Магометрия. Институт благородных чародеек

Такого поступка от парня, с которым едва знакома, признаться, я не ожидала. Рефлексировать над произошедшим не позволил голос водителя:

– Куда едем, крэсэвица? – повернувшись, с акцентом осведомился повелитель драндулета и вазохист в одном лице.

– Малая Московская, тридцать семь. Второй подъезд.

Сын Кавказа, чье происхождение выдавали длинный нос, специфический говор и кепка-аэродром, радостно оскалился.

– Вмыг домчу, крэсэвица! – протянул он, переключая передачи и ловко встраиваясь в поток.

А потом начал расхваливать свою «ласточку». Делал он это то ли по привычке, то ли от скуки, но почему-то к каждой его реплике мне хотелось добавить пару слов. На его «машина-огонь» – я мысленно продолжила: «И очень сильный, судя по дыму из выхлопной трубы». Последний, кстати, был виден через заднее стекло весьма явственно. На заявление джигита: «Она ни разу не бывала вверх колесами» – хмыкнула (ну да, «ласточке» всего лишь въезжали и в зад, и в перед, судя по вмятинам на обоих правых крыльях). А сравнение творения АвтоВАЗа с ланью вызвало стойкое убеждение, что парнокопытную перед этим полосовали автоматной очередью, ибо ползли мы по Невскому, как беременная черепаха перед кладкой.

В отличных ходовых характеристиках машины (в смысле стимулирующих ходить пешком, а не ездить на этой колымаге) я убедилась, когда семерка, в последний раз чихнув мотором, не доехала до моего дома квартал. К счастью, ливень прекратился, и я, покинув салон, припустила к дому.

Чего я ожидала, поднимаясь по лестнице? Расспросов? Отчуждения? Ответов?

Увы, реальность оказалась прямо противоположной всем моим предположениям.

Когда ключ в замке провернулся с противным металлическим скрежетом и дверь распахнулась, в нос сразу проник аромат сдобы. Такой домашний, он словно был воплощением уюта, привычного мира, всего того, что казалось незыблемым еще позавчера.

– А, дочка, вернулась? Как Казань? Бусурманский Кул-Шариф все такой же иссиня-белый? – вопросы, которыми папа меня засыпал на пороге, сбили с толку.

– Ну что ты пристал к ней, дай хотя бы раздеться, иди лучше вынь шарлотку из духовки, – это уже мама, появившаяся следом. Вроде бы обычная, приветливая. Ее выдал лишь на долю секунды нервно дернувшийся уголок губ.

Отец, в шутку фырча под нос о матриархате в клане Смирновых, ретировался на кухню – выполнять поручение дражайшей супруги. Едва за ним закрылась дверь, мама тотчас же зашептала:

– Папа ничего не знает. Я сказала, что ты на пару дней уехала к двоюродной сестре в Казань, поэтому подыграй. Скажи, как там все замечательно.

– Но почему…

Я не успела договорить, как меня перебили:

– Потому что людям не стоит знать о нелюдях. Это один из законов магического бытия. Я столько лет хранила эту тайну и надеялась, что ты никогда не узнаешь о другой, теневой стороне этого мира, – голос сухой, надтреснутый, предгрозовой. Еще немного, и начнется либо шторм-истерика, либо дождь-слезы.

Сделала шаг навстречу и хотела было ее обнять, но в последний момент остановилась. Сковала мысль: «А вдруг я нечаянным прикосновением ей наврежу, или того хуже?» Но мама, казалось, этого не заметила: сама обняла меня и, уткнувшись в плечо, заплакала. Я лишь старалась не коснуться кожей кожи, чувствуя, как браслет на руке вибрирует.

– Не плачь, – я похлопала ее по спине. – Мы прорвемся, если будем семьей, если будем все вместе. Давай расскажем отцу. Он не заслужил обмана.

