Рефлексия

– Верно, японцы странный и очень интересный народ. Их меланхолия заразна и романтична, тогда как меланхолия многих других авторов до невыносимого черна. Читал Мамлеева?

– Нет.

– Попробуй на досуге, сразу поймешь, о чем я.

– Глянем. Ничего не обещаю.

– А я ничего и не прошу, друг.

Мы ненадолго умолкли, я задумался о литературе, а Маэстро о чем-то своем. А мы ведь похожи с этим говнюком намного больше, чем я думал. Нам обоим нравятся страдания романтизированные, мы не переносим страданий настоящих, кристаллически понятных любому живому существу, нам нужны интрига и скорбь высшего порядка.

– Ты спустишься к нам сегодня? – спросил я после паузы.

– Пока что не знаю. Настроение не то, да и книга интересная. Я бы хотел ее дочитать сегодня.

– Если не надумаешь, то я занесу тебе пиво попозже.

– Спасибо, Мори. Увидимся.

– Увидимся.

На обратном пути к бару я старался разработать план мести за себя и Маэстро. В голову ничего не шло, и я решил, что лучший способ отомстить – это забыть об увиденном и сказать всем, что МВ опять ушел в себя. Обычно его не трогают по три, четыре дня, когда он в таком состоянии. Вот пусть и стоит посреди комнаты с пистолетом, как дурак, пока о нем снова не вспомнят. На самом деле, в нормальном расположении духа МВ очень умный и приятный парень. Я хоть и называю его клоуном, но в критической ситуации я обратился бы именно к нему. Марсель, наверное, придерживается того же мнения, что и я. Он безоговорочно во всем доверяет МВ, но не упускает случая пошутить над его эксцентричностью. МВ и Дикий – правая и левая руки Марселя. Кому-то из них явно повезло меньше, Марсель правша. Всегда задумывался о значении вот этого понятия (чья-то правая/левая рука) исключительно с пошлой стороны.

– Ну так, что с Игорем, мотылек? – Крис уже поджидала меня у входа.

– Ушел в себя, лучше не трогать его пару дней.

– Бедный Игореша, – лицо Крис стало обиженно-грустным, – мне так жаль его, но… мы совсем ничем не можем ему помочь, он должен сам решить, что он за человек… или может мне все-таки сходить?

– Ни в коем случае, Крис, ты абсолютно права, лучше не трогать МВ, чем дольше, тем лучше.

– Я… хорошо, доверюсь тебе, мотылек-детектив. Что с твоей одеждой, кстати?

– Я решил стать серьезнее, говорю нет старым вкусам. Теперь буду одеваться как деловой человек.

– Удивительные перемены с тобой произошли за столь короткий промежуток времени, мотылек, но тебе так идет намного больше.

– Думаешь?

– Я знаю, Мори. Серьезность тебе к лицу.

Она назвала меня Мори? Значит, точно расстроилась, Крис перестает выдумывать всем забавные клички только тогда, когда грустит. К сожалению, я ничем не могу ей помочь, тут все зависит от говнюка МВ.

– Ты правда так считаешь?

– Это уже решать тебе, а я пойду на кухню, ты выполнил квест и заслуживаешь получить свою награду.

Крис ушла, по дороге пару раз споткнулась и снесла бутылку со стола Дикого. Тот стал возмущаться, но быстро утих. Я решил скоротать ожидание за беседой с Дмитрием Петровичем, которую до этого отложил. Старик уже опустошил три бутылки пива и сейчас пребывал в состоянии, которое своей эйфорией дает ложное ощущение тепла и уюта в сердце. Самое время для пустого трепа ни о чем.

– Ты хотел поговорить, мой мальчик? – Дмитрий Петрович поднял ко мне свои хмельные глаза.

– Скорее подискутировать немного. Вы выскажете свое мнение, я свое, а паузы разбавит вкусное пиво.

– В таком случае внимательно слушаю, – старик наклонил голову и попытался установить зрительный контакт, меня передернуло, и я отвел глаза, он кивнул мне, поняв, что я из тех, кто предпочитает не смотреть собеседнику в глаза.

– Стыдно признаться, но лишь от одной праздности я перечитал почти всех классиков немецкой философии, в процессе крайне увлекся и пытался найти ответы на важные для меня вопросы, но еще больше утонул в противоречиях. Кончилось все тем, что я осознал, что философы никаких ответов не дают, они лишь помогают подобрать нужные вопросы, на которые ты можешь попытаться ответить сам. Закончив с чтением, я сформулировал для себя нужный вопрос: «Есть ли свобода, а если нет, то имеет ли жизнь человека без нее какой-либо вес и смысл, или все мы тряпичные куклы с одинаковой программой?». И мне не с кем поразмышлять над этим, все мои товарищи к философии относятся надменно, прямо как я до недавней поры.

