Обновка из секонд-хенда

Гробовщик расщедрился на похороны «он клюзив» (всё включено). Венки, памятник эконом-класса, катафалк. Гроб – не исключено, тот самый, выбравший Аглаю. Сноха пыталась выбить бонусом ещё и поминки в кафе – но гробовщик возвёл очи горе и пробасил: «Побойтесь бога».

Голоса за стеной был тихие, подобающие случаю, но у Аглаи слух обострился, как у летучей мыши. Возможно, открылся и третий глаз. Вдруг её осенило, что смерть – это ведь то же самое рождение, только наоборот. Рождаешься наружу – это называется жизнь, а потом рождаешься обратно в Небытие. Просто тихо открываешь ту же самую дверь, только ручка с другой стороны.

Вошла заплаканная сноха, поправила одеяло, назвала мамой, поцеловала в лоб. Видимо, уже скоро. Не целуйте меня в лоб, как покойника, пожалуйста… Интересно, как всё происходит? Вот подруга Катя перед самым концом встрепенулась, вскинулась, позвала самого близкого человека – сына. Значит, почувствовала. Как почувствовала, что именно? Не торопи события, скоро сама узнаешь.

Аглае стало страшно. Она вовсе не хотела ничего узнавать, всяких таких событий. Значит, её время ещё не пришло. Это умирающим всё равно, им не до этого, они уже перебоялись. Мизинчик на ноге слабо дрыгнул в знак протеста. Задел безымянный, и тот откликнулся. Передал эстафету среднему, тот – указательному. Указательный палец на ноге – смешно, на что указывать-то?!На дырку в носке?

Тепло возвращалось в Аглаино тело, юмор – в мысли, гримаса слабой улыбки – в сморщенные губы. Она вытащила сама себя, как Мюнхаузен за волосы. Страстно хотелось жить. Запах жизни – это запах кофе. Аглая умирающим голосом попросила сварить кофе. Уточнила: Эль Густо.

Сноха стояла у плиты, варила кофе и на её лице читалось: «Наглость какая». Она уже вымерила спальню: если выбросить кровать, поместится ли новый ковёр три на полтора?

***

Нужно было брать себя в руки. Как минимум, снять с тела мятую сорочку, а с лица – остекленевшее выражение. А какое выражение может быть у человека, который две недели неотрывно глядел в могилу?

Аглая начала потихоньку разминаться. Ходила сначала с подружками, потом одна, сначала с палочкой, потом без, сначала по двору, потом в скверике. Жмурилась как котёнок. Сколько щедрого доброго тепла опрокидывает на людей солнце. Как славно кричат малыши, мягко шуршат автомобильные шины, шелестят деревья над головой. Если закрыть глаза – будто в лесу.

Идиллию нарушил стремительный одеколонный ветерок, он овеял её буквально в сантиметре. Мимо пронёсся электросамокат. Аглая до тошноты боялась велосипедистов и самокатчиков, они вечно бесшумно выныривали откуда-то из-под мышки, яко тати в нощи. Неужели трудно приделать звоночки? Хотя если за спиной будут непрестанно трезвонить – это же будет город неврастеников.

– Совсем с ума сошли?! А если бы я нечаянно подняла руку – вы бы мне сустав выбили! А ещё пожилой человек, не стыдно?

Аглая пробовала голос, и он возвращался: прежний молодой, сочный, звонкий. Она как-то не обратила внимания, что сама виновата. Забылась и шла по велосипедной дорожке.

Бывает старость грязноватая, сивая, а бывает светлая, серебряная. Именно такой серебряный старик едва не сбил её. Промчался с развевающимися длинными, редкими локонами, крикнул: «Какие глазки!». Пронёсся в конец аллеи, лихо развернулся и вновь подкатил к Аглае. Прислонил самокат к дереву, с церемонией поклонился.

– Не угодно ли присесть? – будто приглашал на венецианский стул, а не на облезлую парковую скамейку. Представился: «Семён». Странно. Конечно, не тот Сёмка из детства, всё равно странно. Судьба пытается всё время что-то нам подсказать совпадением имён, чисел. Что именно, как разобраться в этой нумерологии?.. Но третий глаз уже закрылся.

***

– Он крутой адвокат, – рассказывала Аглая подружкам. – Его заинтересовал мой случай. У гробовщика в кармане с потрохами весь город: газеты, полиция, врачи. Но Семён пригрозил, что раздует скандал на всю страну. Тогда мой физический ущерб и моральные страдания выльются ему в копеечку. Тот пошёл на мировую – хватит и на зубы, и на ипотеку.

