Хроники Нордланда. Пепел розы

– Да вот… – Сглотнув, указал в сторону стола граф и поспешно отвернулся. Марчелло подошел, поднял край льняного полотенца с чего-то маленького, лежавшего на столе, и воскликнул в ужасе, отшатываясь:

– Мадонна миа!

Гэбриэл подошел, глянул, и в первые мгновения даже не понял, что он видит – или просто рассудок его до последнего отказывался верить в то, что именно ЭТО он и видит. Эти несколько секунд он просто стоял и смотрел; потом, осознав, на что смотрит, отшатнулся, позеленев, зажмурился, проклиная себя за то, что смотрел и теперь не сможет забыть этого до конца своих дней. Ринулся на воздух: запах теперь вызывал рвотный рефлекс, он не мог его ощущать, не мог оставаться в этой комнате. Навстречу ему спешил местный священник, настоятель местного храма, взглянул на Гэбриэла с живейшим сочувствием, – ему, видимо, все уже рассказали. Люди за оградой загудели, зароптали гневно, требуя, чтобы им отдали «Злодея».

– Вот, выпейте! – Марчелло был уже рядом, дал ему что-то, что Гэбриэл заглотил одним махом, торопясь справиться с подступившей к горлу рвотой. Горло ошпарило так, что он закашлялся, задохнулся, но тут же пришел в себя:

– Это что за хрень?! – Воскликнул сипло.

– Виноградный спирт, сеньор. Вам лучше?

– Мне никогда уже хорошо не будет. – Пожаловался Гэбриэл. Оглянулся.

– Как это случилось? Пожар был?

– Нет. – Ответил капитан, глядя с сочувствием и пониманием. – Злодейство и умысел, в том-то и беда.

– Черт, да кто там орет?! – Взорвался Гэбриэл.

– Мать. – Пояснил капитан. – Девчонка, дочь этих вот… Нагуляла мальчишку, но не полукровка, говорят, нормальный был мальчик, человеческое дитя… – Стражники рядом закивали. – А в Великую Ночь вышла с другими девушками на горку, посмотреть эльфийские летучие огни. А эти… – Мужчина поморщился, – что уж с ними случилось, даже и не знаю, но бросили они мальчика в печь.

– Мертвого? – С надеждой спросил Гэбриэл. Даже просяще. Капитан покачал головой:

– Вряд ли.

– Верно. – Ответил Марчелло, тоже бледный и несчастный. – По всему видно, что бедный бамбино был жив.

– Сколько ему… – Гэбриэл поморщился, – было?..

– Год… и сколько-то месяцев.

– Год и два. – Подсказал стражник из местных.

– Девчонка пришла домой и увидела. – Продолжил капитан. – Как уж и когда, не знаю, выскочила на крыльцо и стала кричать. И пока не переставала. Соседи побежали посмотреть, и того… озверели. Вытащили этих на улицу и бабу тут же и растерзали, а этот удрал и заперся… Я уж говорил.

– И я даже не представляю, – пожаловался граф, вытираясь платком, – как и за что именно его судить и казнить. Даже закона такого не знаю, чтобы такое злодейство страшное карал.

– А что он говорит? – Спросил Гэбриэл, с трудом усмиряя первый дикий порыв самому, лично, пойти и порвать тварь на куски. За ребенка и за себя, который теперь уже никогда не сможет это забыть.

– Он пьян. – Кратко ответил капитан. – Бормочет, что, дескать, мальчонка – подкидыш эльфийский.

– Отец… – Выдавил из себя Гэбриэл, которого вновь скрутило, – его высочество… решит… Только видеть ему этого – не надо! Марчелло, да успокой ты эту! Сделай что-нибудь, чтобы не орала, и так тошно!

– Merde! – Выругался Гарет, глянув на поджаренный олений окорок перед собой. – Ну, Младшего и скрутило!.. Что ж там такое-то… Нет, не могу. – Он отодвинул от себя блюдо. – Убери, Тополек, не то стошнит. Дай сидру, что ли.

Мария споро убрала от Гарета мясо, слегка встревожившись – чтобы герцог отказался от мяса! Это было что-то неслыханное. По пути осторожно понюхала блюдо: не провоняло ли? Или какие специи не те? Она любила экспериментировать с травами и приправами, неужели переборщила?.. Нет, запах был приятный, аппетитный, сама бы съела. Гарет уже как-то говорил ей, что чувствует все, что и брат, как бы далеко они друг от друга ни были. И Гэбриэл говорил то же самое. Значит, дурно сейчас было ему?.. Девушка встревожилась. Она любила их обоих, хоть и по-разному, но одинаково верно и сильно. Принесла Гарету рулетики из слоеного теста, с вишней внутри:

– Съешьте хоть это, нельзя же оставаться совсем голодным. И если хотите что-то еще, только скажите.

Гарет с сомнением присмотрелся к рулетикам:

– Выглядят аппетитно. И вроде ничего, пахнут хорошо. Это не мне плохо, Тополек, это брату. Что-то там, в Малом Городе, и вправду, хреновое случилось. Я прямо чувствую, как его крутит. Не бери в голову.