Папа, едва мы вошли, осекся на очередной шутке на тему белокаменного кремля, пережившего не одно нашествие. Он всегда так шутил, когда кто-то из родственников приезжал из города, где мечеть и христианская церковь на протяжении сотен лет стояли бок о бок. Такая уж у него была привычка.

– Сергей, тебе стоит кое о чем знать… – начала мама упавшим, безжизненным голосом.

Она рассказывала, а я не перебивала. Папа лишь хмурил брови, а шарлотка – подгорала. Но нам троим было не до нее. По завершении маминой исповеди отец долго молчал, а потом все же произнес:

– Знаешь, я давно подозревал, что моя теща – ведьма. Теперь хотя бы буду это точно знать. А что до вас, мои девочки, то живу же я с вами уже третий десяток лет вместе… Один вечер не изменит ничего.

Он еще что-то говорил, но я поняла – гроза миновала, и мой рассеянный взгляд начал блуждать по кухне. Внимание привлек будильник. Как это я раньше не обращала на него внимания? Большой, еще советского производства, механический, с хромированным корпусом и двумя звонками, соединенными дугой наверху и маленьким молоточком между ними. Он тянул меня с непреодолимой силой. Хотелось взять его, обладать им и ни с кем не делиться этим сокровищем, доставшимся в дар еще моим родителям от кого-то из родственников.

Хотела уже сделать шаг, чтобы протянуть руку и взять вожделенную вещицу, но вовремя себя одернула: что за ерунда?

Родители и вовсе не заметили моей метаморфозы. Мама начала накрывать ужин, отец задумчиво барабанил пальцем по столешнице.

– Значит, через неделю ты должна будешь отправиться на обучение в институт этих, высокоблагородных? – подытожил папа, когда чай был допит, а шарлотка разгрызена (знатный получился сухарик, ни один нож его не взял, пришлось ломать и размачивать, но все равно – вкусно).

– Просто благородных, – поправила мама, – чтобы научиться контролировать дар. – Но есть одна немаловажная проблема: практически все выпускницы этого заведения попадают под распределение. Они не вольны в выборе мужа.

Я нахмурилась, а мама решила пояснить:

– Традиционно, до двадцати пяти лет девушка с магическим даром может сама выбирать того, кто ей по душе. До этого возраста – ищи свою истинную пару, просто влюбляйся, выходи замуж, но если не успела – тогда твою судьбу решает Распределитель. Этот чертов тысячелетний нефилим, видите ли, лучше других знает, какой союз будет наилучшим. Наилучшим для него. – Мама вздохнула и под наше молчаливое одобрение продолжила: – Если бы ты обучалась в магическом университете, то шансы выйти за понравившегося тебе нелюдя были бы. Заметь, о людях я даже и не говорю.

Она виновато посмотрела на папу, но отец лишь досадливо махнул рукой в жесте «да уж понял я, что не котируюсь в вашем магическом мире».

– Так вот, институт благородных чародеек – исключительно женское заведение. И обучение там заканчивается к двадцати шести годам. Так что шансов найти себе мужа, который бы устраивал в первую очередь тебя, а не пернатого замшелого хрыча, – практически нет.

– Дорогая, а не больно-то ты высокого мнения об этом Распределителе… – хмыкнул папа.

– Потому что моя мать на себе испытала все прелести этого распределения. Она и отец ненавидели друг друга. Даже удивляюсь, как они меня-то зачать сумели. А как я родилась – оба выдохнули спокойно и разбежались по своим любовникам.

Я поперхнулась и решила, что мама оговорилась.

– Не смотри на меня так, солнышко. Да, у твоего дедушки тоже был любовник, как и у бабушки! – в сердцах бросила мать.

