Кастинг-шмастинг

Дом с фиалками
Надежда Нелидова

Пронзительные женские судьбы из серии «Красивые тоже плачут». Любовь, стрельба, охота за мечтами и бриллиантами. Женская красота и трагедия – всегда рядом.

Дом с фиалками

Надежда Нелидова

© Надежда Нелидова, 2019

ISBN 978-5-4496-6204-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДОМ С ФИАЛКАМИ

1. САША.

В жарко натопленной, прокуренной, ярко освещенной дежурке районного отдела милиции раздавались взрывы хохота. Из отпуска вернулся эксперт Юра Оганесян, ездил руководителем туристической группы на Саяны. Теперь будет месяц травить анекдоты, собранные со всех уголков страны. Хохмач, ребят от него за уши не оттащишь. Зато и дежурство незаметно пролетит. Вон, уже третий час ночи, а пачка сигарет нетронутая – спасибо Юре.

Неделя Андреевых дежурств, подряд, затишье. Конечно, если не считать семейных разборок и мелких уличных грабежей. Но никто из группы быстрого реагирования по этому поводу радости не изъявляет. Горький опыт подсказывает: чем дольше и глубже тишина – тем громче ее взорвет, так что областное начальство потом матюкается: «Чикаго у себя устроили, так вас и разэдак, всю статистику похерили».

Ну вот, накаркал. Звонит женщина: голос от возбуждения прерывается, дрожит. Двадцать минут назад своими глазами видела убийство в парке.

Наутро в угро будут слушать пленку, с умиротворяющим шорохом передающую сбивчивый рассказ свидетельницы. Она возвращалась с ночной фабричной смены, не стала ждать дежурного автобуса. Шла не по аллее, не под фонарями, а по дорожке, протоптанной фабричными женщинами за кустами разросшихся акаций. В темноте – так безопаснее. А то в прошлом году голый мужик в длинном пальто подкарауливал. Идёшь со смены усталая, еле ноги волочишь, а этот, такой интеллигентный, – раз! – и срам в полной боевой готовности… Женщины визжали – а ему хоть бы хны. Место глухое… Нашли его хоть, нет? Не отвлекайтесь, свидетельница.

Так вот, в это же самое время посередине аллеи шла девушка, очень высокая, в шубке, с распущенными волосами. Тут ее нагнал мужчина меньше ее ростом. Дальше уже они пошли вместе, тихонько и, кажется, вполне дружелюбно переговариваясь. Они совсем рядом со свидетельницей были, но пережидающую, перетаптывающуюся в кустах женщину не слышали: снег под ногами подтаявший потому что, мягкий.

И вот только они отошли, как раздался такой негромкий, но звучный хлопок. Свидетельница чуть-чуть осмелилась высунуть голову из кустов: мужчины как не бывало, а девушка лежит на снегу. Свидетельница, конечно, подходить не стала: с ума она сошла, что ли, да ее бы тут же и уложили рядышком.

…Потеплело. Громко шуршал, скрипел, потрескивал, оседая, тяжелый весенний снег. И деревья стояли мокрые, черные, весенние, ветки в бисере крупных прозрачных капель. Уже в начале аллеи было видно темнеющее на снегу пятно. Место преступления оцеплено.

Молодая девушка в шубке лежит, неловко подвернув ноги в модных сапожках. Длинная, тоненькая, красивая, в свете фонаря просто не по-земному красивая. Голубоватое лицо, темные шнурочки бровей; в муке, кривой буквой «о», открытый рот, губки очерчены резко, надменно. На оголенном запястье блестит браслет с зеленым камнем. Пуля, по-видимому, вошла возле уха с близкого расстояния, кровь пропитала снег в диаметре полуметра вокруг головы. Яркие рыжие волосы нимбом улеглись вокруг головы.

«Постой-ка, постой. Рыжие, – Андрей Сивцев присел, стараясь не запачкаться, отвел липкую прядь. – Так вот при каких обстоятельствах нам пришлось свидеться. Вот, птичка, и попалась ты в свою западню. Сколько веревочке ни виться…».

Юра, передвигаясь гусиным шагом, делал замеры рулеткой. Подошла «скорая», врач выпрыгнул в накинутом поверх пальто белом халате. Не вынимая рук из карманов, присел, подержался за пульс. Отведя норковый ворот, послушал стетоскопом грудь. Потом обошел вокруг убитой, только что не попинал.

Водитель подошел, позвал греться в машину. С любопытством заглянул в мертвое голубое лицо. «Ух, хороша девка. Кому-то дорогу перешла… Черт, ботинки совершенно промокли. Моя жлобится, все дешевку на рыбьем меху на китайском рынке берет».

2. МАЙКА.

До пяти лет у Майки отец на ее глазах бил маму. Слушая крепкие, глухие удары по мягкому живому телу, девочка дрожала. Но не плакала, только темные глаза у нее странно увеличивались, росли, как блюдца. Отец пинками выгонял жену в прихожую, запирал комнату на ключ.

– Доча! – он хлопал по колену толстой распластанной ладонью. – Сюда, доча.

У парализованной от страха Майки росли глаза, росли до тех пор, пока, кажется, на лице ничего не оставалось, кроме неправдоподобно огромных черных глаз.

– Доча, убью, зараза.

Рыбкой захватывая ртом воздух, она приближалась, не отрывала глаз от красного вздувшегося родительского лица.

– Сюда! – отец, как щенку, хлопал рукой по колену. Майка, цепляясь за штанину, карабкалась. И тогда он вынимал из кармана какое-нибудь размякшее шоколадное яйцо в серебряной бумажке или чупа-чупс, целовал Майку, в порыве пьяной слезливой любви сдавливал ее громадными ручищами. Она сидела застывшая, судорожно вытянув шейку.

