежде всего нашел, что цель его поездки – вещь щекотливая: и правда, трудненько совещаться в столице короля с союзниками короля о том, как бы вернее помешать этому же королю. Как и следовало ожидать, оказалось, что он может сделать немного или вовсе ничего в этом направлении. Король Филипп французский был занят приготовлением к пышной встрече своей сестры Элоизы: герольды уже готовились ехать за ней. Николай д’Э и барон де Креси должны были их сопровождать. Король Филипп думал, что Сен-Поль как раз пригодится ему в качестве третьего посла, но тому это было вовсе не под стать.

Граф отправился к своему родственнику, маркизу Монферрату, тяжелому на подъем итальянцу, который сказал ему мало утешительного. Маркиз только посоветовал своему «доброму кузену» лучше помочь ему самому взойти на иерусалимский престол.

– Разве мало с вас одного короля на всю семью? – спросил он.

Сен-Поль язвительно ответил, что вполне довольно, но что Анжу гораздо ближе Иерусалима… Сверх того, он намекнул, что ходят в изобилии разные странные слухи насчет истории с мадам Элоизой.

– Если вам, Эд, нужна требуха, – сказал на это Монферрат, – не обращайтесь ко мне. Но я знаю такую крысу, которая может вам оказать услугу.

– Как ее звать, вашу крысу? Больше мне ничего от вас не надо.

– Кто ж, как не Бертран де Борн? – ответил Монферрат.

Этот Бертран де Борн был все равно что терние, засевшее в теле анжуйцев, ядовитый придаток к их хозяйству, без которого они никак не могли обойтись. Сен-Поль знал прекрасно ему цену: он решил, что надо отправиться к нему лично в его землю. И он, конечно, поехал бы, но его государь судил иначе. Сен-Поль получил приказание сопровождать в Лювье герольдов, и ему пришлось ограничиться отправкой посла к трубадуру с письмом, в котором говорилось, какое счастье привалило великому графу Пуату. Он знал, что это заставит Бертрана высунуть жало.

Не очень-то скоро прибыли французы в Лювье, зато тотчас же началась потеха. Сводить пуатуйца с нормандцем или анжуйца с анжуйцем – все равно, что смешивать лед с огнем. Вельможи выступали петухами, пряча под бархатом свои когти; рыцари ссорились напропалую; оруженосцы следовали их примеру. Были даже открытые схватки. Так, например, Гастон Беарнец поссорился с Джоном Боттором, и они дрались на ножах во рву. Затем сам граф Ричард взял себе одного из ястребов брата и не хотел его отдать. Из-за этой долговязой птицы с десяток благородий бились на мечах, сам граф Пуату отвечал за шестерых и кончил тем, что до крови избил своего брата рукояткой меча.

Так продолжалось целую неделю или больше, а в это время старый король, как сумасшедший, рыскал на охоте целые дни и предавался постыдным порокам ночи напролет. Ричард редко видел его и французскую даму. Словно бледный призрак, печально появлялась она на зов короля и так же печально исчезала по первому его знаку. Когда бы она ни появлялась, подле нее непременно вертелся и принц Джон с тревогой на лице; затем слышался голос рябого клюнийца, который поучал принцессу насчет богословия и спасения души скучнейшими речами без ответов. Все это было далеко не весело. Что же касается Элоизы, Ричард был убежден, что она – унылополоумная, и он сам становился тоскливым, раздражительным, сварливым. Оттого-то он сначала обобрал, а потом исколотил своего брата.

После того принц Джон скрылся на время, нянчась со своими синяками, и Ричард мог настолько приблизиться к мадам Элоизе, чтобы говорить с ней. Она даже сама позвала его к себе как-то поздно ночью, когда – как ему было известно – король где-то кутил вне дома, приправляя свои обыденные утехи ужинами в разных притонах разврата.

Пожав плечами, Ричард повиновался и пошел на зов. Его приняли со смущением. Дама, рассеянная как всегда, сидела в кресле, съежившись. Рядом стоял клюниец, это воплощение смертельной скуки. Одна или две женщины попятились в испуге за королевский трон. Сама Элоиза, как только увидела, кто такой ее посетитель, принялась дрожать.