– Вы же знаете, как я его люблю. – Возразила Мария. – Как я могу не переживать?..

– Да. – Вздохнул Гарет и сунул в рот рулетик. – Знаю, конечно, знаю. Не волнуйся, судя по ощущениям, он жив и здоров, только что-то там не то произошло… Тошно ему. Не знаю, как сказать. Приедет, расскажет.

– Кто-то приехал! – У эльдар слух был даже острее, чем у полукровки Гарета, и он не раз к своему удивлению убеждался в этом: герцог привык к своему превосходству над окружающими, в том числе и в этом, и ему забавно было видеть кого-то, кто превосходил его хоть в чем-то. Мария метнулась за дверь, и вскоре он услышал ее радостный голос: она приветствовала Моисея. Старый лекарь одевался все в то же серое бесформенное одеяние, и ездил исключительно на ослике, стареньком толстеньком Вельзевуле, и некоторым, кто не знал его близко, казался донельзя комичной фигурой. Но все, кто его любил, принимали это чудачество с нежностью. В том числе и Мария, которая чмокнула ослика в нос и потрепала по шее:

– Привет, мой хороший! Не устал?

– Чтоб я так уставал, как этот серый лентяй! – Вздохнул Моисей. – За то время, что он вез меня сюда, я мог бы обойти пешком всю Ойкумену!

– Ну, что вы! – Мария гладила ласкавшегося к ней ослика. Ганс подошел, радостно улыбаясь: он тоже любил обоих, и Моисея, и его верного скакуна.

– У меня есть для нашего герцога очень важные новости. – Вздохнул Моисей. – Не очень приятные, но очень важные. – Мария подала ему руку, и он оперся о нее, другой рукой опираясь на трость. С каждым годом ему все тяжелее становилось ходить, и эти поездки отнимали не только массу времени, но и сил. И тем не менее, старый еврей прекрасно отдавал себе отчет в том, как изменилось его самочувствие в Хефлинуэлле – изменилось в лучшую сторону. В его возрасте, далеко за семьдесят, и с его болезнями, он должен был чувствовать себя куда хуже, и тем не менее…

– Что-то случилось? – Осторожно спросила Мария.

– Да-да. – Кивнул Моисей. – И много, что случилось. Мне только сегодня пришло письмо из Лионеса, от Бенечки, это внучатый племянник Соломона Райя, такой замечательный мальчик! Правда, мальчику уже сорок восемь лет, но для нас он-таки мальчик, и тут уж ничего не поделаешь… Спроси его светлость, девочка, готов ли он дать мне его уши, чтобы я уже мог ему кое-что сказать.

Гэбриэлу понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и кое-как, но определиться с тем, что следует делать. Марчелло очень ему помог, вполголоса рассказывая ему различные случаи из своих воспоминаний об Италии, Испании и Аквитании. Графу Валенскому было очень тяжело, но при людях, вассалах и подданных своих отца и брата, он не мог выказывать слабость. Ему скорее простили бы жестокость, но слабость – никогда, и Гэбриэл знал это не хуже брата, познал этот жестокий закон стаи еще в Конюшне. Поэтому часть своего ужаса он вложил в грязную ругань – что ему, он бандит и неуч! Простят! – и грубость. Преступника заковали в кандалы и вывезли с подворья в клетке, как зверя. Вдобавок, клетка не давала людям дотянуться до него, а бросать камни не давала стража – главным образом потому, что большая часть камней в стражу же и летела. Громко рявкнув, что судьбу негодяя будет решать сам его высочество, Гэбриэл толпу слегка утихомирил, люди почитали принца Элодисского и верили в его правосудие… Правда, кто-то попытался посетовать на милосердие его высочества, а преступник-то милосердия не заслуживает!

– Он вообще ничего человеческого не заслуживает. – Отрезал Гэбриэл. – Все, что нормальному тупому душегубу полагается, для него – слишком мало. В Гранствилле его высокопреосвященство гостит, вот они с его высочеством и решат, как наказать эту погань. Мне только одно в голову приходит: башку ему оторвать. Но этого ему недостаточно!

– Сжечь его! – раздались крики, причем в основном, как ни странно, женские. – На кол его и подпалить снизу! Пусть коптится живьем!

– В «железную деву» его!

– Разорвать его конями на части!

– Собакам бросить!

– Свиньям лучше!

Под эти пожелания и предложения телега с клеткой, влекомая парой трудолюбивых мулов, и окруженная стражей, тронулась в сторону Гранствилла. Гэбриэл и граф Малого Города возглавили процессию. Последний всю дорогу жаловался на эту ситуацию вообще и трудности последних недель – в частности. Налетов на деревни больше нет, спасибо Хлорингам и отдельное – мастеру Грэю, но частные неприятности постоянно случаются. Там девочку убьют, изнасиловав, там мальчика тому же подвергнут, там группу лесорубов перебьют, там еще какая напасть.

– А то еще скотину перережут, прямо нелюди какие-то, право-слово. И бросят, да еще так пакостно, с членовредительством, с глумлением непотребным, так, что и смотреть-то тяжко. И все списывается на то, что это вообще в природе полукровок: вот так поступать. Очень, очень неприятно, и в ваш огород камень тоже… Я человек прогрессивных взглядов, всех под одно лекало не подгоняю, но черни-то не объяснишь. Чернь – она чернь и есть, тупая, несознательная, злорадная и пакостная. Сервам и вилланам, им даже нравится, что есть кто-то хуже них, они так себя начинают даже людьми ощущать. А там, глядишь, и до бунта созреют. Им только дай волю, только позволь голову поднять, тут же начинают права качать. А ведь их единственное право: послушание, трудолюбие и труд, так не нами заведено, а от века идет.

– Его высочество говорит, – попробовал возразить Гэбриэл, – что это от безграмотности…

– Их высочество – человек высоких идеалов и огромной души, человек не нашего времени, а времен Второго Пришествия, житель Града Божия, не нашей юдоли слез. – Вздохнул граф. – Я сам, лично, обнажу меч в его славу и защиту, и жизнь за него отдам, и любой в Пойме сделает это, не колеблясь. Их высочество верит в людей… в истину, в идеалы… Храни его, Господь! Хочется, ваше сиятельство, хочется верить и мне, но с каждым годом вера эта истончается и истончается, и остались от нее пара клочков, и те – тоньше тумана утреннего. Вот сегодняшнее чудовищное злодейство: как уложить его в наши представления о людях? Кто человек сей есть: сумасшедший? Чудовище? Монстра лютая? Нет, соседи говорят: шибко пьет, жену и дочку лупит, но в иных злодействах не был уличен, да и разумом крепок. Даже во хмелю. Ленив, правда, и празден, живет с того, что дочь зарабатывала шитьем и вязанием, да с огорода, в котором тоже женщины его работали. А жена его?.. Тоже женщина праздная и сильно пьющая, но нормальная, даже набожная. Разумеется, байстрюку своему они были не рады, и даже пытались дочь из дома выгнать, я приезжал лично, разбирался, успокаивал. Обещал помощь. Но чтобы так вот, кому в голову-то придет?

– Да. – Кивнул Гэбриэл. И подумал про Доктора. В Садах Мечты огня практически нигде не было… Особенно там, где находились их рабы. У них вообще не было доступа ни к огню, ни к какому-никакому оружию. Но если бы был – что остановило бы эту пучеглазую мразь от подобного поступка? Да ничто. «Вот это и есть настоящее зло. – Подумалось ему. – Не драконы, которых можно убить, и которых сразу видно, не вампиры, не тролли рыжие даже. Зло – это то, что в башке вот у этих тупых уродов, которые даже не понимают, какое они зло. Он вон сидит в клетке, его везут на суд и казнь, но что ему нужно?.. Он кается, просит прощения, милосердия, может, бравирует своим злодейством и глумится над своими стражниками, или объясняется, оправдывается? – нет! Он просит «Христа ради» опохмелиться, а то трубы горят! И в его плаксивой просьбе святая уверенность, что его понимают и обязательно сжалятся и дадут.

– Если какая-нибудь «лядь, – повысил он голос, чуть развернув коня, – поднесет ему выпить, хоть каплю, я лично эту суку на ближайшей осине повешу. Два раза повторять не буду. – Он рискнул и посмотрел на преступника. Обычный, пьяненький, не особенно могучий персонаж, даже не урод, рожа обычная, не злодейская. Довольно опрятный, не оборванец, не жак какой-нибудь. Бритый. Если не считать синяков, разбитой губы и сбитых костяшек пальцев, да беспорядка в одежде, приличный горожанин. Снаружи. А внутри – тварь, которая убила собственного внука. Чудовищно, нереально чудовищно и жестоко убила. И как их опознаешь, как отличишь одного от другого?! Эльфы и не пытаются. – Подумалось Гэбриэлу. Да и сами люди – не могут. И придумывают собственные способы, по мере своего разумения и возможностей. Кто приписывает самое страшное зло евреям, кто – полукровкам, кто – соседям, кто еще кому, но лишь бы определиться хоть как-то, лишь бы почувствовать почву под ногами, уверенность в том, что зло имеет приметы и облик, по которым его можно сразу опознать и обезопаситься от него. А главное – не признаваться в том, что порой зло – это ты сам.

Постепенно даже до охранников Садов Мечты начало доходить, насколько все плохо. Самая малая провинность теперь приводила к исчезновению парня, без каких-либо предварительных наказаний и внушений. Бездну следовало кормить, а корма становилось все меньше, и в ход шло всё. И все. Клык и Ветер, неразлучная парочка, часто с тревогой обсуждали происходящее, и в конце концов, пришли к однозначному выводу: пора валить. Ветер утверждал, что один из их бывших приятелей, кватронец Волкодав, уже сбежал, и даже обустроился в какой-то брошенной башне, подле сожженного ими же поселка Гремячий.