Хроники Суммума

– Верно. И ты показал, что достоин моей силы

Я закрываю глаза, а когда открываю, то вижу, что нахожусь в знакомом мне помещении. Существо летает передо мной.

– И ты её получишь.

От существа ко мне идут светящиеся белым цветом линии. Они вонзаются в меня, я чувствую, как меня наполняет энергия.

– Что ты будешь делать дальше меня не волнует, но я надеюсь, что не ошибся.

Я снова закрываю глаза и вижу, что нахожусь в огромном кратере. В том самом. Кроме меня там более никого нет. Я никого не вижу, но чувствую приближение. Я хочу посмотреть на себя и в воздухе появляется зеркало. Один глаз зелёный, другой голубой. Весь я покрыт чёрными лоскутками. В том числе и лицо. На лице маска. Я пытаюсь вспомнить своё имя. Я помню каждую деталь своей жизни. Я помню всё, кроме имени. Чувство, что кто- то приближается усиливается. Я оборачиваюсь и вижу солдат. Они идут ко мне.

– Что они хотят?

Они останавливаются и стреляют в меня. Я не двигаюсь, лишь напрягаюсь. Стрелы ломаются, пули разлетаются в стороны. Я хочу уйти. В воздухе появляется портал. Я ухожу в него. Я не хочу более иметь ничего общего с этим миром. Я устал. Я хочу умереть, но знаю, что не смогу. Я свободен, но при этом узник своих новых сил…

Ловушка

Сижу на стуле, смотрю в окно. Ещё полчаса назад были видны горы, но вот только с приходом вечера с вершин начал спускаться туман, впоследствии чего теперь их не разглядеть. Держу в левой руке красивый складной нож металлического цвета, с гравировкой в виде карточной масти «Пика» и двумя буквами «А» и чёрным лезвием. Он постоянно иступляется, либо лезвие разбалтывается, так что приходится латать. Думаю. Никто отсюда меня не спасёт. Самостоятельно мне не выбраться.

– К чёрту это место. – говорю я сам себе и снимаю электронные часы с руки. Время: 18:46, но я знаю, что они опаздывают на две минуты. Давлю на кнопку, находящуюся на рукояти, и из- за двух частей рукояти выскакивает чёрный клинок, только область прям рядом с лезвием покрыта множеством металлических серых царапин: краска слезла из- за многократной заточки. Провожу по нему пальцами, чуть касаясь острия, проверяя на остроту. Когда я в последний раз точил его? День назад? Два? Неделя? Чёрт его знает, находясь здесь так долго я окончательно потерял какое бы то ни было ощущение времени. Я уже даже не могу сказать, сколько всего я здесь нахожусь. Подношу нож к вене на правой руке. Давлю лезвием, но не режу, сверху и снизу от места соприкосновения с лезвием кожа стала слегка пунцовой. Смотрю на стол. В ответ на меня смотрят чёрные пуговки глаз плюшевой игрушки ёжика с красным бантиком, его красный, слово клоунский, нос изогнут вверх, лапки раскинуты в сторону, будто он хочет меня обнять. Не могу. Нельзя умирать сейчас. Разворачиваю предплечье на 180°, слегка оцарапывая запястье, и слегка давлю на кожу лезвием ножа. Тяну его на себя, чувствую лёгкую боль, но удовольствие полностью перекрывает его, губы рефлекторно приоткрываются, непроизвольно произвожу быстрый отрывистый вздох, почти переходящий в стон. Моё тело уже слишком привыкло к этому, боли, как таковой боле нет, только эйфория, распространяющаяся по телу тепловыми волнами, отдающаяся лёгким покалыванием в задней части шеи и затылке. Вижу, как кожа немного побелела в месте пореза. Отворачиваюсь и снова смотрю в глаза ёжику. Кажется, он хочет что- то мне сказать, кремовые лапки его прижались к телу сильнее, нос чуть опустился, в пуговичных глазах читалось что- то, но что именно? Он точно хотел что- то сказать. Поругать за причинение вреда самому себе? Может быть. Спросить, зачем я это сделал? Не знаю сам. Догадываюсь, ровно, как и о многом другом, но моим предположениям суждено остаться таковыми, пока не найду собеседника, с которым получится обсудить это. А адекватных, разумных собеседников здесь почти нет, кроме одного. Вернув взор к руке, я обнаружил, что из раны слегка течёт кровь. Подношу руку ко рту и слизываю её, из- за чего по языку распространяется кисло- солёный вкус. Намного более ярко- выраженный, нежели в первый раз. На том же месте появляется ещё алой жидкости, вязкость которой напротив уменьшилась, теперь она сворачивается куда хуже. Порыскав по комнате, я отыскал пластырь и приклеил его к руке. Смотрю на остальные десять порезов. Девять из них мои. Один- я порезался ключом. Большая часть уже покрылась грязно- коричневой коркой. Замечаю, что два загноились. Разумеется, никаких обеззараживающих средств у меня нет, только вода, и та очень сомнительная в плане чистоты. Слышу крик из коридора, вызывающий меня и моих… сокамерников? Сотоварищей? Спустя долгое время я все ещё не знаю, кто они для меня. Моего соседа уже нет. Забрали несколько дней назад. Я натягиваю обувь- тканевые чёрные кроссовки с зелёной линией- и выходу в коридор. Грубая ткань носков, стенки уже маленьких мне кроссовок и высокая скорость ходьбы- в сумме- оказали не самое приятное воздействие на мозоли и стёртости на ступне, не позволяя адекватно сконцентрироваться на своих мыслях. Каждый сделанный шаг резким толчком вырывал меня обратно в серую, жестокую, похожу на небо после взрыва супервулкана, реальность. Все уже спускаются вниз по лестнице. Недолго думая, иду за ними

