Леди исправляет прошлое

– О-о? Чем же, леди Юджин? Вы ведь не откажетесь поделиться с нами?

Змеючки.

Я улыбаюсь шире:

– Это скорее… личное. Я проснулась на рассвете и поняла, что видела очень странный сон. Мне привиделось, что матушка ведёт меня в храм и ругает за то, что я не проявляю достаточно благонравия.

– Ах, вот как, – леди переглядываются.

– Леди Юджин, песочный беж вам к лицу. Появляйтесь в этом наряде чаще.

Ложь.

– Благодарю. Это платье подарила мне леди Миянора, поэтому я берегу его для особых знаковых случаев.

Поклонившись вместо прощания, я оставляю змеючек плеваться ядом, пусть и в мой адрес, мне не жаль, и тороплюсь спуститься на первый этаж.

Храмов в летней резиденции, насколько мне известно, два. Герцог не стал восстанавливать старое святилище и построил в саду роскошный двухэтажный павильон под белым куполом. Туда-то я и направляюсь.

Спустившись с террасы, я ступаю на извилистую дорожку. На улице ещё прохладно, стоило накинуть палантин, но не возвращаться же из-за тряпки. Я ещё раз зябко передёргиваю плечами. Такое чувство, будто чей-то взгляд сверлит мне затылок. Змеючки? Резко обернувшись, я вижу оттнюдь не компаньонок старшей дочери герцога, а вчерашнего безымянного лорда. Меня будто магнитом тянет, и мы с лордом сталкиваемся взглядами – издали понять трудно, но впечатление именно такое. Лорд, опираясь на ограждение, взирает на меня с высоты.

Что он делает в такую рань при полном параде на балконе?! На том балконе, где вчера я…

А что если кареглазый лорд тоже чувствует тьму?! Ещё один воин света?! Почувствовал вчера тёмное эхо и начал расследование? Тогда понятно, почему он сомневался, провожать меня или идти по следу.

Бездна-Бездна-Бездна!

Отвернувшись, я прибавляю шагу.

Извилистая дорожка бежит через сад. Я огибаю любимый розарий герцогини, и за зелёной стеной разросшейся сирени прохожу под витой аркой, обозначающей начало храмововй территории. Сад такой, каким я его запомнила Над рукотворным водоёмом с яркими декоративными рыбками нависает белоснежная беседка, она тоже часть храмового архитектурного ансамбля.

Сперва я замечаю бело-золотые одежды и блеск статусного венца, изображающего венок из солнечных, а по факту отлитых из золота, трав, очень похожий на корону. Сомневаться не приходится – жрец наслаждается уединением и красотой пруда, игрой разноцветных рыбок, которым он время от времени подкидывает корм. Сам жрец тоже завтракает. Он меня явно замечает, но никак не реагирует. Я низко кланяюсь. Наверняка он ждёт, что, осознав ошибку, я уйду, но я лишь забираю по боковой дорожке в сторону, чтобы обойти беседку по широкой дуге.

– Дитя, – окликает он, убедившись, что я упрямо направляюсь в святилище.

Вот теперь можно приблизиться. Я подхожу к беседке, останавливаюсь в паре шагов от широких ступеней, снова кланяюсь. Хотя я не почитаю богов, я признаю скрытую власть жрецов. В память навсегда врезалось лицо принца, привезённого в родовые земли Гельдернов в кандалах и с кляпом во рту. Его высочество сперва грубо заставили преклонить колени, а потом… Что было потом я не знаю, однако уверена, что принц не выжил.

– Светоч, моё почтение, – приветствую я жреца.

– Что привело тебя в храм, дитя? – голос благостный.

В прошлом я бы наивно поверила, что жреца заботят мои беды, но теперь я ясно ощущаю фальш. Жрец недоволен и моим вторжением, и тем, что вынужден сдерживать недовольство.