Папа на эту новость выразительно присвистнул и почесал в затылке, после чего молча потянулся, достал бутылку коньяка, припрятанную в шкафу, и налил полчашки янтарной жидкости, а потом залпом выпил. После этого действа, за которым наша женская часть семьи наблюдала в абсолютной тишине, он произнес:

– Дорогая, давай посвящать меня и дочку в тайны твоих предков постепенно. Иначе, боюсь, народными средствами не обойдемся. – А потом тихо-тихо, для себя, так, чтобы мы не услышали, добавил: – А я с ним еще в одну баню ходил…

Увы, слух у меня оказался отменный.

Когда кухонные посиделки закончились, я оказалась наконец-то в своей комнате. Аккуратно застеленная постель без всяких мумий. Идеальный порядок на комоде. Вот только ложиться почему-то не хотелось. Сняла водолазку и расстегнула молнию на джинсах, и тут на пол с громким «дзинь» свалился он. Будильник. Подняла его и недоуменно повертела в руках. Как он мог тут оказаться? Я даже не помню, чтобы держала его в руках. Сняв джинсы, быстро накинула халат и, решительно схватив будильник, пошла на кухню. Поставила его на подоконник, про себя матеря одного клептомана. Это что же получается? Болезнь заразная?

Утро началось с противного звона над ухом. Малодушно попыталась заткнуть уши подушкой – не помогло. Встала сонная, злая, твердо уверенная: сработай трындозвон на пять минут попозже, я бы обязательно выспалась. Надавила рукой на звонок будильника и только тут осознала: этот хромированный гаденыш опять был у меня в спальне. Помотала головой, прогоняя остатки дремы. Точно помню, как вчера оставляла его на кухне.

Стрелки показывали пять минут восьмого, поэтому задумываться о случившемся не было времени: умыться, выпить кофе, одеться – и пулей к метро. Лишиться руки из-за опоздания не хотелось. Браслет же уже начал напоминать о встрече с гномом-инквизитором ощутимым теплом.

На этот раз отбывала повинность я одна, ухаживая за дряхлой драконицей жутко склочного нрава. Меня отрядили к ней в сиделки на все оставшиеся четыре дня, и в частной клинике я мысленно отсчитывала секунды до окончания наказания. Уж лучше риштий собирать или осваивать профессию ассенизатора, чем постоянно слышать визгливый тон старой перечницы, сумевшей довести до нервного припадка уже двух докторов и прорву санитарок. Но на протяжении всех этих дней одна мысль не давала мне покоя: этот чертов будильник! Я находила это хромированное чудо каждое утро в своей комнате, хотя каждый раз накануне вечером оставляла его на подоконнике кухни. Он будил меня, трезвоня из-под кровати, примостившись на шкафу, в ящике комода, и даже под периной, на которой я спала.

Закралась крамольная мысль, что кто-то из родителей таким оригинальным образом заботится о том, чтобы я не опаздывала, но когда обнаружила трындозвон оглушительно звенящим в тапке наутро выходного (исправительные работы уже закончились), я не выдержала.

Уже хотела было пойти к родителям, чтобы выяснить: то ли я страдаю лунатизмом, то ли они столь оригинально заботятся о том, чтобы утро у меня началось вовремя, как услышала ехидное:

– Да я это, я!

Насмешливый голос в комнате, в которой была лишь я, заставил нервно заозираться.

Никого. Даже паука, даже наглой моли, раскормленной на норковых харчах. А потом я увидела, как тень, до этого вполне обычная, согласно законам физики представляющая собой условную проекцию моего тела, повела себя наглейшим образом: вытянулась, скользнула на потолок и глумливо распласталась на нем, напрочь оторвавшись от хозяйки.

– Что так смотришь? – издевательски протянула она, образовав на том месте, где должно быть лицо, светлую прорезь чеширской улыбки. – Незачем было прикасаться к дракону. Мальчик еще юный, свою тень не всегда может удержать, вот мы и поменялись с твоей тенькой.

Мне сразу же вспомнился переулок и злополучная крыса, а еще мимоходом брошенное Ником: «Контролируй дар!» Тень, опережая мои мысли, ехидно протянула: