Бог любит меня. Воспоминания

– Я могу вам помочь?

– Мне никто не может помочь.

И, пока я отвечала, прошла коридор. Я замкнулась: не слушала ни одного педагога, не реагировала на их шутки. Они весь месяц меня не спрашивали. Вероятно, им Фантаз, заведующий учебной частью, что-то сказал. В течение марта и апреля я никуда не ходила. Сидела в своей комнате. Ходила только к Лене Цагарелли, у неё давала волю своим слезам. За два месяца рана не прошла, но как-то затянулась. И однажды на какой-то каламбур Фантаза я улыбнулась. Боже, что с ним произошло! Он начал сыпать шутками, остротами, дабы опять вызвать улыбку, но её уже не было… Всё это время я размышляла: ну, нет со мной Марка, но я ведь хотела ещё и учиться, надо заниматься, чтобы поступить в институт. И я начала усиленно заниматься, это принесло мне некое облегчение.

Всё это время я никуда не ходила и не видела Марка. Однажды, гуляя с Леной, увидела его среди ребят. Я ухватилась за неё и попросила не оставлять меня ни на минуту и даже проводить домой. Я уже его боялась. Один раз встретились глазами, у обоих столько было в глазах… Но ни я, ни он не сказали ни слова. Я всё время помнила принцип Марка: относись к другому так, как он относится к тебе. Я его оставила, значит, теперь он оставил меня, и малейший намёк на сближение меня только унизит. Я попросила разрешение посещать вечером ещё третий курс рабфака, чтобы вспомнить начальную математику. Надо было посещать ещё и физику третьего курса.

Как-то летом в наш город приехала труппа Московского драматического театра. После вечерних занятий с третьим курсом я должна была зайти к Лене Цагарелли – единственному человеку, с которым я допускала разговоры о Марке. Но ещё раньше наши рабфаковские ребята пригласили меня на спектакль «Огненный мост». Я согласилась пойти с ними. Подошёл Фантаз, спросил ребят:

– А меня с собой возьмёте?..

Ребята сказали:

– Пожалуйста.

– А вы не возражаете? – спросил он меня.

– Нет, но я должна взять с собой Лену.

Все согласились зайти и за Леной. У её дома ребята сказали:

– Иди сама.

Лена болела и отказалась идти со мной. Она плохо разбиралась в математике и боялась Фантаза.

Пришли во дворец. Ребята и Фантаз пошли к кассе… Вот идёт Фантаз и несёт два билета.

– А ребята где?

– Не знаю, купили билеты и ушли.

– Странно, сами пригласили меня и ушли.

Что это был за спектакль… я чувствовала себя неловко, с педагогами я ещё никогда не ходила в театр. Пьеса была про белогвардейцев. Они всё время говорили на французском, и Евгений Иванович мне переводил. Я так стеснялась его, сидела скованная и не могла дождаться, когда спектакль окончится. Когда наступил антракт, я не захотела выходить в фойе, но Фантаз меня уговорил… Мы стали прохаживаться по фойе. И вдруг на диване увидела Марка. Он выглядел чудесно в новом костюме. Когда мы проходили мимо дивана, он сказал:

– Здравствуй, Наточка!

Я ответила:

– Здравствуй, Марк…

Евгений Иванович сразу спросил:

– Кто это?

– Моя зазноба, – горько пошутила я.

Евгений Иванович спросил:

– Это он?..

– Да!

– Должен сказать, Наточка, у вас изумительный вкус. Прекрасный молодой человек. Как его зовут?

– Марк Львович Розенблат.

– Откуда они приехали?..

– Кажется, из Вознесенска под Одессой…

– Наточка, познакомьте меня с Марком – я тоже из Вознесенска. Там у одного помещика был управляющий имением Розенблат. Может, это его отец или дядя.

Я познакомила их. После окончания спектакля Фантаз вместе с Марком шли и разговаривали о Вознесенске. Чем окончился их разговор, я не знаю. Мы дошли до поворота в нашу улицу. Как мне хотелось сказать Марку: «Проводи меня». Но я не могла перебороть свой характер и сказала:

– Евгений Иванович, вы проводите меня?

Провожая, он расспрашивал меня о Марке. Спросил, целовал ли он меня.

– Ну, конечно.

Фантаз сказал:

– Я его убью.

– А при чём здесь вы? – спросила я…

Назавтра на уроках я поняла – звезда Тоси Доар закатилась навсегда. Всё внимание и улыбки он слал мне. Но я смотрела на него холодно… Когда он после урока спросил, почему я так холодно воспринимаю знаки его внимания, я ответила: «Вы белый офицер, дворянин, знаете четыре языка, неужели у дворян было принято афишировать свои чувства?..» Только на следующий день он мне сказал: «Вы, дочь шахтёра, преподнесли мне хороший урок. Это был дурной тон, который я позволял себе с Тосей Доар…»

Время шло. У меня по всем предметам, по всем контрольным были только пятёрки. Престиж мой был высок как в нашей группе, так и в параллельной…

В нашем шахтёрском городке большое событие – к нам приехала Московская опера. Во дворце была прекрасная поворачивающаяся сцена. Поэтому и стали приезжать к нам столичные артисты. Евгений Иванович купил абонемент на двоих человек и попросил меня составить ему компанию. Я ещё не слышала ни одной оперы, и послушать и посмотреть сразу двенадцать опер было большим соблазном. Плюс возможность не просить у мамы денег на посещение театра. Но надо было обработать маму, и я сказала:

– Мама, наш математик приглашает меня ходить с ним на оперу по его абонементу. Но без твоего разрешения я не хочу. Люди могут пустить нехорошие слухи…

– У него есть жена? – спросила мама.

– Нет, она давно умерла.

– Ничего, ходи, – ответила мама.

Марк тоже ходил – то с ребятами, то с соседкой среднего возраста. Я всё время искала его глазами. Фантаз старался сесть так, чтобы я не видела Марка. Евгений Иванович был мне нужен как старший товарищ, которому я могла доверять.

По химии нам устроили большую контрольную. Через некоторое время преподаватель Николай Николаевич принёс наши контрольные с отметками. Он достал три работы с оценкой пять, похвалил их и отдал на руки. Моей работы в числе этих пятёрочных не было. Моё самолюбие было ущемлено. А тут, как нарочно, ребята то один, то другой спрашивают:

– Натка, у тебя пятёрка?..

Учитель, тем временем достал работы с оценкой четыре, раздал их, моей не было и среди них. Я сидела расстроенная, стараясь не показывать вида. Раздал работы с тройками – опять моей нет. Какой ужас, думаю, скатилась до двойки. Но раздал и эти – моей нет. Мне стало легче, наверное, моя работа куда-то пропала – это устраивало меня больше, чем плохая отметка. Когда Николай Николаевич раздал все работы, он сказал: