Дерзкая Анжела, неистовая Изабелла

Дерзкая Анжела, неистовая Изабелла
Надежда Нелидова

Дело в том, что он не имел привычки класть яйца в одну корзину.Покупая ботинки, вы же не бросаетесь на первые встречные, верно? Прочёсываете обувные магазины, сравниваете, меряете, прохаживаетесь туда-сюда, притопываете: не жмут ли, не хлябают? Если что, возврат можно оформить в течение двух недель. Обнаружится скрытый дефект – через год вернёте по гарантии.А тут не ботинки, а жена, обратно не примут, какая бы ни была дефективная: дескать, пятку натирает, мозоль от неё и вообще с души прёт…

Дерзкая Анжела, неистовая Изабелла

Надежда Нелидова

© Надежда Нелидова, 2022

ISBN 978-5-0055-9926-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГОД БЫКА

Валя обрадовалась, когда ввели антиковидный масочный режим. Будь её воля, она бы даже в постели маску не снимала. Потому что глаза у Вали были как у Моники Белуччи: длинные, чувственные, очаровательно, невыносимо медленно распахивающиеся и смыкающиеся, будто в замедленной съёмке. Ресницы лениво трепетали, словно крылья у бабочки. С ума сойти. Но всё остальное на лице было не очень – у Вали, конечно, а не у Моники.

Поэтому и ложиться в постель было не с кем. Вернее, спать есть с кем – просыпаться не с кем. Эту фразу где-то вычитала подруга Зойка. Сама она глубоко замужем и любима своим Васенькой. А Васенька – главный архитектор района. А Зойка – ведущий менеджер банка. А Валя всю жизнь сидит в этом банке простым операционистом под вечным дамокловым мечом сокращения. Раньше боялась, что подсидят молоденькие коллеги. Сейчас на её место метили железяки, напичканные микросхемами. Оказывается, всю жизнь Валя занималась тем, с чем легко справится банкомат.

Валина работа висит исключительно на ниточке Зойкиного покровительства. Её гнетёт сознание собственной незначимости. «Не задумывайся, – советует Зойка. – Задумываются неудачники. А ты морду валенком и вперёд».

Сама Зойка не унывает, хохочет заливисто и заразительно, так что окружающие сначала неуверенно улыбаются, а после тоже начинают смеяться. Включаются в Зойкин смех, а потом, неожиданно для себя, втягиваются и в решение Зойкиных насущных задач. Такой вид гипноза. Смеясь, Зойка дотрагивается до рукава собеседника, забирает руку в обе мягкие ладошки, пожимает, притягивает к себе и чуть ли не кладёт на талию – тактильная форма контакта.

Валя – астрологический Бычок. По персонально составленному гороскопу её замужество состоится в год Быка – и ни в какой иной. Астрология не обманула. Свадьба запомнилась Зойкиным вездесущим смехом – на мосту новобрачных за семью речками, где запирали замок и выбрасывали ключ в ноябрьскую чёрную воду, потом у дерева новобрачных, где привязывали розовую и голубую ленточки.

Любовь – это химия и физика. Это диффузия: полное, до последней клеточки, взаимопроникновение. Если плотно прижать друг к другу чугунные бруски, через тысячелетия на молекулярном уровне они прорастут друг в друга. Вместо двух брусков – один. Что говорить о прорастающей друг в друга тёплой, молодой человеческой плоти.

Есть выражение «моральное выгорание». Так вот, Валина любовь морально выгорела. А ведь какая была – люди пятились и отворачивались, загораживаясь от жара. Однажды Валя заплакала. Бессильно откинулась на подушку и сказала: «Я этого не вынесу! А давай умрём, пока мы такие счастливые. Выпрыгнем в окно». – «А давай!». Это в 23 года, ну не дураки?!

Они босиком встали на перила лоджии, на высоте десятого этажа, балансировали, чуть не сорвались, было смешно. Взялись за руки, слились в поцелуе, закрыли глаза… Раз, два, три! Прыжок, зависание, полёт, вершина наивысшего, восхитительного наслаждения, блаженная тишина… Навеки вместе, молодые, красивые.

В дверь позвонили – пришла свекровь. Они торопливо спрыгнули на бетонный пол, нервно прыская, быстренько оделись. «Что это с вами?» – заподозрила свекровь. Они оба смертельно бледны.

Жаркий костёр, пресытившись, гаснет. Только что гудел и трещал весёлый огонь – и вот уже вместо него пепел и холод. Природа не терпит пустоты, заполняет её взаимной неприязнью и отторжением. Сначала огонь пытались тушить огнём, подобное подобным – у пожарных есть такой способ. Поток изрыгаемых ужасных слов можно заткнуть поцелуем, жестикулирующие, бросающиеся предметами руки – зафиксировать объятиями. Ярость перевести из минуса в плюс, погасить столь же яростным совокуплением.

Но и этот период полураспада пройден. Как-то Валя проезжала мимо дерева новобрачных. Ленточек было так много, что они заглушили собою листья. Тем негде стало расти, а дереву – нечем дышать, и оно высохло. Задохнулось. Что говорит о том, что даже любви не должно быть слишком много. Вон, и розово-голубое воздушное дерево не выдержало веса чужого невесомого счастья. Трепетали выцветшие атласные тряпочки на голых сучьях – кадр-находка для артхаусного фильма.

И замки на мосту заржавели. Валя не удивилась, когда по телевизору сказали, что мост снесло весенним половодьем. И лежащий глубоко на дне ключ не спас. Мама вздыхала: на старости лет, дочка, не с кем будет словом перекинуться. Она всё заводила пластинку с Ольгой Воронец:

Часто мужчины вас любят нестрогими,

В жёны лишь строгих хотят.

Дочери, дочери, взрослые дочери,

Только бы не были вы одинокими

После разлук и утрат.

Второе знакомство накануне Нового года устроила верная Зойка. Нужно торопиться, на исходе Валин судьбоносный год Быка. Не куковать же следующие 11 лет. Жених бывший военный, бездетный вдовец, солидная пенсия, солидная квартира в спальном районе, и ещё одну в центре сдаёт в аренду. «Не придирайся, знаю тебя, – напутствовала Зойка. – Извини, Валь, ты и сама не мисс Россия. Смотри довыбираешься, не с кем будет словом перекинуться». Сговорились они с мамой, что ли?

Они с Зойкой болтали на эту тему. Что неправда, что женщины любят ушами – глазами мы любим, да ещё как, подавай нам стальной прищур, мужественный подбородок, кубики на животе. Например, с Томом Харди Валя бы хоть сейчас. При условии, чтобы ему глаза крепко завязать и в комнате свет потушить. Вот если лет пятнадцать назад, тогда можно и при свете, а сейчас ни к чему ему видеть, какая стала Валя.

Жених, Зойкин протеже, позвал провести вместе новогоднюю ночь – начало многообещающее. Собираясь в гости, повертела обручальное кольцо на левом безымянном пальце. Сразу увидит: разведёнка. Значит, непокладистый характер, мужу мозг выносила, от хорошей жены муж не уйдёт. Сниму кольцо. Но… Подумает, старая дева, в тридцать шесть годков и одна. Никто не позарился, один я дурак. Валя спрятала кольцо в карман: решит по обстоятельствам.

В прихожей пахло жареной картошкой. Для одинокого мужчины квартира очень и очень. У себя Валя убиралась только под настроение, когда нападал невыносимый зуд чистоплотности. Здесь идеальный порядок, всё пропылесосено, проветрено и видно, что не к приходу, а стабильно, всегда. Хозяин по-военному бдительно и чётко пресёк появление готовой растечься лужи с Валиных сапог, подстелил тряпочку. Заботливый.

Шуршал магазинной упаковкой, вынимал пушистые тапочки, при Вале снял этикетку: видишь, до тебя ни одна гостья не пользовалась. И не жлоб, не из турецкого отеля упёр.

На столике вино, фрукты, коробка конфет. Домашний кинотеатр. Диван на всякий случай разложен, чтобы потом не возиться. А пакетик с презервативами у него где-то здесь или в ванной? Так, не ехидничать, не мисс Россия. Мужик как мужик, офицерское пузцо плавно переходит в бравую выпяченную грудь…

Володя – так звали хозяина – включил телевизор, шло «бычье попурри»: нарезка из испанских национальных забав. Столь оригинально телеканал провожал Год Быка.

Сначала энсьерро, бег быков: зрители висели гроздьями на балконах, заборах, тумбах, орали, сыпались катигорошками по узкой улочке. Внося общую сумятицу, тявкали собачки в слингах на пузах любящих хозяев. Валя мысленно перенеслась на трибуны. Сорокаградусная жара, щекотливые струйки пота, похмельное, тяжкое возбуждение от чужого страха, боли, крови, смерти. Запах навоза, тучи мух и пыли, шум, мигрень… И где-то в стойле, уткнувшись в изгрызенный столбик, тихо плачет фермер, вырастивший на зелёном лужке голубоглазого бычка с шелковистым лобиком.

