Атаманы-Кудеяры

– Выходит: пора поднимать воев?

– Да, нужно.

– Добро! Идем до князя Воротынского.

Беседу прервал шепот Петра – пришли татары… Когда они ушли, Выродков подозвал Петра и Сысоя:

– Мы идем к воеводе. Пришлю гонца, он скажет, когда зажигать запальную свечу. Ежели до этого наткнутся на вас татары, взрывайте мину. Ты, Петро, хотел сунуть фонарь в бочку. Это просто, живым остаться – труднее. У вас доски есть?

– Вон в углу, от потолка остались.

– Так вот делайте так: загодя выстелите доски, сажени две-три, протрите досуха. Приготовьте зелья несколько совков. Когда татары наткнутся на вас и загалдят, один насыпает на доски дорожку пороха, другой ждет и ударит первого, кто полезет. И уходите, последний поджигает пороховую дорожку. Жизнь и слава ваша в руке Господней.

В ночь перед общим приступом государь не мог уснуть. С?вечера он беседовал с протоиереем Андреем, но успокоение не пришло. Потом долго маялся на жестком ложе. Со зла ударил Спиридона, который осмелился задремать, стоя на коленях около царя.

Часа в два пополуночи приказал будить священнослужителей и пошел в походную церковь, что рядом с его шатром. Отблески свечей и лампад в каменьях и золотых окладах икон и старинных складней, тихое чтение Священного Писания сказали ему о близости Бога, который не оставит его Своей милостью, дарует победу над неверными. Под такой защитой царь почувствовал себя уверенней; он оглядел тех, кто в любой час ночи готов вместе с ним вознести моления о победе, и его вновь охватило беспокойство: рядом находился только князь Владимир Андреевич да два стражника, коим положено повсюду следовать за ним. Вон еще кто-то вошел, но мало, мало! Ни одного большого воеводы! Робкую мысль, что воям перед боем нужен отдых, он тотчас отбросил – только Всевышний решает, кому даровать победу! Иван простер руки к образу Спасителя и, громко зарыдав, упал на колени…

Князь Михаил Воротынский и Адашев, войдя в полотняную церковь, увидели всех стоящими на коленях, опустились и сами. Моление продолжалось томительно долго. Не дождавшись его конца, Воротынский наклонился к Ивану и громким шепотом сказал, что подкоп обнаружен врагом. Иван задержал задрожавшую руку у лба, не закончив крестное знамение, растерянно взглянул на князя и Адашева.

– Нужно, государь, начинать,?– продолжал шептать Воротынский.?– Прикажи идти на приступ, не дожидаясь рассвета.

Адашев добавил:

– Возможно, придется рвать подкоп до подхода полков…

– Да, да! – вскрикнул Иван, замахав руками.?– Поднимайте! Бегите! О Господи! Услышь мя!..?– Иван продолжал молиться с каким-то ожесточением.

Воротынский и Адашев, переглянувшись, пожали плечами и покинули церковь.

6

Утро воскресенья 2 октября выдалось серым. Плотный туман, смешанный с дымом пожарищ и костров, осел в поймы Казанки и Булака, за две сажени ничего не видно. Зато хорошо слышно, как рушат пушкари крепостные стены: пушки бьют отрывисто, резко, до боли в ушах, а звуки ответных выстрелов с той стороны приходят раскатистыми, будто там разрывают крепкую посконину… А вот прошел невидимый пеший отряд – звон доспехов, неясный говор, выкрики сотников…

На рысях пронеслась конница,?– тысяча, не меньше – все занимали назначенные им места для штурма.

Государев полк становился на ручье Нижний Ичке. Тысяча конных стрельцов находилась в общем строю. Сотня Юрши стояла второй слева. Вои каждого десятка конь за конем, впереди десятники. Перед ними два полусотника, между ними Юрша – сотник. Рядом копьеносец со значком и Аким как стремянный.

Все в ожидании начала приступа…

Петр и Сысой ждали гонца…

Тишина. Перестали копать и татары. Сысой выходил из подземелья. Вернувшись, рассказывал:

– Небо будто посветлело. Кругом туман. Слышно, идут вои, скачут вершники. Пищали палят пореже.?– Потом, вздохнув, добавил: – А на воде дышится легче, хоть и пахнет дымом. А тут…

Петр согласился:

– Верно, в груди тяжело. Смотри, сколько зелья, а оно тоже дышит. Скорей бы… Помыться охота. Сейчас в баньку бы! Весь день с полки не слез бы… Кто-то идет!

Послышалось шевеление и шлепанье, из темного лаза показался вой наружной охраны. Он хотел сказать и закашлялся. Сысой не выдержал:

– Чего перхаешь? Что там?

– Гонец… Палить сказал.

– А где он сам?

– Ускакал.

Петр поднялся со скамьи и, вздохнув, вымолвил:

– Вот наше время приспело. Начнем благословясь.

Кашляющего воя след простыл.

Петр сдвинул в сторону слюдяное окошко, от фитиля фонаря зажег запальную свечу, закрепил ее в плошке. Сысой, следивший за его действиями, сказал:

– Петро, давай я сам запал поставлю. У тебя руки трясутся.

Петр повысил голос:

– Ступай отсель! У тебя дети малые, а я – бобыль. Иди…

Сысой некоторое время постоял в стороне, потом молча ушел. Петр заученно читал молитву:

– «Отче наш. Иже еси на Небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…»

А все внимание сосредоточил на своих руках. Он из близстоящей бочки, приподняв овчину, зачерпнул совком порох и, повернувшись к печуре, стал сыпать порох на плошку.

– «…да будет воля Твоя, яко на Небеси и на земле».

Несколько пылинок вспыхнули звездочками в пламени свечи, но насыпанный порох не загорелся.

– «Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наши…»

Пошел, неся впереди себя плошку с порохом и горящей свечой. В отклонившемся пламени еще зажглись и потухли звездочки.

– «…якоже и мы оставляем должником нашим…»

Около бочки он перевел дух.

– «…и не введи нас во искушение…»

Сдвинув овчину, поставил плошку на серую массу, ощутив ладонями холодок. Подгреб, соединив порох бочки с порохом в плошке.

– «…но избави нас…»

Пламя свечи вспыхнуло – попала большая пылинка, еще одна. Вот яркая звездочка из пламени свечи падает вниз… Петр закрыл глаза…