Сижу. Напротив меня сидит ещё один, на его лице читается строгость, концентрированность, внимательность… угроза, и всё это направлено на меня. Напускное. Нужно ни разу не видеть людей, чтобы не понять, что все эти эмоции напускные. Всего лишь плохая, нереалистичная маска, под которой нет абсолютно ничего. Ни целей, ни амбиций, ни желаний, ни принципов, ни надежд, ни идеалов, ни намёка на жизнь. Он- лишь марионетка в руках тех, кто повыше. Самое печальное, что и у тех, кто выше за душой ничего. Забавная ситуация получается. В этом месте бездушные куклы управляют другими бездушными куклами, и всё для того, чтобы сломать тех, в ком ещё осталась воля к жизни. К настоящей жизни, а не к её отвратному подобию, которое демонстрируют они. Справа сидит ещё один, но ситуация на его лице кардинально отличается: внешне он лишь чуть более обеспокоен, на лице его не читается ни капли угрозы. Зато я вижу страх в его глазах- он немногим отличается от меня. Возможно, в других условиях мы с ним могли бы стать хорошими друзьями, но сейчас мы слишком далеки. Нас всего пятеро. Глаза мои постепенно намокают- как бы я не тренировался, подавить этот рефлекс не смог. Я не моргаю, чтобы никто не увидел слёзы. Губы мои дрожат, руки не менее сильно, но усилием воли я заставляю себя скоординировать их работу. Глаза в этот момент я зажмурил, благо длина рукава кофты позволяет резко вытереть слёзы. Я точно не знаю, что, но нечто крайне неприятное заполняет пространство ротовой полости, слишком горячее, язык и внутренняя сторона щёк обожжены, но прежде, чем кипящая субстанция выжгла мои вкусовые рецепторы, я успел почувствовать ужасный вкус, который невозможно ни с чем сравнить. Да и не очень хочется вспоминать. Глотательное движение не производится: организм не хочет принимать в себя чужеродное, отвратительное на вкус тело. Спустя несколько попыток у меня всё же получатся подавить этот рефлекс, и, не остывшая, а, кажется, ещё более горячая, жгучая огненная смесь течёт по горлу, явно выжигая микроорганизмы, которые пытались попасть в лёгкие. Ощущение, что выпил из реки, текущей напрямик из ада. Чувство тошноты резко подступает к горлу, но я привык, так что не позволяю никак ему проявиться. На меня неодобрительно смотрит невысокий лысый человек, сидящий за столом где- то в пяти метрах. Этот взгляд… я не смогу никогда его забыть. Ощущение, что труп проснулся и заглянул в мои глаза. Я же в свою очередь старательно прячу изрезанную правую руку, стараясь не высовывать её из- под серого рукава длинной кофты. Смотрю на часы. Время:19: 27 Я ношу их не как все, а на обратной стороне ладони. Как солдаты. Забавно, но мне так удобней: можно быстрее и незаметнее посмотреть время. Все поднимаются со стульев и уходят, я пытаюсь повторить за ними, но словно набитые ватой ноги с первой попытки меня не слушаются, из- за чего я пошатнулся. К счастью, внимания на это не обратили. Я быстро возвращаюсь в комнату, пытаясь всё теми же нерабочими ногами преодолеть несколько ведущих вверх лестниц.

