Атилла

В 400 г. гунны появились на берегах Дуная. Переселение гуннов на берега Дуная шло неуклонно; венгерская пушта (степь) напоминала им заволжскую родину, которую к V в. гунны покинули. Гунны заняли Паннонию без войны, при поддержке многих племён. Вот так выглядело «губительное вторжение гуннских орд». Но ведь историю писали потомки Каина о потомках Авеля. Так чего с них спрашивать?

Однако главная ставка гуннских вождей в начале V в. находилась в степях Причерноморья. Туда направлялись византийские посольства до 412 г.

    Из книги Л. Н. Гумилёва «Тысячелетие вокруг Каспия»

Возможно, городом этим был сегодняшний Азов (Азак). Послов императора могли принимать у себя в то время Великий хан гуннов Мангук и его ханбике.

    Автор

На другое утро, попросив в молитве Тангрэ о помощи, два отряда унуков разошлись в разные стороны. Проводив Сакмара-менбаша с мастером Туграном к зятю Куришу, хан со своим отрядом двинулся к реке. Конбаш-атакай догнал его. Когда лошади их поравнялись, он сказал:

– Хан, я не стал говорить при всех. Вчера вечером вернулся мой гонец, которого я оставлял у сарматов. Бахрам-бека сейчас дома нет – ушёл за данью к аланам. В стане Сафура-бике одна. Мне бы не хотелось, чтобы у тебя были неприятности. Как думаешь, стоит ли нам продолжать путь? Может, лучше дождаться бека? Ты – хан, тебе решать.

– Прости меня, атакай, но дочь хана Сармата я должен видеть теперь же, чего бы мне это ни стоило. Пусть хоть камни с неба падают, но я всё же поеду к ней!

– О, Тангрэ, – простонал старик. – Этого я боялся… Бахрам-бек во всём слушается свою жену. Сафура-бике так хороша собой, что глаз отвести нельзя. Она горда, речиста и очарует любого. Гостей они с Бахрамом обычно принимают вместе, мужу она не уступает ни в чём. Я понять не могу, кто у них там правит, – Бахрам-бек или его красавица-бике. Сыновей своих Васиха с Курсихом я оставил им только потому, хан, что бике сама просила меня об этом. Бахрам лишь согласился с ней. Я уступил в надежде, что это ускорит наше с сарматами единение. Знаю, если объединимся не только с сарматами, но и с уграми, мы станем очень сильны. А ты, Мангук-хан, слушайся своего атакая, не погнушайся его советами, найди в разговоре с бике верные слова. Иначе уйдём с пустыми руками. Вся надежда на тебя. Не жалей сладких слов. Говорят, женщины любят их. Надо будет, соловьём заливайся. Спроси её прямо: что, мол, ты думаешь, бике, о заветной мечте отцов наших. Пока мы ещё не переплыли Итиль, скажи, кем явимся мы перед очи Сафуры-бике? Сватами или послами? Как говорить будем?

– Кем быть тебе, не знаю. Я же был и буду для неё ханом унуков… Она всё ещё мила мне, атакай, хотя со времени сватовства много воды утекло. Любовь не знает пределов. В том, что свадьба наша не состоялась, моей вины нет. Думаю, бике поймёт меня, должна понять. Здесь, в родных краях, я вдруг снова стал влюблённым мальчишкой, словно не было между нами семнадцати лет. Сафура не идёт у меня из ума. Во сне её вижу. Даже наяву порой: так и стоит перед глазами…

– Признаюсь, нет у меня на душе покоя, мой хан: сам ведь подталкиваю тебя к красавице твоей. Боюсь, как бы чего не вышло. Что, если Бахрам вдруг вернётся и застанет нас у себя?!

– Ну и пусть возвращается. Я хан для него, а не просто посол. В конце концов я собираюсь говорить с ним как предводитель одного племени с предводителем другого. Сегодня главное для меня – это женить сыновей и всех наших джигитов.

– Отдаст ли тебе прекрасная бике девушек? Не забыла ли она тебя? Одно дело – детские мечты, и совсем другое – решение взрослого человека.