Однажды мама не вернулась из больницы. Отца посадили, а Майка попала в детский дом. И здесь она не стала бойчей, громче. Не говорила – слабенько шелестела, так что всегда ее приходилось с досадой переспрашивать по несколько раз одно и то же. Никогда ни с кем не заговаривала первая, сидела и ходила вытянувшись в струнку, как солдатик. Если ее просили о чем-нибудь, она опускала глаза и чуть слышно шептала: «Хорошо».

Когда просящий отворачивался, на Майкином личике проскальзывала неприятная гримаска. Точно оцепенелое состояние, из которого ее вытащили, было ей намного интереснее очередной общественной нагрузки.

Когда девочка пошла в школу и ее перестали стричь, все вдруг увидели, как из куцых косенок на глазах вырастают, густеют волосы чудесного, смоляного с просинью, цвета. Вопреки строгим детдомовским нормам и правилам, ей их отрастили до подколенок.

Тот, кто видел Майку со спины, не верил, что эта мерцающая, как звездная ночь, со вспыхивающими, бродящими в глубине искрами масса волос принадлежит не роскошной восточной женщине, а худосочному заморышу. С ее волосами вечно возились, выдумывая прически, молоденькие воспитательницы и девочки из старших групп. Теперь на городском и областном конкурсах «Мисс Коса» детский дом неизменно занимал призовые места.

Училась Майка на серенькие троечки. После восьмого класса поступила в швейное училище. Как воспитаннице детского дома, ей не нужно было сдавать экзамены, а то вряд ли бы она их выдержала.

***

…И однажды, возвращаясь с занятий, Майка ехала в автобусе. Она сидела на заднем сидении рядом с пожилой пассажиркой в клетчатом берете с большой пуговицей на макушке, как у Олега Попова. На очередной остановке вошел парень маленького роста, миниатюрный, как девушка, с серыми, глубоко посаженными глазами. Он быстро и жадно курил, и посматривал в окно.

Пассажирка с пуговицей встрепенулась и заворчала, что курят в салоне общественного транспорта только последние свиньи, которым плевать на стариков и детей, а также на людей, страдающих астмой, вот как она. Это была храбрая старуха-скандалистка, которую никто еще не проучил за привычку бесстрашно совать всюду свой нос.

Парень мельком мрачными, глубоко посажеными глазами взглянул на старуху, у которой на макушке гневно прыгала большая пуговица, и смял сигарету. Майка восторженно смотрела на парня: она чувствовала, что ее слабенькая суть не в силах противиться темному влечению к этому миниатюрному, как девушка, парню.

И еще она поняла, что они из разных миров. Она из тех, которых не замечают, а он из тех, которые не замечают. И успела подумать, что вот сейчас он выйдет, а она поедет дальше и уже никогда в жизни не встретит своего Прекрасного Принца. Это показалось ей диким, с этой минуты она не могла жить, не видя его.

И когда парень вышел и стремительно зашагал по переулку, Майка стряхнула с себя оцепенение и прыгнула следом. Запыхаясь, она бежала за ним мимо старинных, с осыпающейся штукатуркой домов, кривых неохватных, как в сказке про мальчика-с пальчика, деревьев, каких-то рядов сараев и поленниц, и вбежала следом в двухэтажный облупленный дом. Успела увидеть, как он перескакивает через три ступеньки по деревянной поющей лестнице. Она тоже вбежала наверх… Тут парень будто сквозь пол провалился.

Майка перевела дух и огляделась.

3. САША.

…Справляли день рождения у друга Леньки. Андрей Сивцев сумел вырваться только в первом часу – прижимая руки к сердцу, клянясь, лепеча нарочно пьяным голосом, что завтра идти с отчетом к заму.

Всей компании под предводительством Ленькиной жены загорелось его проводить до остановки. Хохоча, толкаясь в тесной, надушенной и прокуренной прихожей, разбирали и влезали в кожу, чернобурки, норки, мутон, обматывали шеи двухметровыми пушистыми шарфами – богатая собралась публика на Ленькиной вечеринке.

Потом скученной толпой, от которой то и дело отлеплялась мужская или женская фигура и под «ла-ла-ла» выплясывала под фонарями нечто среднее между ламбадой и русской плясовой на спящей улице, привлекая внимание редких прохожих.

– В переулке каждая собака

Знает мою шаткую походку! —

Задыхаясь от смеха, нарочно привирали слова.

Его впихнули в трамвайный вагон с хохотом, с шутливыми напутствиями; нахлобучили шапку на нос, исколотили всю спину кулаками. Наконец, дверь захлопнулась, шум, веселые крики точно отрезало. Дежурная веселость сошла с него, он с облегчением передохнул. Завернулся плотнее в пальто, уткнулся в поднятый воротник – затих. Облизнул губы, сладкие от чьей-то помады.

В тускло освещенном холодном салоне было почти пусто. Только впереди сидела старушка с мальчиком, но и они скоро вышли. Чтобы нечаянно не уснуть, Андрей начал считать остановки: одиннадцатая в новом микрорайоне – его. Запутался уже на третьей.

Пригрелся, начал задремывать. Еще успел подумать сквозь дрему, не увезла бы вожатая в парк – втолкнули его по пьяни в прицепной вагон. Да нет: видела, небось, в боковое зеркальце, как дурная компания заталкивала дубину стоеросовую. Вагонные двери, астматически шипя, исправно открывались на всех остановках.

…Проснулся, почувствовав тревогу. Чьи-то быстрые сухие пальцы двигались у его руки, у запястья. Они были очень проворные, эти пальцы, делали свое дело быстро, едва касаясь, и эти легкие вкрадчивые движения вызывали тревогу. Андрей чуть разлепил ресницы.