Ночь. Я лежу в кровати. За окном ещё недавно было слышно, как поют птицы, но сейчас их сменило стрекотание сверчков и нечто похожее на искажённый вой волков. Достаю нож, открываю его. Подношу к вене. Я не могу здесь находиться. Я давлю слегка сильнее, чем в прошлый раз и сдвигаю его на пару миллиметров. По нервным окончаниям проходит резкая волна, словно бы меня ударило молнией, изо рта попытался вырваться стон, но спёртое дыхание накрепко, будто стальными рукавицами, покрытыми острыми крюками. Но не могу закончить всё это. Нажимаю на кнопку, складываю нож и убираю его. Я один, поэтому позволяю себе заплакать. “Один” в физическом плане, ведь некоторое время назад мой товарищ, что находился рядом с первого дня, исчез. Он был одним из тех немногих, кто меня понимал и всё ещё был в уме. Сказать же, что я остался совершенно один метафорически я не могу. Несмотря на то, что подавляющее большинство окружающих меня были совершенно не приспособленными для разговора на человеческом… кое- кто всё же был. Мы с ним появились здесь в один день, он моментально привлёк моё внимание своим эксцентричным, но не безумным поведением. Мы были примерно одного возраста, возможно, что я чуть старше. Он невысокий, глазами упирается мне в грудную клетку, кожа светлая, но не такая бледная, как у меня, зато куда тоньше. Просто проходя мимо ненароком можно разглядеть каждый его сосуд. Волосы тёмно- русые, не очень густые, но шелковистые, по длине чуть больше обычных, но недотягивают до той степени, чтобы считаться “женскими”. Из одежды на нём неизменно была серая футболка, впритык подходящая ему, а также штаны или шорты такого же цвета, и тканевые кроссовки, всё такие же. Черты лица гладкие, аккуратные, глаза серо- голубые на свету и карие без. Честно говоря, когда я впервые его увидел, подумал, что это девочка. В первый день мы перекинулись парой слов. Каждый следующий это количество возрастало в геометрической прогрессии. Что я сразу понял- он очень похож на меня и не хочет находиться здесь в точно такой же степени. На сегодняшний день он мог остаться в моей комнате на часик- другой. На самом деле, не сказать, что это было нечто экстраординарное. Как минимум потому что комната представляла собой не столь твой личный приватный уголок… скорей просто проклятый проходной двор, через который ходили все, кто только можно и нужно. Просто понятие “Нельзя” в этом отношении неприменимо. Но этот парень- единственный, кого я был рад видеть. Постепенно заряд бодрости данный мне лёгким порезом вены закончился. Цепи сна обхватили мои веки и потянули их друг к другу. Рука залезла под голову. Ураган мыслей, витающих в моей голове постепенно развеялся, оставив лишь размытые образы: нож, стены, ёж и тот парень… водяной поток с небес… тепло… маска шута…

Утро- самая худшая часть дня, пожалуй. Ты просыпаешься от ужасного трезвона, который бьёт по мозгам хуже любого сильнодействующего наркотика, переворачивает там всё с ног наголову и вновь поднимает ураган образов, понятий, рассуждений и теорий, которые сменяют друг друга со столь большой скоростью, что разобрать хоть что- то – невыполнимо. Через десять секунд с кровати встал бы мой сосед, руки которого во время сна были скрещены на груди, словно у покойника, через минуту из коридора донесётся крик: “Подъём”, через две дверь откроется без стука, и человек с угрожающим взглядом заглянет в комнату, через пять здание оживёт и превратится в жужжащий улей, словно бы в его стенах поселился мириад насекомых. Через двадцать минут я должен буду выйти в коридор. Это время нужно потратить с пользой. Я проверил сохранность ножа- на месте, проверил всю комнату, своё тело- всё в порядке. Ёж неизменно сидел на столе, сверля меня сияющими пуговками. Его взгляд сегодня снова изменился: он был… заинтригован? Да, часть была. Но читалось что- то ещё… мы играли в гляделки с ежом на протяжении нескольких минут, пока я не услышал тяжёлые множественные шаги в коридоре…

Есть у моего тела особенность: я абсолютно не воспринимаю холод. Раньше я мог хоть ходить зимой в одной футболке. Но ведь из каждого правила есть исключения. Одна из причин ненавидеть утро- тот факт, что каждый день неизменно начинался с того, что я замерзал так, словно нахожусь на глубине северно- ледовитого океана. Давление было представлено тяжёлыми взглядами людей вокруг. Холодный ветер обдувал оголённый торс, заставляя кожу покрываться мурашками – я ненавижу оставаться без какого- то предмета одежды- чем больше слоёв на меня надето, тем более защищённым от внешнего мира чувствую себя. К тому же, длинные рукава прикрывают мои изрезанные в хлам руки. Не менее холодные капли воды, льющей с серых гранитных небес, вообще ни разу не исправляли ситуацию. По крайней мере, сегодня без снега, да и туман не такой густой. Мои перевёрнутые часы по- прежнему на мне, время: 6:42. По моим расчётам, осталось потерпеть что- то около двадцати минут, прежде чем это издевателсьтво закончится. Ноги перестали держать меня ещё пять минут назад, и как я бежал- знает только Бездна. Ещё и воздух в горах… даже моих лёгких не хватало, чтобы игнорировать отдышку. Глаза скользили по заснеженному лесу. Казалось бы, собери силы в кулак, рвани в лес, скройся меж деревьев и не останавливайся, пока не потеряешь сознание. От истощения… хах, какая притворная свобода! Какая обманчивая перспектива! Какая. Жалкая. Надежда…

