Всемирная паутина

Это кладбище принадлежало церкви Святой Марии Магдалины – небольшому, но удивительно таинственному старинному храму, возведённому из коричневого с серым булыжника, потемневшего за тысячу лет. Здание церкви немного выступало на тротуар своей высокой бледно-жёлтой башней с механическими часами. Если встать строго перед ней и осмотреть её с улицы, то видны три одинаковых огромных флорентийских окна в полтора человеческих роста: стрельчатые, квадратные внизу и плавно сужающиеся кверху, вписанные в три несочетающиеся, но граничащие друг с другом стены. Снаружи храм выглядел собранным из разных, чужеродных кусков.

Поглощённый мыслями, Джон ковылял мимо, когда вдруг заметил у входа в церковь завалившегося набок и барахтающегося в своей беспомощности Патрика – инвалида-колясочника, ровесника Джона, Джессики и Пита. Он служил тут, в церковном магазинчике: делал и продавал свечи да помогал по хозяйству. Это был плечистый, сильный молодой мужчина. Всегда гладко выбритый и аккуратно стриженый, с благородными бровями и глубоко посаженными серыми глазами, в которых читались и смелость, и усталость. Если бы не коляска, Патрик вполне сошёл бы за регбиста или рок-музыканта.

Он сидел на земле, подмяв под себя болезненно-тощие безжизненные ноги, и хватался огромными мощными ручищами за чёрную изгородь, обрамлявшую жуткое кладбище острыми пиками.

Джон понёсся к Патрику.

– Я тут, дружище! – прорычал он на ходу.

Он дёрнул на себя коляску, которая застряла колесом в трещине меж камней мостовой, и, подхватив Патрика двумя руками, хрипя, потащил его на застланное пледом сиденье. Дверь церкви с треском распахнулась, и из-за неё показался настоятель – отец Ян – пожилой мужчина с седыми редкими волосами и пронзительными глазами. Его губы всегда, в любой ситуации были сложены в необычную скупую улыбку. Из-за этой удивительной улыбки казалось, будто он ведает что-то, чего не знают обычные смертные.

Ян схватил Патрика с другой стороны и начал помогать усаживать на коляску, которая, как назло, укатывалась, норовила выскользнуть из-под обессилевшего молодого человека.

Наконец коляска успокоилась, и Патрика водрузили на сиденье. «Всё хорошо», – приговаривал Джон, убрав с волос друга привязавшийся лист и осмотрев его порванную одежду. Тот был одет в чёрное самодельное платье, напоминающее рясу, из-под которого торчал белый накрахмаленный воротничок. Лицо Патрика было растерянным и выражало тяжёлое, болезненное смущение – такое, каким смотрит беззащитный человек, которому нечем отплатить за помощь.

– Всё хорошо, Пат! Я рядом! – старался заразить его уверенностью Джон, пока придерживал входную дверь.

– Спасибо тебе! – процедил Ян, заталкивая коляску с Патриком в храм.

Внутри было темно и холодно. Даже в жару каменные глыбы, из которых сложен храм, источали мрачность и встревоженность. Стук каблуков Яна и скрежет колес Патрика раздавались отчётливо и резко, отражаясь от грязно-серых храмовых стен и собираясь в единый гул где-то под сводами. Колонны, разделяющие пространство на несколько объёмных частей, уходили под потолок, превращаясь в гигантские, грузно нависающие проёмы, облицованные изнутри суровым серым орнаментом. Здесь пахло воском и сыростью, а пол скрывал великие тайны, многие из которых уже никогда не будут разгаданы.

Джон, в ужасе, остолбеневший, стоял в животе у жуткого каменного монстра, а перед его глазами вспыхивала и разгоралась невероятная, ошеломляющая картина. У стены напротив – у самого алтаря – сквозь гигантские витражи били и переливались тысячи ярких лучей-струн. Здесь были все цвета – от голубых до золотистых, от кровавых до изумрудных. Короткие острые лучи, словно иглы, торчали из огромных окон и прошивали насквозь мрачное нутро каменного чудовища. И казались они такими объёмными, такими твердыми и вместе с тем подвижными, и обрывались все, как одна, где-то на середине своего пути.

Да, Джон бывал здесь часто, но ни разу в первой половине дня и ни разу в солнечную погоду.

Обойдя лучи со всех сторон и попытавшись к ним прикоснуться, он съёжился и вздрогнул: твёрдые иглы, сквозь которые проходит мерцающая, звенящая пыль, – волшебство!

– Тебе нужно чаще заходить сюда днём, – разбудил его низкий тёплый голос.

– Зачем? Чтобы ещё раз убедиться, что Бога нет? – съязвил Джон.

– Ну а разве лучи, которые ты пытался потрогать, – не ладонь Божья, тебе протянутая?

– Это физика, Ян. Обычная физика.

– Неужто ты скорее поверишь, что весь наш мир – обычная физика? Что всё, что нас окружает, – образовалось случайно?

Между ними чувствовалось напряжение, какое бывает между сыном и отцом. Джон развернулся лицом к Яну, стоявшему между рядами красно-коричневых скамей для прихожан, и пристально, вызывающе посмотрел на того.

– Я скорее поверил бы в Бога, ежели тот не допустил бы войны, в которой погибли мои родные. Я скорее поверил бы в Бога, если тот не подарил бы моей тётке рак, с которым она боролась несколько лет и в схватке с которым не победила. Почему, Ян, многие великие умы проводят всю жизнь в нищете, тогда как непроходимые тупицы зарабатывают состояния из ничего? Почему, когда путешествуешь с друзьями на автомобиле, вашу поездку сопровождают тела сбитых животных? Бог что, не любит енотов? Или кошек? Почему он так несправедлив? Зачем он создал этот мир, чтобы бесконечно издеваться над собственными детьми? Он садист?!

Улыбка почти полностью исчезла с лица Яна. Джон сделал шаг вперёд и наставил на того палец, словно нож.

– Когда я был маленьким, меня волновал один и тот же вопрос. Ян, ответьте, излечите меня от непонимания этого чудовищно несправедливого мира: Бог знает наперёд всё, что я подумаю и сделаю, так?

Ян опасливо кивнул.

– Тогда почему за грехи наказывают МЕНЯ?! Ведь он наперёд знает, что я буду делать, каждое моё деяние. Так зачем же он ждёт, пока я согрешу, а потом меня за это наказывает? И зачем он учит меня не грешить, хотя знает, что я оступлюсь? И дату, и время, и причину знает! Зачем разыгрывать это шоу, если грехи каждого из нас: и мои, и ваши – запрограммированы заранее? Что это за эксперимент? А, Ян? Почему Бог так несправедлив?!

Лицо Яна было серьёзным и растерянным. Джон постоял в ожидании ответа еще несколько секунд, а потом осёкся и опустил руку:

– Простите, Ян, вы тут ни при чём… Этот вопрос адресован не к вам, к Богу, – он поднял голову вверх. – Что это за игра такая, в которую все проигрывают и от которой столько боли?

Из-под сводов потолка эти слова глухо накатывались волнами эха.

– Бог справедлив, – вкрадчиво заговорил Ян, – он воздаёт каждому по заслугам. Если в сердце твоём – честно, то и Бог с тобой будет честен…

– По заслугам? – взорвался Джон, – а чем Патрик такое заслужил?!

В животе гигантского монстра маленький Джон свирепо глазел на маленького Яна, указывая дрожащим от напряжения пальцем на маленького Патрика, который сидел в своей коляске в самом тёмном углу и ошарашенно глядел то на одного, то на другого.

Джон обмяк, махнул рукой и, тяжело дыша от волнения, под пристальным взглядом Яна и Патрика отправился к глиняному графину с водой. Там он налил себе холодной воды и, делая то глубокие вздохи, то большие глотки, закусил губы от досады.

– Прости меня, Патрик. Прости, дружище… – он виновато поднял глаза. – Не могу я спокойно смотреть на то, что «Бог» творит с тобой и со всеми нами… Не терплю несправедливость…

Он ссутулился немного, потёр нос.

– В физике всё честно, в математике всё честно, в компьютерной логике всё честно – машина сделает всё, что ей предписано делать, и не обманет, не подведёт. В компьютерах, которые придумал человек, результат будет честным и никаким иным. А в жизни, которую придумал Бог, всё несправедливо… И я Его не понимаю… – он опустил глаза в пол, – а, стало быть, и не принимаю Его тоже…

Джон налил ещё один стакан воды. Патрик, так и не проронивший до сих пор ни слова, задумчиво разглаживал ладонями на себе самодельную рясу. Ян, погружённый в тяжёлые размышления, медленно брёл к алтарю. Повисла грузная, зудящая тишина. Джон ёжился и переминался с ноги на ногу. Ян развернулся вполоборота:

– Возможно, ты и прав. У меня нет ответов на вопросы твои… Но я знаю одну истину: Создатель никогда не обидит высшую форму жизни на Земле – своих сынов – и всегда будет защищать и оберегать её.

В груди стало совершенно невыносимо. Хотелось забрать все слова обратно, но не было сил даже глаза поднять.

– Я, действительно, полагаю, что ты прав в чём-то, Джон… Ты умный и нежелающий мириться с действительностью мальчик, совершенно не умеющий соглашаться на неправду. Надеюсь, это свойство не помешает твоему счастью.

Он перевёл взгляд на Патрика, который, слегка наклонив голову, молча глядел в пустоту перед собой.

– Ты ещё здесь, Джон? Побудешь пять минут? – нетвердо спросил Ян.

– Да.

– Я пойду провожу Патрика на автобус домой и сразу назад.

– Так давайте я! – показалась возможность хотя бы чуть-чуть загладить свою вину.

Ян вздохнул и после паузы ответил:

– Давайте.

Затем он заглянул в лицо Патрику:

– В туалет пойдёшь? Помочь тебе?

Тот, не поднимая глаз, кивнул.

UKFDF 100