Атаманы-Кудеяры

Атаманы-Кудеяры
Николай Васильевич Кондратьев

Россия державнаяСтарший брат царя #2
Писатель Николай Васильевич Кондратьев (1911–2006) родился в деревне Горловка Рязанской губернии в семье служащих. Работал топографом в Киргизии, затем, получив диплом Рязанского учительского института, преподавал в сельской школе. Участник Великой Отечественной войны. Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и др. После войны окончил Военную академию связи, работал сотрудником военного института. Член СП России. Печатался с 1932 г. Публиковал прозу в коллективных сборниках. Отдельным изданием вышел роман «Старший брат царя» (1996). Лауреат премии «Зодчий» им. Д. Кедрина (1998).

В данном томе представлена вторая книга романа «Старший брат царя», состоящего из четырех самостоятельных произведений. В нем два главных героя: жестокосердый царь Иван IV и его старший брат Юрий, уже при рождении лишенный права на престол. Воспитанный инкогнито в монастыре, он, благодаря своему личному мужеству и уму, становится доверенным лицом государя, входит в его ближайшее окружение. Но и его царь заподозрит в измене, предаст пыткам и обречет на скитания…

Николай Васильевич Кондратьев

Старший брат царя. Том второй. Атаманы-Кудеяры

Часть четвертая

Царская опала

1

Шлях от Нижнего Новгорода на Казань шел правым берегом Волги, то удаляясь на многие версты, то приближаясь к самой реке, к бечевнику, по которому бурлаки или лошади тянули баржи, струги и большие ялы. Много всякого люда шло и ехало по этому шляху. Встречные путники охотно рассказывали о казанском деле. Еще до прибытия в Нижний Юрше стало известно, что войско Ивана окружило Казань, что успешно отражаются вылазки татар. Однако русским нелегко приходилось. Здесь, вдали от места сечи, было видно: на судах вверх по реке плыли искалеченные вои, другие во множестве плелись шляхом, иные ехали на перегруженных телегах. Чем ближе к Казани, тем раненых становилось больше.

Вечерело. Лошади, не обращая внимания на понукание, еле двигались. Юрша велел своим спутникам становиться на ночлег, хотя следовало бы проехать еще верст десять-пятнадцать, чтоб назавтра добраться до Казани.

Они расположились на песчаном берегу Волги недалеко от деревушки, спрятавшейся за высоким тыном. Немного ниже по течению реки раньше причалили с десяток стругов. Люди с них рассыпались по берегу, разожгли костры, готовили варево. Между деревушкой и лесом виднелись кладбищенские кресты. Там собралась толпа селян и воев, среди них выделялись синие кафтаны-терлики стрельцов из Большого полка.

Подготовка к ночлегу шла по раз заведенному правилу. Каждый стрелец знал свое дело: кто рубил лапник для постелей, кто собирал сушняк для костров, а Аким, расседлав коня, принялся готовить ужин. Однако вскоре это нехитрое занятие он поручил стрельцу Захарию, а сам, испросив разрешение у Юрши, отправился на кладбище. Оттуда он вернулся со стрельцом, правая рука которого была на перевязи, а голова замотана серой тряпкой. Юрша узнал в нем соседа по Стрелецкой слободе Федота.

Аким пояснил:

– Тут они хоронили троих преставившихся.

– Счастливые эти,?– торопливо добавил Федот.?– Мы от Казани четыре дня плывем. Восьмерых до этого так, на бережку закопали. А тут, вишь, с попом, с молитвой, как положено.

– Тебя давно ранили? – поинтересовался Юрша.

– Меня-то? Девять ден тому, в день мучеников Михаила и Федора как раз. Заутреня у нас была, а потом большой воевода наши две сотни в помощь князю Пронскому послал. В его прясле, вишь, пушкари пролом сделали. Люди князя туда сунулись, а казанцы не отступили, так их встретили! Ну, мы, известно дело, пищали, ручницы на телеги бросили, лестницы взяли и пошли. Что у стен творилось, батюшки! Кругом стоны, крики, ругань, не приведи Господи. Там к стенам лестниц множество приставлено, по ним вои лезут, а татары кипяток льют, камни сбрасывают, стрелы пускают. Ров мертвыми телами уже забит. Подвели нас сотники к пролому в стене у воротной башни и приказали лезть. Пролом здоровый – пара троек въедет, да высоко до него, побольше сажени. Полезли, прикрылись щитами. Не помню как, но в пролом влез вместе с товарищами. Однако ж тут казанцы навалились с новой силой. Меня, вишь, по голове стукнули. Ну, я грохнулся со стены, на тела падал, потому и жив остался, только руку сломал да ногу вывихнул. До вечера лежал во рву, на меня другие падали. А ночью очухался, к своим приполз.

– Когда от Казани уходили, слышали, как там дела?

– А как же! Уж в одной башне наши засели. Розмыслы подкопы делают, в иных местах стены порушили. И опять же наш поп Серафим в проповеди сказывал: государю нашему Иоанну Васильевичу сила невиданная от Господа дадена. Как он подъедет да взглянет своим огненным взглядом, татары так со стен и ссыпаются! Так что не за горами ликование земли Русской! Может, уж сегодня осилили наши тех агарян!

В тот вечер засиделся стрелец Федот у земляков. Рассказам его конца не было…

2

Казанскую крепость Юрша увидел версты за две, когда въехал на холм; над ней до самых облаков поднимались клубы дыма, иссиня-черного в лучах заходящего солнца. Сквозь темную мглу еле просматривались закопченные минареты и купола мечетей. Массивные дубовые стены во многих местах были разрушены, обожжены огнем, почернели от горячей смолы, которую казанцы лили на головы осаждающим. А сами стены опоясаны шанцами да тынами, за которыми прячутся русские вои. А в иных местах за рядами туров[1 - Туры – плетеные корзинки без дна, засыпанные землей и каменьями, служили для защиты от пуль и стрел неприятелей пеших воев и артиллеристов с пушками.] – батареи пушечные да мортирные, дымящиеся от непрерывной пальбы. Грохот и рев их разносился далеко окрест. А осажденная крепость молчала, лишь изредка на стенах вспыхивали облачка ответных выстрелов.

Юрша поскакал дальше мимо станов многочисленных отрядов. Еще засветло он подъехал к небольшому холму, на котором стоял шатер царя. Неподалеку от него разместилась походная церквушка и теснились палатки ближайших людей. Холм был за пределами досягаемости орудийного и пищального огня со стороны крепости. Кроме того, он был окружен деревянными щитами гуляй-города, около которых стояли отряды воев царева полка.

Здесь Юршу остановили стражники, проводили к старшему, а тот к дьяку, ведающему царским приемом. И, как нарочно, ни одного знакомого, который мог бы ускорить встречу с царем. Особенно Юршу возмутило то, что от него потребовали сдать оружие, саблю и нож, будто он простой проситель, а не царский гонец. Дьяк объяснил всем ожидающим, что государь с князьями и воеводами в церкви службу справляет, Бога молят о даровании победы.

Выдалась свободная минута, и Юрша огляделся. Перед ним развернулась большая вытоптанная луговина с врытыми столбами коновязей, за которыми стояли сотни коней в дорогой верховой сбруе. Тут же толпились коневоды, стремянные, другие слуги князей и воевод. Среди них шныряли лотошники со всякой заманчивой снедью. Несколько в стороне ожидали гонцы из разных мест. Они отличались от других запыленными, помятыми кафтанами, изможденными лицами, были молчаливы и сосредоточены – им надлежало предстать перед грозные царевы очи. А известно – за худые вести награды не жди.

Воины и слуги воевод, наоборот, были говорливы. Они сбивались группами, их приглушенный разговор гудел над луговиной и дополнял грохот, несшийся от крепостных стен. Юрша пошел от одной группы к другой. Вот белобрысый верзила в расстегнутом куяке, возбужденный тем, что слушают его, хрипел простуженным голосом:

– …Туры у самых ворот стоят, у Арских. Мы щиты пододвинули, за ними спрятались, ждем. Князь Михаил с коня сошел, вместе с воями, теснота, саблю не вынешь. Вдруг кто-то крикнул: «Готовсь!» Огневого дела мастера от ворот под туры откатились. Как бабахнет! Огненный столб в воротах на десять саженей! У ворот татар много стояло, а тут полетели кто куда!..

Кто-то не выдержал, перебил рассказчика:

– А я слыхал: государь подъехал к вратам, они сами рассыпались, а поганые разбежались!

На него зашикали:

– Не лезь! Тебя не спрашивают! Тут человек в самом пекле был!

– Я как видел, так и сказываю. А у нас что было! Опомнились татары и полезли со всех сторон. И бабы и ребятишки, с кольем, с дубьем, с ятаганами. Мы вокруг князя стеной стали, легко отбились. А многие, которые отделились и начали по саклям ихнее добришко промышлять, всех похерили… Потом нам приказали отходить – другие ворота, мол, крепко держатся. Так и отступили ни с чем… Нашего брата полегло! Вырвались только потому, что ворота Арские и стены рядом за нами остались, и наши со стен стрелами и огнем помогли…

Юрша отошел к другой группе. Тут широкобородый дядя степенно повествовал, как делали подкоп под татарский тайный источник воды. А рядом курчавый парень в кольчуге расписывал лихость воев князя Горбатого, которые налетом с ходу взяли татарский острог на Арском поле, тем самым открыли дорогу на реку Каму.

Много чего услыхал Юрша и досадовал, что ничего сам не видел, с татарами не бился, а разъезжал… Узнал, что сегодня вообще боя не было, только пушкари пугают татар. По приказу государя во всех полках попы да монахи воинов исповедуют и причащают. А воеводы большие и малые вместе с государем тут в царевой церкви службу стоят. Завтра, говорят, большого боя тоже не будет,?– праздник Покрова Богородицы.

Вдруг на холме вокруг церкви люди зашевелились, забегали. Царев шатер засветился изнутри. На луговине кучки людей рассыпались, слуги разбежались по своим местам. Юрша увидел, как государь с воеводами в сопровождении факельщиков прошел в шатер. Вскоре князья вышли из шатра, им подвели коней, и луговина опустела. Еще прошло немного времени, из шатра вышел дьяк и объявил, каким гонцам идти к Адашеву, кому к князю Воротынскому. К царю допустил троих гонцов, первым – Юрия Монастырского.

3

Сени шатра освещались чадящими плошками с салом, царева половина – свечами. Иван, положив голову на руку, полулежал на скамье, накрытой медвежьей шкурой. Спиридон поправил шубу, накинутую на ноги царя, и застыл позади скамьи. В?головах стоял священник высокого роста, скуфейкой упираясь в обвисшее полотно шатра.

Юрша низко поклонился и, выпрямившись, замер, слегка склонив голову. Иван, казалось, дремал. Трехмесячный поход не прошел для него даром. Лицо похудело, нос заострился и заметнее стала на нем горбинка. Борода посветлела, должно быть, выгорела на солнце.

Молчание затянулось. Спиридон, наверное, подумал, что царь уснул, и начал его слегка обмахивать цветной ширинкой. Тишина нарушалась только потрескиванием свечей, да за стенами шатра далеким громом незатихающей стрельбы.

Неожиданно Иван спросил громко, не открывая глаз:

– Вора рязанского в монастырь доставил?

Юрша вздрогнул от неожиданности: после дальней дороги теплая тишина на него навеяла дрему. Он давно обдумал, что сказать царю, а тут растерялся на мгновение.

– Доставил, государь… Но потом лихо стряслось.

– Какое?

– Оставил я князя игумену, отцу Панкратию. А сам в Кирилло-Белозерское подворье на отдых встал. Потом страшное известие пришло: князь Михаил на себя руки наложил! – Юрша посмотрел на царя. Иван не изменил позы, только открыл глаза. Юрша продолжал: – Вернулся я в Ферапонтьеву обитель, а князя уже похоронили. Пошел в его келью: крюк, на коем якобы повесился он, мне не достать, а князь ниже меня ростом был. Монахов поспрашивал, никто за ним ничего в тот вечер не заметил. Дядька его слезы льет, слова вымолвить не может. Выходит, великий грех в монастыре произошел – лихие люди блаженного жизни лишили!

– Подозреваешь кого?

– Подозреваю, государь. Сопровождал нас Мирон, полусотник стражи Разбойного приказа. Когда я уехал в Кириллов, он остался в Ферапонтове, а в ночь гибели князя уехал в Москву. Я нагнал его и грех на душу принял: пытал его. Мирон сознался, что погубили князя его люди по приказу боярина Ногтева. А Ногтев будто выполнял твою волю.

– Ловок ты, смотрю. С пристрастием пытал?

– Нет, припугнул лишь. Прости, государь.