Я всегда считал, что я гетеросексуал. Как минимум, я пару раз смотрел соответствующий контент и не испытывал ничего, кроме отвращения или равнодушие. В голове пару раз я прокручивал картины с некоторыми моими знакомыми, но каждый раз это вызывало такую же реакцию. В конце концов я был убеждён в своей ориентационной принадлежности. А ещё я постоянно находился в состоянии самокопания, самоанализа, продумывания возможных- неважно, маловероятных или почти стопроцентных- вариантов моего будущего. Ставить себя- теоретически- в различные ситуации и думать, как бы ты на самом деле поступил в них, к чему бы это привело, тем самым создавая непрерывную цепочку событий в своей голове, которая собирается в целую новую вселенную, живущую по своим правилам и законам, в которой все, как правило, все либо очень хорошо, либо очень плохо, но никогда не скучно- для тебя так уж точно. К чему я это? К тому, что мой извечный самоанализ однажды настиг меня, когда мы переодевались. Раздевалка была представлена комнатой с холодным, керамическим полом, пластиковыми почти белыми станами, покрытыми множеством трещин и множеством чугунных крюков, вбитых в стены. Я обычно переодеваюсь весьма быстро- потому что мне просто дискомфортно быть без одежды, как я уже сказал выше- и в этот раз ничего не поменялось. Запустив руки в карманы кофты, я пытался вжаться в угол, надеясь, что меня не заметят. Проблемно. Телосложение у меня, как обычно говорят: “Шкаф”. Высокий рост, широкие плечи. Но моё поведение всегда было прямо противоположным ожидаемому от такой комплекции. Глаза бегали из стороны в сторону, будто бы я пытался уследить за одной конкретной мухой в целом беспокойном рое- куда бы я ни посмотрел, мне казалось, что мои взгляд должен быть не там, и надо перенести его в другое место. В один момент, выцепив в толпе того самого парня, глаза мои перестали метаться, зафиксировавшись на области радиусом метров пять вокруг него. День тогда был спокойный, все остальные были заняты своими делами, либо также пытались спрятаться, в общем, внимания на меня никто не обращал и не собирался. Первую минуту, не утихающая ни на долю мига, паранойя заставляла меня периодически, очень часто, отрывать взгляд и метать его на других людей, чтобы удостовериться, что сейчас я всем безразличен. Часы, циферблат которых наполовину выглядывал из рукава, показывали 19:56. Через две минуты мы должны были покинуть раздевалку. Безнаказанность медленно начинала развязывать мне руки, глаза- в данном случае, сменяя паранойю. Взгляд моих позеленевших под светом глаз постепенно сужался, концентрируясь уже не на области, а конкретно на нём. Когда он снял футболку, мне пришлось усилием воли подавить неровное дыхание, концентрируясь на его восстановлении. Идеально ровная, гладкая кожа, ни единого волоска, ни шрама, только едва- заметная родинка на плече. Почему- то, вопреки ожиданием, так он мне ещё больше напомнил девушку. Кожа под футболкой оказалась ещё белее, телосложение, как и ожидалось, некрепкое, слегка худощавое, даже были видны рёбра, если спина парня была ровной. Комплектация его словно была обратна моей- если меня можно было назвать “Шкафом”, то его “Тумбой”. После тонкие пальцы рук взялись за ткань штанов и стянули их вниз. Я хотел всё тем же усилием воли заставить себя оторвать взгляд, но все силы пошли на контроль дыхания и прочих внешних признаков равнодушия, так что глаза, словно поток воды, стекли с плеч парня ниже, переходя на бёдра. Если бы в районе паха у него не было лёгкой выпуклости, я бы точно сказал, что это девушка, уж слишком несформированный в этом плане он был: узкие плечи, широкие бёдра. Ноги оказались ещё белее, особенно внутренняя часть его бёдер. Взгляд продолжал течь, пока не достиг ступней, после чего, вопреки законам физики о движении жидкостей, он начал двигаться вверх, вновь проходя этот путь. На вторую проходку он потянулся к полу за своей футболкой, в момент, когда был повёрнут ко мне спиной, из- за чего ему пришлось чуть прогнуться. В этот момент моих сил оказалось недостаточно, взгляд машинально перевёлся на источник света на потолке, дыхание сбилось и, положив руку на грудь, чуть слева от середины и сжав ладонь так, будто я пытался схватиться за выпрыгивающее из груди и одновременно с тем рвущееся в клочья сердце, я тяжело задышал. Особенно подвели начинённые ватой ноги, из- за которых я пошатнулся и припал к стене. Рукав опустился, из- за чего я увидел цифры на часах- 19:58. Только парень рядом со мной хотел поинтересоваться, в порядке ли я, как я, быстрыми шагами, едва касаясь земли на долю секунды, миновал расстояние от моего угла комнаты до выхода и, клянусь всем, что у меня есть- а это мой разум- я почувствовал тепло, исходящее от него, проходя почти в двух метрах, а также запах. В раздевалке всегда он был специфичный, но это было другое. Я не знаю, как это описать… запах словно согревал меня изнутри, не обжигая при этом. Как будто я вечером погрузился в тёплое море, прогретое за день, но, при этом приобрёл возможность дышать под водой. Это длилось всего момент, но для меня он растянулся будто на полминуты, по окончанию которых я, смущённый, со сбитым дыханием и не менее сбитым потоком мыслей, покинул раздевалку. Если обычно мой поток мыслей был представлен циклоном средних размеров, в этот раз это был чистейший Армагеддон, вызванный одновременно всеми возможными стихийными бедствиями на всех планетах галактики, слиянием воедино всех нейтронных звёзд и, возможно, созданием квазара из сверхмассивной чёрной дыры в середине галактики. Игнорируя то, что мышцы ног не особо хотят сокращаться, я отправился в комнату…

– Что, чёрт возьми это было? – задал я риторический вопрос самому себе и, возможно, вещам в своей комнате.