– Светоч, – я склоняю голову, – вчера вечером у меня закружилась голова, я почти упала, и, бывший поблизости лорд Лоуренс Гельдерн, предположил, что кто-то использовал против меня тёмную магию. Хотя это кажется странным, лорд был уверен, что ощутил дуновение тьмы. Я прошу вас взглянуть.

– Дитя… Почему ты не пришла сразу? – упрекает жрец.

Послушать – мягко, а взгляд колет.

– Голова кружилась, светоч. Я боялась, что не дойду. А тревожить кого бы то ни было… А вдруг бы тьма навредила не только мне? – я хлопаю ресничками, притворяясь недалёкой наивняшкой, какой и была в то время.

Жреца мои слова не убеждают.

– Лорд Гельдерн непременно проводил бы тебя, дитя.

Меня немного удивляет, что жрец продолжает спокойно попивать чай, будто проклятье несущественная мелочь. Он мне не верит? Или он оценивает меня прямо сейчас? Ох, не знаю.

– Да, светоч, проводил бы. Однако, принимая сопровождение лорда Гельдерна, я могла поставить его в затруднительное положение. Я имею в виду, что злые языки вывернули бы добрую помощь в скандал.

– Хм…

И что это значит?

Жрец отставляет чашку, не торопясь, спускается ко мне. Цепкие пальцы ухватывает меня за подбородок. Жрец заставляет поднять голову, и я невольно оцениваю, что он довольно молод. В уголках глаз поселились первые морщинки.

Его пальцы будто паучьи лапы скользят по коже. Придя сюда, не стала ли я бабочкой, влетевшей в ловчую сеть паука. А как я могла не прийти? Отстраняться нельзя. Жрец поворачивает моё лицо вправо-влево. Наконец, он отпускает и отряхивает пальцы, будто касался чего-то грязного.

И молчит.

– Светоч? – жалобно окликаю я.

– Следуй за мной, дитя.

Радоваться или пугаться?

Жрец почему-то возвращается в беседку и жестом приглашает меня сесть на каменную скамью. Я ожидала, что он отведёт меня в храм. Нет? Я подчиняюсь приглашению, но опускаюсь на самый краешек. Камень с ночи холодный, сидеть неприятно, впрочем, камень далеко не главный источник неудобства. Жрец, повторяя Лоуренса, начинает водить руками у меня над головой, перед лицом, изредка цепляет широкими рукавами за нос, и жёские нити золотой вышивки проходятся по коже тёркой. Жрец быстро теряет расслабленность, на скулах проступают желваки. Увиденное ему явно не нравится. Жрец вытягивает из-под ворота золотую цепочку, на конце которой в оправе переливается бриллиантовым сиянием хрустальная призма размером с мою ладонь. Украшение служит не только жреческим атрибутом, но и инструментом.

Жрец довольно долго разглядывает меня через волшебное стекло.

Я тихонько всхлипываю – хочу спровоцировать его на разговор, но жрец игнорирует, лишь сухо приказывает:

– Не вертись.

– Простите, светоч. Вы так долго смотрите, что мне страшно. Меня действительно прокляли?

– Я сказал не вертеться.

В смысле и языком не вертеть?

Я затихаю.

Время тянется.

– Бездна пожри! – совсем не по светлому рявкает жрец.

Я вздрагиваю. Смотрю на жреца, не скрывая потрясения – любая другая реакция, наверное, будет неестественной, а актриса из меня так себе, бездарная. Жрец, к счастью, не обращает на меня внимания. Спрятав призму под верхний слой ритуального бело-золотого облачения, жрец садится за столик. Я догадываюсь вскочить – раз осмотр окончен, то продолжать протирать лавку подолом неприлично. Взять на себя роль горничной получается абсолютно естественно, я подливаю из чайника подостывший чай, и жрец поднимает чашку, уже собирается сделать глоток, но, спохватившись, ставит обратно на стол.

– А ты не подумала, что тьма запачкает храмовую посуду? – упрекает он.