– О-о! – прошептала она. – Вы пришли меня убить, мой повелитель?

– Помилуйте, мадам! – поспешил сказать Ричард. – Да я готов служить вам совсем иначе, и я предполагал, что имею на это право. Ведь я пришел сюда по вашему приглашению.

Она провела по лицу рукой раз-другой, как бы сгоняя с него паутину. Одна из женщин жалобно, с мольбой взглянула на Ричарда, но тот не обратил внимания. Монах что-то пробормотал себе под нос, затем сказал графу вслух:

– Вы видите, господин мой, мадам чересчур утомлена.

«Еще бы, негодяй! Это – твоих рук дело», – подумал граф.

– Надеюсь, – перебил он вслух, – ее милость дозволит вам удалиться, сэр.

В ответ на это мадам махнула своим приближенным рукой, чтобы они удалились, и продолжала махать еще долго после того, как они все вышли. Так она осталась наедине со своим будущим повелителем. На ее испитом личике были еще следы дивной красоты – красоты сочетания черного с белым; но вид у нее был такой, как будто она дружила с привидениями. Ричард был с ней очень любезен. Он подошел поближе и сказал:

– Мне больно видеть вас, мадам, в таком состоянии…

Она перебила его вопросом:

– Они хотят, чтобы вы на мне женились?

Он улыбнулся.

– Наши повелители желают этого, мадам.

– Вы уверены в этом?

– Я только потому сюда и явился, что твердо уверен.

– И вы желаете…

– Я желаю, – поспешно, отрывисто перебил он ее, – только двух вещей – блага моему государству и вам! Если я еще желаю чего-либо, так это – Бог мне свидетель! – единственно сдержать свое обещание.

– Какое обещание?

– Вы видите, мадам: я ношу знак Креста Господня на плече.

– Ну, это – дело рук Господних! – промолвила она, со страхом глядя на крест.

Она принялась поспешно ходить по комнате, разговаривая сама с собой. Ричард не мог хорошенько разобрать, что она говорила: толковала она и про веру и про время:

– Надо бы сейчас же это сделать, сейчас! О, внемли мне, Пастырь Израиля!

Потом, дико взглянув Ричарду в лицо, Элоиза прибавила:

– Странное, не женское дело! Нельзя возлагать на меня такого дела…

Потом, ломая руки и не сводя глаз с Ричарда, она принялась кричать:

– Фу, яд, яд, яд!..

«Бедная женщина, – подумал он. – Она ведь одержима бесом: стало быть, не жена мне. Во мне и без того много бесовского!»

Затем он проговорил вслух:

– Что мучает вас, мадам? Скажите мне, в чем ваше горе, и, клянусь жизнью, я вам помогу, как сумею.

– Нет, вы не можете пособить мне… Никто не поможет!

– В таком случае, с вашего позволения… – он подошел к выходу, – я позову слуг вашей милости. Обсуждать это дело мы можем и потом: времени у нас достаточно.

Элоиза остановила бы его, если бы у нее хватило смелости или силы. Но она буквально истощилась: едва успели войти к ней ее женщины, как она свалилась. Смущенный Ричард решил выпытать у отца всю правду во что бы то ни стало, на другой же день. Он так и сделал, и, к его величайшему изумлению, король принялся говорить с ним рассудительно, вместо того, чтобы браниться. Он сказал, что мадам Элоиза – девушка слабая, болезненная и, по его мнению, ей нужно только то, что и всем молодым женщинам – мужа. Она слишком предана монастырю; ей являются видения, она подавлена строгостью правил, ничего не ест и реже стоит на ногах, чем на коленях.

– Впрочем, сын мой, все это ты можешь по-своему исправить, – заметил король Генрих. – Все эти капризы, припадки скуки, тоска, мечты. Пуф! Ты можешь рассеять их одним поцелуем. Еще не пробовал, нет? Что? Слишком холодна? Но тебе следовало бы…

И пошел, и пошел…

В тот же день, уже поздненько, прибыли французские послы, в их числе Ричард увидел графа Сен-Поля.