В ответ, разумеется, мне последовала лишь давящая на мозги тишина. Пускай, я уже давно не испытывал ни этого чувства, ни желал удовлетворить такую потребность, сейчас мне была необходима хоть малейшая социализация. Почему? Можно сказать, что общение с людьми, но было оно… неприятным, поверхностным и глупым, вязким, словно очень приторный мёд, в котором я так и увядал. Это не то, что было мне нужно. Обычное общение- это как плаванье в обычном бассейне, когда ты должен как- то напрячься, чтобы продвинуться дальше, но не напрягаться и терпеть, как если бы ты тонул в меду. Я хотел выговориться, объяснить свою ситуацию, рассказать кому- нибудь весь тот хаос, что царил у меня на душе, но мог лишь из раза в раз прокручивать в головы одни и те же мысли, надеясь, что ответ или утешения появятся как- то сами собой. Усталый, двигающийся до этого момента далеко не на энергии, получаемой при поглощении пищи, а только лишь за счёт своего желания выжить и веры в лучшее, я рухнул на спальное место. Несколько секунд просто лежу, пытаясь насладиться моментом спокойствия. Руки как- то сами по себе потянулись к ёжику, и я посадил его себе на грудь, чуть поглаживаю плюшевые иголки. Глаза точно чуть сползли друг к другу, выражая его удивление, лапки опустились, а иголки будто бы сами по себе привались к телу, словолитне боялся уколоть меня, пока я буду его гладить. Ещё пару секунд тишины были прерваны моим тяжёлым вздохом:

– Почему я сделал это? Может, нехватка коммуникации с противоположным полом привела к подобному? Возможно, это случайность? Пройдёт? Я ведь могу попросту броситься с головой в самоотрицание, доказывая самому себе, что этого не было?

Моя голова откинулась назад: шея уже физически не могла держать её. Продолжая гладить ежа, я чувствовал нарастающее давление. Область лба и темечка медленно начинали болеть всё сильнее, словно бы что- то внутри моего череп желает вырваться на свободу. Постепенно, это ощущение перешло на остальное тело, я точно видел, как мои вены раздувались, кожа сменила целую палитру красок: белый, зелёный, красный, синий- дыхание сбилось, грудная клетка то резко поднималась вверх, когда рот пытался схватить ещё миллилитр кислорода, то сдувалась так, что из груди практически вылезали рёбра. Я не помню, как в моё предплечье вонзилось лезвие, погрузившись туда, наверное, на полсантиметра. Я не помню, кто взял его и, кто направил в руку. Я не помню, кричал ли я тогда, стонал ли, или не выдал не звука. Но отчётливо помню, как кровь из вены, будто под давлением в несколько сотен атмосфер вырвалась из руки, расступаясь по остальному телу, окашивая и меня и место, где я сидел в ярко- алый. Я помню, что час промыл руку под потоком грязнил воды- это лучше, чем ничего, но кровотечение не остановилось, лишь замедлилось, когда я перетянул руку тканью выше локтя. Знаю одно: мне стало намного легче в физическом плане, будто вместе с кровью моё тело покинуло нечто постороннее, негативное. Медленно, мои мысли стали переключаться на нечто иное. Глаза метнулись к окну, за которым раскинулся лиственный лес, стволы деревьев в котором свои внешним видом напоминали мне лапы паука- сенокоса, за ними- горы. Я уже не раз думал о том, чтобы вызвать сход лавины громкими криками, но план был слишком непроработанный. Если закричать, находясь у подножия, то меня же похоронит сошедший с гор снег, а если слишком далеко- не смогу выжать нужную громкость крика. Безысходность – одним словом. Вспомнилось, как однажды утром облако, прошло через вершину одной из гор, тем самым вызвав визуальный эффект, будто это снег отходит от горы. Крики, паника, стадо вокруг меня испуганно, блеяли, стучали копытами. Лишь только я видел в этом возможность сбежать, но также быстро понял, что никакая это не лавина. Перевернувшись на другой бок, я скрестил руки чуть ниже груди, переведя взгляд на потрескавшуюся под напором реки времён стенку. В мыслях промелькнула надежда на то, что вся эта конструкция обвалится, и мне больше не придётся мучиться. Далее глаза подползли к большому старому шкафу. За эти дни я уже раз десять доставал из него опоссума, который, видимо, решил, что это идеальное место для его проживания.

В момент мои раздумья прервал слабый стук в дверь, за которым, через пару секунд последовало открытие двери. Я насторожился и, натянув на тело серую кофту, закрыл глаза, притворяясь спящим. Кто это может быть? К тому, же, в столь поздний час? Время сейчас было 00:23, все люди, содержащиеся здесь, уже должны видеть десятый сон. Дыхание моё замерло, сокращение вообще всех мышц, кажется, прекратились. Секунда тишины, из- за которой я будто услышал, как бьётся сердце вошедшего человека, после чего прозвучал шёпот:

– Спишь?

Несмотря на моё нежелание притвориться бессознательным, этот голос слишком удивил меня, так что мои веки распахнулись, сконцентрировавшись на парне в серой одежде. Кажется, моё лицо стало покрылось лёгким румянцем, дыхание ещё на секунду прервалось, и я, пересилив себя, поднялся, переводя тело в полусидящее положение. Рефлекторно, я потёр предплечье, сложил ноги по- турецки и кивнул на кровать, мол: “Присаживайся”. Сделав пару шагов по скрипучему полу, он приземлился на кровать, которая жалко скрипнула. Облокотившись на противоположный от моего край кровати, протянув ноги вдоль, почти доставая до моих. Благо, вокруг было темно, и красноту моего лица было не видно. Я вновь потёр предплечье и чуть склонил голову набок, слегка вскинув брови вверх.

– Не спится? – для меня было удивительно, что мой голос совсем не дрогнул.

– Можно и так сказать. – его же голос был чуть выше обычного, где- то в глубине своей отдавал лёгкой хрипотцой, но баса не чувствовалась.

Голос парня явно ещё даже не начал ломаться, особенно сильно это было заметно, если он намеренно делал его тон повыше, что случалось редко, но всегда хорошо запоминалось.

– И почему ты пришёл именно ко мне? – максимально глупый вопрос, который я выдал исключительно машинально, хотя прекрасно знал ответ: потому что больше не к кому.

Зачем я это сделал? Кто знает. Возможно, я желал услышать иное объяснение, больше склонённое в сторону доверия ко мне или чего- то подобного. А может, услышать вслух от него эти слова. Не прошло ни малейшей, элементарной единицы времени, как я пожалел о том, что выбрал именно такую формулировку, пальцы одной руки добела вжались во вторую, слегка подрагивая, а мышцы всё грозились свестись.

– Потому что здесь ты- единственный близкий мне. – не понижая громкости голоса- вернее, продолжая всё также шептать- ответил он без доли смущения.

Зато меня это знатно удивило. Я ожидал получить подобную мысль, но само построение этой фразы показалось мне, в некоторой степени, странным. “Близкий”? Очень необычное слово для обозначения лёгкого товарищества- а ведь более глубокая степень дружбы уж никак не могла возникнуть за столь короткий период наших взаимодействий.

– Ох, я польщён. Можно поинтересоваться, чем же я заслужил это?

Незаметно для самого себя, я начал расслабляться, цепи напряжения, отлитые из паранойи и издевательств, ослабили свою хватку, позволяя мне сделать свободный вздох. Поза сидения стала менее закрытой, спина прислонилась к спинке кровати, одна нога свесилась с кровати, слегка покачиваясь, руки перестали сжимать и тянуть друг друга. Нечто подобное чувствовалось и с его стороны, будто бы сижу перед зеркалом.

– Ты тихий, терпеливый, понимаешь меня, в отличие от остальных. – уголки его пастельно- розовых губ слегка подтянулись вверх, из- за чего лучше стали видны лёгкие, едва заметные морщины в этих местах. – К тому же, сам, ненавязчиво, идёшь на контакт.

Я почувствовал лёгкое жжение в скулах- желание улыбнуться. Каждое сказанное парнем слово будто бы попало напрямик в сердце, а оттуда, по венам, разлилось теплом по всему телу. Любое доброе слово в таких условиях было на вес антиматерии, а тут столько и сразу…

– Спасибо, что ли, я ценю это. – кажется, моё смущение никуда не пропало, напротив- с каждым сказанным словом я постепенно больше и больше заливался краской. К тому же, я почувствовал необходимость сказать пару комплиментов в ответ. – Ты остроумный, оптимистичный и обаятельный- мне нравится это.

“Нравится”! Как ужасно было подобрано слово! Я чуток тряхнул головой, заставив капюшон упасть на лицо, после чего снова вернул руки на грудь, переплетя их между собой. Да и подобранные комплименты были не самыми удачными: может, они и описывали его, но, почему- то, казались дико неудачными в данной ситуации. Вопреки ожиданиям, улыбка на его лице стала только более солнечной, хотя ранее была полна какой- то грустной иронии.

– Обаятельный? В каком плане? – то ли от недосыпа и страданий я начал видеть галлюцинации, то ли он чуток сыграл бровями, а в улыбку поселилась некоторая ехидность.

В любом случае, если бы я не начал корить себя за использование этого слова ещё в момент своей реплики и не принялся искать объяснения этому ещё тогда, то он бы точно подставил меня в тупик. Благодаря тому, что частично заготовленный ответ у меня уже был, румянец с лица отступил на полшага, а голос продолжил звучать всё также твёрдо и уверенно:

– Не подумай ничего такого. – первой же репликой я попытался отвадить его от не лучших мыслей, чем, в теории, вызвал большее подозрение. – Ты легко располагаешь к себе, создаёшь хорошее первое впечатление умеешь разговорить. Сугубо ментально- духовные качества.

Зачем я указал последнее- непонятно. Возможно, побоялся того, что он не поймёт или, скорее, не захочет понимать, о чём я говорю, из- за чего я бы оказался в неудобном положении. Только сейчас я заметил, что с каждой сказанной буквой расстояние между нами постепенно, почти невидимо для обычного человеческого глаза. Теперь уже кончики его пальцев- носков не было- свободно могли бы коснуться моего живота, если бы он не сменил позу, в которой сидел. Теперь уже я точно видел ехидность и во взгляде, и в улыбке, когда, чуть нагнувшись вперёд и вбок, ближе к уху, он прошептал:

– Исключительно из духовных мотивов ты пялился на мой зад?

“Я погиб!”. Если раньше каждое его слово было словно глоток сладкого горячего чая, успокаивающего и расслабляющего, сейчас- это был удар молнией, будто бы на небесах наконец- то перестали игнорировать мои погрешности и решили наказать. Веки резко распахиваются, лёгкую сонливость, которая замедляла моё мышления, заставив дважды проколоться в формулировках, как рукой сняло, каждая мышца в теле напряглась, сократившись и сжавшись, увеличив свою плотность, кажется, до уровня гранита, любые намёки на вальяжность рассеялись, спина больше не касалась спинки, нога прочно стояла на земле. Что ответить? Какой тип поведения выбрать? Какую маску надеть? Начать всё отрицать? Попытаться засмущать его, чтобы оттолкнуть? Думать долго нельзя, иначе, что бы я ни сказал, это будет похоже на ложь. Пальцем в небо!

– Скорей из эстетических. – хмыкнул я, на секунду прикрыв глаза.

Из всевозможных вариантов поведения я решил выбрать психологическую борьбу: оставаться невозмутимым, но не холодным, чтобы не показать слабость. Первой мыслью, конечно, было отрицание всего, но это могло бы испортить наши взаимоотношения.

– И как? Тебе понравилось?

Что, чёрт возьми за вопросы? Он изначально задумал спросить это? Как он вообще заметил? И снова я оказался на перепутье- что ответить? У меня и дня не было на пересмотр своей ориентации, мысль о бисексуальности оставалась только лишь мыслью, без тестов и достаточных размышлений. Снова ответить что- то нейтральное? Или…

– Я плохо рассмотрел.

Кажется, я поступил самым ублюдским образом, каким только мог: одной чёткой, отлаженной модели поведения, я предпочёл лёгкие эмоциональные качели, действующие по принципу горячо- холодно. Кажется, это сработало, лицо парня на секунду исказилось удивлением- он явно ожидал, что я буду стыдиться и окончательно покроюсь краснотой, но… хах, как говорится: “Не на того напал”. Впрочем, он понял, что этот удар он пропустил, и выражение его лица снова стало холодным, но в глазах читалось лёгкое смятение

– Оно и понятно, издалека смотрел… – взгляд его опустился с моего лица куда- то в левый нижний угол. – Мог бы попросить меня. В раздевалке народу куча…

Если судить по тому, что на лице парня проявился румянец, речь стала менее уверенной, паузы между репликами больше, а поза чуть более замкнутой- я перехватил инициативу, и теперь он должен следить за своими словами, чтобы не попасть в неприятную ситуацию. И, кстати, у него не получилось.