Аглая пока отложила то и другое. Загорелась сумасшедшей идеей: устроить в брошенном сельском детском садике пансионат для стариков. Малюсенький и скромный, непременно с отдельными гнёздышками. Семён со своими связями поможет. Оказывается, нынче дома престарелых – рисковое дело. Конкуренция бешеная, старики – вторая нефть.

– Так что роман с адвокатом? – сгорали от любопытства подружки.

А нет никакого романа. Страшный бабник, не пропустит ни одной юбки, от 18 до 90. Прочно и счастливо женат, куча детей и внучат.

***

Её среди ночи разбуди, отбарабанит статьи Трудового кодекса, как таблицу умножения. Будьте уверены, оба полушария мозга задействованы на полную катушку.

Расклад сил таков: Аглая – директор, сноха – бухгалтер, внучка – администратор. Трое решительных женщин покинули очередной кабинет. Вооружены до зубов кипами законных и подзаконных актов, всевозможных согласований и разрешений. Особенно нахально себя вела шустрая маленькая старушка. Пришлось всё подписать. Оторопевшая чиновница смотрела вслед: даже ручку не позолотили, как заведено. Наглость какая!

ВЕНЬКА И ВАЛЕЖНИК

Так размышлял Венька. Ему шло это имя: с его круглым пухлым лицом, с крошечным, вечно красным носиком пипочкой. Копна волос – крупными кольцами, как у амурчика. В бане шампунем помоет – золото высшей пробы, мечта модели.

В компании, соображающей на троих, вечно найдётся такой балагур и лёгкий человек, вроде Веньки. Утром после вчерашнего потешно хватается за голову и по-бабьи тоненько причитает: «Ой-ёй-ёй!». Мужики, как ни морщатся с похмелья, рассмеются. «Слабак, с непривычки. Давай приучайся к мужичьему-то ремеслу».

Ему бы жену хорошую – выправился бы в крепкого крестьянина, расстался с непутёвыми дружками. Неплохой ведь парень, башковитый, работящий. Но все его ровесницы навострили хвосты в город.

Венька – скотник в телятнике. Своих тихих, лобастых и большеглазых подопечных любит. Они у него в тепле, сытенькие, всегда в сухой соломе. Летом на выпасе зарплата нормальная выходит, а зимой – кошкины слёзы. А избу топить надо. КАМаз кругляка неделового – двадцать тыщ. Если зима суровая – одной машиной не обойтись. Золотые дровишки выходят.

Венькина деревня окружена непроходимыми лесами. С дальних делянок непрерывно тянутся вереницы лесовозов. Янтарные брёвнышки, одно к одному, упакованы добротно, любовно, в неблизкий путь. Кто карман набивает – молчок, страшная тайна. Закон Цербером стоит на страже бизнеса. Деревня однажды взбунтовалась, особенно шумели бабы. Перегородили трассу баррикадой: мотиками, мотоблоками, кто-то вытащил и перевернул старый шифоньер.

Крикунов и бузотёров штрафанули, но решили народ не дразнить. Во избежание эксцессов, лесовозам было велено ездить по ночам. Двигались будто на цыпочках, даже мотор приглушали. Ещё вот разрешили собирать валежник.

Венька по такому делу поехал в город экипироваться. Купил лёгонькую, на шесть килограмм, китайскую бензопилу «Чемпион». Пока придирчиво выбирал, продавца довёл до белого каления. На рынке справил новые большие, мягкие валенки-самокатки. Там ещё висели рыбацкие толстые зимние костюмы. Облачился – чуть не помер со смеху. Телепузик кудрявый. В таком сопреешь бегать с пилой по сугробам. Это рыбаки сидят сиднем, как мешки с картошкой. Ладно, пока сойдёт старенькая телогреечка.

Покупки обмыл с друзьями в закутке на ферме. Все трое выпили, синхронно перекосились, передёрнулись с отвращением, трижды выдохнули в рукав: «Фух, фух, фух». Это вместо закуски.

– Бумагу выправи в лесхозе, – посоветовали ему.

Венька возмутился. Какая ещё бумага? Пускай глаза разуют: трухлявое дерево не отличат от сырого?

– Не психуй, Вениамин. Без бумажки ты кто? Правильно: какашка.

В лесхозе секретарша провела Веньку к начальнику. Хорошенькая до невозможности, будто вырезана из модной картинки. Где надо – тоненькая, в нужных местах – кругленькая.

А гонору-то, гонору, нос в потолок! Будто её после завтрака забросили на грешную землю из параллельной Вселенной. Венька шёл за нею, подражая её походке. Изо всех сил крутил-вилял задом в толстых непромокаемых штанах: туда-сюда, туда-сюда. Болонья свистела на всю приёмную: вжих, вжих. Несколько мужиков на стульчиках тоже ждали решения своих вопросов, с одобрением фыркнули. Уж этот Венька, не может без хохмы.

Директор лесхоза сидел за столом, наодеколоненный, болезненный, с тонкими бледными пальцами. Такими пальцами на пианино брямкать. Объяснил, что никакой бумаги не требуется. Главное: валежник пилить можно, а сухостой ни-ни. Валежник от слова «валяться», «поваленный». А сухостой – от слова «стоять». И не трогать пеньки. Пень – это вещдок. Остановит патруль, вернёт на место происшествия – как будешь доказывать?

Венька удивился подозрительности и недалёкости начальства:

– Дык у нас пол-леса сухостоя, чё не трогать? Пожары из-за него каждый год страшенные. Людям по грибы не продраться. А я знаешь что? (Он всем говорил «ты»). Я на телефон сфоткаю, что дерево мёртвое, мертвей не бывает, – предложил Венька.

– Закон есть закон, – отказался от щедрого Венькиного предложения директор. – И пожалуйста, после себя ветки прибирайте, чтобы всё культурно.

– Я насчёт оплаты труда, – вспомнил в дверях Венька. – Я узнавал: в городе спил дерева стоит пять тыщ. Я на тыщу согласен. Бензин там, амортизация. Ну, как раньше лесникам за очистку леса платили.

– Какая оплата труда? – искренне не поняли его. – Государство разрешает гражданам собирать валежник абсолютно бесплатно.

Ему про Фому, а он про Ерёму. Они говорили на разных языках. Как глухие: «Федот, айда сено копнить». – «Спасибо, я уже покушал». Государство-скряга тряслось как паралитик над копейкой. Эх, пролетел Венька с деньгами. А суммочка аккуратная, аппетитная вырисовывалась, кругленькая. Как попка у секретарши.

Та, легка на помине, в приёмной одним пальчиком тюкала по клавиатуре. Тянула в телефон:

– Ну не зна-аю… Не-ет, только не к абхазам. Проходу не даю-ют, в шортиках выйти невозможно. Сразу думают, я такая, а я не така-ая. В Турцию? Ну не зна-аю… Ксюшка летала в шопинг-тур, вроде ничего.

Венька за дверями натягивал вязаную шапчонку на тугие золотые кудри. Хотелось подслушать, куда соберётся секретарша. За границей он сам ни разу не бывал, хотя передачи всякие про путешествия любил. Когда смотрел – вскакивал, в возбуждении мерил избу шагами, иногда подпрыгивал, касаясь рукой потолка. Ему переставало хватать движения, порывистости, простора, воздуха. Хотелось очутиться одновременно и там, и там, и тут.

Эх, столько всего изобрели, а до виртуальных путешествий не додумались. Чтобы не выходя из избы, побывать везде будто по-всамделишному. Нет, он не имел в виду комнату виртуальной реальности – что-нибудь круче. Венька бывал в такой комнате в областном центре, на него не произвело впечатления. Баловство, глупость, маньяки какие-то, самураи. Все для виду визжат, а на самом деле чтобы показать, что деньги не зря потрачены.

Венька бы придумал такую штуку. Тоже входишь в кабинку. Сначала выбираешь часть света, куда твоя левая нога возжелает. Допустим, Антарктида. Жмёшь кнопочку, надеваешь дисплей – и ты на Южном полюсе… Ветрище, мороз щиплет нос, изо рта клубится банный пар. Карабкаешься по ледяным торосам, грозя сорваться в километровые трещины. Вот нерпа плюхнулась в чёрную воду и обрызгала тебя по-настоящему. Вот твёрдый холодный нос ткнулся в ладонь, с шумом вдохнул запах человека. Шершавый язык лизнул ладонь… Полярный медведь!

А не то африканская саванна. Воздух от зноя плавится прозрачными струями, как над костром. Утробный львиный рык – скорее спасаться в раскалённом зарешеченном джипе. От растрескавшейся земли пахнет пылью и навозом, от зацветшей реки – болотом. Венька толком не знал, чем пахнет Африка. Выгоревшей травой, наверно, печёным хлебом.

Ну, тут Венька немного бы поработал над пультом управления, над регулировкой. Всякие ведь люди путешествуют: и дети с аллергией, и пожилые, у которых диабет и давление. Кому-то следует понизить или повысить температуру окружающей среды, влажность, степень адреналина. Это пусть молодёжь ищет экстрим. Пускай удирает сквозь колючий кустарник, карабкается на дуплистые акации, слизывая с верхней губы солёные ручейки пота. Львица – как сплошной упругий, гибкий подрагивающий мускул…