– Господи. Детей-то зачем тащить. Старик-то, старик чего припёрся, хэх! Вон под микитки потащили, инсульт небось жахнул. А нечего, сиди с бабкой своей, – Володя поглядывал на Валю, ища на её лице одобрения. – Радуются, в ладоши бьют. Чему радуются? Мясники и мясники. Нелюди. Один здесь человек, да и тот бык. Видите, скользит на асфальте, падает? Небось нарочно копыта маслом смазали, для смеха…

Дурашливо продекламировал, ни к селу ни к городу:

Идёт бычок, качается,

Вздыхает на ходу:

Ох, кровушка кончается,

Сейчас я упаду.

События переместились на арену. Чего только ни придумали затейники испанцы. Человеческая многоножка, которую, набычившись, не найдя конкретной цели для атаки, изумлённо разглядывал бычара. Игра «умри-воскресни», люди-шары, которых он гонял рогами как прозрачные футбольные мячи… Ну да лишь бы из быка не наделали бифштексов.

Вышли рекордаторы – акробаты, участники ролевых игр, где дамы и кавалеры менялись местами. «Кавалеры» пританцовывали, сквозь белые как снег, отглаженные блузы просвечивали рельефные мускулы, дрожали сильные икры, туго обтянутые белыми чулками – будто собрались на бал.

Бык вылетал из загона как выпущенный из пращи, взметал копытами песчаные веера. Застывал с тяжёлой грацией, переступал копытами как туфельками. Крупно дрожали мышцы под лоснящейся кожей, за слюнявой мордой волочились стеклянистые нити, падали бахромой хлопья пены. Свирепо, с видом братка на районе, озирался: кто тут на меня мекает, варежку разевает, возбухает, бочку катит, батон крошит?!

Среди акробатов были и девушки, но куда делись их воспетые девичьи грация и трепетность? Валя с удивлением отметила, что на арене мужчины двигаются гораздо артистичнее и грациознее деревянно-неуклюжих напарниц. И если учесть, что в минуту опасности проявляется сущность человека, то что же выходит? Что глубоко внутри мужчины гораздо тоньше и ранимее грубых женщин?!

Танцоры делали изящные па, кланяясь, мели песок мулетами, замирали словно вкопанные, распахнув объятия навстречу опасности и смерти, кидали под ноги Даме Сердца, как бархатный плащ, свою верность, любовь и готовность умереть от её прекрасной руки, рыцарски падали на колени, но в последние доли секунды, не вставая с колен, уворачивались от пыхтящей грузной «дамы».

– В принципе, Валюша, этот трюк при известных навыках повторит ребёнок, – Володя отправлял в рот орехи, шумно жевал, дышал арахисом. Как бы невзначай закинул бледную безволосую руку на валик дивана. – Главное, рассчитать траекторию. Бык массивен и не успевает среагировать. Вот покатите на столе подшипник…

Валя неприязненно отклонилась от Володиной руки.

А попрыгунчики на арене резвились вовсю. Кое-кто ухитрялся сделать грациозный кувырок над «дамой» через спину назад. Кому-то удавалось тройное сальто боком и нырок ласточкой над необъятной тушей. «Дама» всё более свирепела, обескураженно раздувала ноздри: только хотела поднять на рога назойливого кавалеришку – и нет его, уже за спиной почтительно раскланивается с публикой и со всех ног удирает за перегородку. Особым шиком считалось после исполнения трюка – равнодушно и не спеша покидать арену, не оглядываясь что там сзади.

– А знаете, Валечка, сколько им за выход платят? По полмиллиона евро. У меня друг был спортсмен, всё качался в тренажёрном зале, мышцы во. А поговорить не о чём, ума, извините за выражение, с детскую пипку. В литературе, Чехов там, Мандельштам – ни бум-бум. Космос, квазары, сингулярность, точка не возврата – глазами хлопает. А бросил качаться – всё обвисло, смотреть неприятно.

Валя подалась вперёд, чтобы даже боковым зрением не видеть Володю. Делала вид, что всецело поглощена происходящим на арене. Всё же одной «даме» удалось подцепить молодца и вволю побросать его растопыренное, распяленное тело, протащить по песку, пытаясь освободить рога. Гуттаперчевый человечек сразу обмяк, сдулся как мячик. Валя вскрикнула.

– Валюша, не переживайте так. Видите, рога широко расставлены, он ровно между ними попал. И они у них подпиленные, в чехольчиках, рога-то… Не уважаю я Испанию. Пустяшная, не серьёзная страна.