– Успокойся, атакай, с прекрасной бике мы договоримся, не будет она вредить мне. Ведь я для неё не просто влюблённый когда-то мальчишка, я – незабываемая юность. Надо будет, упаду на колени. Я своего добьюсь, вот увидишь.

– Вот таким я и хотел видеть своего хана! Красавица-бике хоть и не имеет детей, в доме у неё, слышал я, полно девушек. Думаю, она не обидит джигитов, которые тебе как сыновья, Мангук-хан.

– Детей, говоришь, нет? Об этом я так думаю, атакай: это значит, что не дошла до сердца бике любовь её бека. Если бы она прочувствовала любовь Бахрама сердцем, обязательно родила бы ему ребёнка. Видно, красавица-бике меня дожидается, – усмехнулся Мангук-хан. – Покровитель семьи наш Инай лишь тогда дарит дитя, когда муж и жена предназначены друг другу…

Конбаш-атакай слушал взволнованную речь хана и молчал. «Вот ведь как рвётся душа его к дочери Сармат-хана, – думал он, – любит всё ещё. Учитель Даян не раз говаривал: на небе бог – это Тангрэ, а на земле бог – это любовь».

Так за разговором подъехали к Итили. По заранее найденному броду перешли на другой берег и расположились станом. Коней расседлали и оставили на лугу. Решено было ночевать у реки. Страха не было: к сарматам они прибыли с добром, но караул всё же выставили – на всякий случай. Ночь прошла спокойно. Проснулись на заре от фырканья лошадей и оглушительных трелей соловьёв в прибрежном кустарнике. В предрассветном тумане ничего не было видно. Мангук-хан помолился, прося Тангрэ ниспослать им удачу. Когда туман рассеялся, к своему изумлению, унуки увидели себя в окружении сарматских всадников. При появлении хана те попрыгали на землю и взяли коней под уздцы. Лица их были суровы, без тени улыбки. Мангук-хан хотел было подойти к менбашу в шлеме с двумя перьями, но атакай удержал его:

– Хан, перед тобой враг, будь осторожен. Они могут взять нас в плен.

Мангук-хан остановился, оглядывая сарматских воинов. Похоже, он уже пленник. Сопротивляться было глупо. Хан шагнул в сторону менбаша. Сарматы тут же вскинули луки и вставили стрелы в тетиву.

– Хан, положи оружие на землю, – подсказал Конбаш-атакай.

Мангук-хан разоружился, выложил даже кинжал и уверенно пошёл к менбашу. Тот держался важно, даже коня остановил на возвышении, чтобы выделяться среди прочих воинов. Увидев, что хан идёт к нему, военачальник спешился и стал ждать, не выпуская из рук узды.

– Бахадир, – сказал Мангук-хан, прикладывая руку к груди, – я хан белых тюрков. Отведите меня к вашей бике, дочери Сармат-хана Сафуре. Мне надо переговорить с ней.

– Хан, – бахадир ответил на приветствие хана поклоном, – бике распорядилась, чтобы воинов своих вы оставили на берегу, а сами с Конбаш-атакаем следовали за мной.

Мангук-хан оглянулся на атакая, приглашая его с собой. Тот подъехал с двумя ханскими телохранителями. Мангук-хан вскочил в седло, и все двинулись за бахадиром.

Они ехали довольно долго, пока не увидели впереди большое селение, притулившееся к высокому берегу Итили.

Мангук-хан, как ни старался, разглядеть его края не мог. «Вон как разрослось племя сарматское! – подумалось ему. – Сотни жилищ, в каждом жилище множество людей, которые теперь, скорее всего, на джейляу, пасут скот». Хан увидел магазины на колёсах. Юрты теснились к середине селения. На извилистых улицах, задрав к небу оглобли, стояли телеги, между ними копошились ребятишки.

На площади посреди города в окружении домов и улиц возвышалась просторная юрта, покрытая дорогими коврами – роскошь, достойная персидского шахиншаха. «Да, Сафура должна жить в таком доме», – решил хан унуков. Это было шестиугольное сооружение, по углам которого красовались тёмно-голубые флаги с изображением джейранов.

Остановившись, сарматский бахадир велел пленникам сойти с коней и повёл Мангук-хана с атакаем к юрте. У входа он остановился и пропустил хана вперёд, Конбаш-атакаю же было приказано остаться.

– Вас ждёт Даян-атакай, – сказал старику менбаш, – и показал на голубую юрту, стоявшую чуть поодаль.

Хан даже не оглянулся. От волнения его сердце заколотилось в груди.

Мангук-хан был коренастым человеком с синими глазами и аккуратной рыжей бородкой. Женщины всегда заглядывались на него. И всё же у него было всего две жены, а не пять, как у отца. Старшая умерла своей смертью, оставив любимому мужу двух сыновей, а вторая, также мать двоих сыновей, вообще не хотела расставаться с мужем и всюду следовала за ним. Она храбро, не хуже мужчин, сражалась с врагом и погибла в бою, пронзённая стрелой. Давно это было, Атилла совсем маленьким остался без матери. Теперь мальчик подрос настолько, что сам отправился искать себе невесту. Мангук-хан, предавая земле воительницу-жену, на прощание прошептал ей на ухо нежные слова, словно женщина могла их услышать. Он любил свою храбрую подругу. И всё же Сафуру он не забывал никогда, первая любовь всегда помнится. Вот почему Мангук-хан вдруг остановился, почувствовав в ногах внезапную слабость. Надо было лишь протянуть руку и откинуть полог, но что-то мешало ему сделать это. Смятение? Нет, он был спокоен. Может, страх? Нет, не то. Просто сейчас станет явью его давняя мечта. Он столько лет грезил об этой встрече! И вот его Сафура здесь, совсем рядом!

Наконец он откинул полог, вошёл, но глаза после яркого света ничего не различали. Хан остановился на пороге. Постепенно привыкнув к полумраку, он увидел в глубине юрты женщину и подошёл ближе. Так это и есть та самая Сафура, с которой он был когда-то помолвлен?!

Хан не смел разглядывать Сафуру и опустился перед ней, как это принято, на колено.

– Прекрасной бике, дочери Сармат-хана Сафуре желаю долго жить! Думаю, бахадир твой доложил: перед тобой хан унуков Мангук. Шимбай-хан, отец мой, погиб в сражении, так что ты видишь перед собой хана. Если хочешь, прими меня, а не хочешь – прогони.

Сафура не проронила ни слова, лишь жестом пригласила Мангук-хана сесть. Он сел, куда ему было указано, положил руки на колени и снова пожелал хозяйке здоровья. Волнуясь, будто боясь, что не успеет выговорить всего, что собирался сказать, он продолжал:

– Похоронив отца, прекрасная бике, мы направились к Жаеку и наконец пришли в степи, где давным-давно предок наш Угыз-бабай пас свои стада. Недаром говорят: родная сторона – что колыбель золотая. Она так и тянет к себе. И вот я здесь… Пришёл к тебе, бике, потому что племя моё оказалось в большой беде. В битве мы потеряли не только обозы, но всех наших женщин и детей. Храбрые унуки достойны теперь жалости. Я, хан их, сын гордого Шимбай-хана, готов на коленях просить сарматов, всегда бывших нам добрыми соседями, о помощи. Ты же знаешь, как трудно мужчине, когда он одинок. Где ему черпать силы? Не только отцы, но и деды наши испокон веков обменивались с вами невестами. Как говорится, предков заветы не развеют и ветры. Прошу тебя, прекрасная бике, вспомни, как дружно жили мы с вами, сарматами. Надеюсь на твою доброту и падаю к ногам твоим…

Мангук-хан замолчал и поднял глаза на дочь Сармат-хана. Он уже вполне освоился в полутьме, и то, что он увидел, поразило его в самое сердце. Перед ним была не женщина, а сущий ангел, сошедший с небес. Лицо Сафуры, казалось, излучало свет, как ясная луна в полнолуние, а веснушки на нём напоминали звёздочки на небосводе. Красавица усмехнулась и, разомкнув губы, пожелала удачи хану унуков, на долю которых выпали столь великие испытания.

– Я всё знаю, Мангук-хан, – сказала Сафура-бике. – Знаю, что ты дважды был женат и похоронил обеих жён. Слышала и о сыновьях твоих. Воин, потерявший на поле сражения колчан со стрелами, не должен печалиться об одной стреле. Слышала и о том, что родственник твой хан Анагай и хан Муртат переметнулись на сторону китайского императора, оставив унуков в большой опасности. Бахрам-бек тоже осуждает их предательство. Как видно, неволя им милей – сами накинули петлю себе на шею. Пусть теперь на себя пеняют. Даже собака, сидящая на цепи, рвётся на волю. Думаю, китайский император затеял скверную игру, Мангук-хан. Как видно, Китай с Римом задумали взять вольные народы степи в тиски и навечно превратить в рабов. Они веками наживались и роскошествовали за счёт невольников. Как думаешь, хан унуков Мангук, дальше так же будет? Или всё же найдётся смельчак, который осадит этих шакалов, вообразивших себя могучими львами и тиграми? Готского короля Германариха я вижу насквозь: он собирает под свою власть слабые племена, чтобы поставлять Риму рабов. Бахрам-бек собирается проучить Германариха, и я одобряю его, Мангук-хан. Я помню, как мой отец вместе с твоим не раз предупреждали римского холуя этого. Однако вторгнуться в пределы Рима пока ещё никто не решился. Не сумели объединиться степные ханы, каждый заботился лишь о себе, защищая свои пастбища, свои владения. А римские прислужники, вроде Германариха, охотились на кочевые народы – белых тюрков, сарматов, аланов, венедов, роксаланов, – брали их в плен и перегоняли в Ольвию к работорговцам. Не хватает нам, степнякам, доброго братства, не спешим мы на помощь друг другу, Мангук-хан. Слишком уж много между нами вражды и ненависти.

– Кхм, – Мангук-хан откашлялся в кулак, потом заговорил: – Прекрасная бике, всё, что ты говоришь, – правда. Всё так и есть. Король Германарих перебил племя Даут-хана, брата отца. Отец Шимбай-хан сказал тогда: «Как только вернёмся с востока, посчитаемся с Германарихом». Да не пришлось ему покарать злодея.

– Мой отец, Сармат-хан, тоже собирался отомстить Германариху. Для того и стремился объединиться с твоим отцом.

Сафура-бике хотела ещё что-то добавить, но передумала. Мангук-хан понял, куда она клонит. Неспроста завела она этот разговор – хочет, чтобы хан унуков вместе с сарматами выступил против готского короля. Однако Мангук-хан пока не готов поддержать Бахрам-бека в его борьбе с королём Германарихом.

– Видишь ли, прекрасная бике, положение моё сейчас безвыходное… – начал было хан, но бике перебила его:

– Нет, нет, не ты, хан унуков, а я по твоей вине оказалась в безвыходном положении.

Он с удивлением уставился на неё, не понимая, о чём она говорит. Хану показалось, что бике намекает на несостоявшуюся их свадьбу, но он не был уверен в этом.

Она продолжала:

– Мне хочется, хан унуков, видеть твоих сыновей в Риме. Но прежде надо одолеть Германариха. Дошло до меня, что и визиготы не знают, как угодить Риму. Эти тоже хватают степняков и так же продают в рабство. Германарих сегодня дряхлый старик. От бесчисленных жён у него полно сыновей, внуков, и все они занимаются позорной торговлей людьми. Кто же остановит их?! Кто обуздает ненавистных римлян?! Я ищу смельчаков, настоящих мужчин, которым такая задача была бы по плечу. А их в степи становится всё меньше. Одни бегут к китайцам, ищут у них покровительства; другие, бросив жён, скрываются где-то; третьи бегут из родных краёв. Я, дочь хана, вынуждена была протянуть руку Бахраму-ханзаде, потому что не оставалось у меня близкого человека, на которого я могла бы опереться. Он очень старается оправдать мои надежды. Сегодня он усмирит аланов, а завтра отправится в поход на готов. Я верю в своего бахадира, он не подведёт…

– Я пришёл к тебе, прекрасная бике, с совершенно другим делом.

– Девушек просить хочешь?

– Да, прекрасная бике, если не возражаешь…