– Мне кажется, что ты для себя уже все решил, мой мальчик. Ты ищешь не чужого мнения, ты ищешь подтверждение своему. Для меня свобода – пустое слово, всю жизнь я отдал работе. Иногда у меня был лутум, иногда я голодал неделями. Хотел завести детей, но не смог себе этого позволить по ряду причин. Даже свой дом у меня появился только в пятьдесят лет. Я всю жизнь был, как ты это метко подметил, тряпичной куклой. Но это только одно частное мнение, мой мальчик. Спроси тех, кто были счастливы/несчастны, тех, кто были богаты/бедны, тех, у кого были огромная власть/бессилие, тех, кто слепо подчинялись/слушали только себя, и, если сможешь, тех немногих, что нашли золотую середину. Тогда у тебя будет более полное представление о слове свобода. Невозможно философствовать и рассуждать только из одной колокольни, тогда как таковых миллионы. Именно по этой причине я перестал воспринимать философов и философию в целом, настоящая гениальность в общности, а не в частных лицах.

– Я думаю…

– Постой немного, – перебил меня Дмитрий Петрович, – пожалуйста, мой мальчик, принеси нам еще пива. Прости, что не дал сказать, но я уже совсем не в той кондиции, чтобы передвигать свои тряпичные ноги. А если бы я перебил тебя позже, то ты точно бы обиделся.

– Да ничего, сейчас схожу.

– Спасибо, ты настоящий товарищ, – старик улыбнулся и опустил голову, о чем-то задумавшись, а я пошел выполнять его поручение.

Огоньки сигарет объединили всех сидящих, превратив их в некую абстрактную полосу для посадки метафизического самолета. Ну и чушь мне пришла в голову, но разве не в таких забавных вещах ценность жизни?

Я услышал шаркающие шаги. Скорее всего, это мама Дохлого. Угадал? Само собой, ее походку сложно с чем-то спутать. Мама Дохлого вошла очень вальяжно, на ней был халат в цветочек, на ногах резиновые тапки и шерстяные носки, седые волосы собраны в косу. Тремя словами – типичный старушечий вид.

– Здравствуйте, Анастасия Михайловна! – в очередной раз по бару разлетелось нестройное гудение наших голосов. В этот раз поздоровался даже Дмитрий Петрович.

– И вам не хворать, – мама Дохлого прикурила одну сигарету от другой и направила себя за столик Крис. Дикого и НП она считает плохой компанией для своего сына, но Дохлый сумел отстоять себя, и теперь его мама не лезет к нему при людях.

Я подошел к Марселю, он сидел за стойкой, уткнувшись в книгу. Взгляд ушел вовнутрь, оставив снаружи маску легкой задумчивости. Даже под длинной бородой было видно, как его третий подбородок обнимает второй, а второй – первый.

– Я жду историю, – Марсель поднял свои серьезные глаза-обманки.

– В договоре не указаны время и место действия, поэтому я оставляю за собой право выбрать их самостоятельно.

– Какой же ты жук, Мори. Зажал историю, а свою жадность спрятал за формулировкой. Это так в духе большой политики, что даже смешно.

– Одна формулировка вместо тысячи оправданий, один закон навеки похоронит сотню тысяч ошибок. В таком мире живем, у кого доступ к информационным ресурсам и книжечке с законами, тот и прав.

– Не начинай давить на больное. Эти формулировки и законы – бич всего человечества. Нам нужна принципиально новая система, которая тоже будет завязана на социальном поощрении/порицании, но при этом сможет давать некую свободу и обучать, постепенно растворяясь и взваливая весь вес принятия решений на человека. Тогда мы станем как ангелы, будем творить добро во имя добра, а не от боязни наказания – это высшее проявление человечности.

– Займись политикой, опиши эту систему на бумаге.

– Пробовал, честные люди там не нужны. А, вообще, бери свое пиво и иди отсюда. Не хочу об этом говорить.

– Как скажешь, странный ты.

– Нормальный я. Я выбрал жизненную философию, которая не допускает компромиссов с совестью, именно поэтому я сижу тут с вами придурками, а не жру лед с сисек девиц в большом кабинете одной из башен Тенебриса.

– Мне кажется, этот факт тебя больше удручает, чем радует.

Марсель демонстративно повернулся ко мне спиной и продолжил читать. Я взял четыре бутылки светлого и пошел к нашему с Дмитрием Петровичем столику. Обещал же себе не напиваться и вот, как всегда: к вечеру снова иду пошатываясь. Жизнь, мать ее.