Пыльные Музыри

Больше она никогда не покупала душистую воду: баловство! От сладости ещё больше пить хочется. Бросала в щель автомата копейку. Стакан, бурля, наполнялся прозрачной как лекарство, даже на вид горьковатой жидкостью. Одна радость, что рот и нос щекочут пузырьки. Как ни мучила детей жажда – больше глотка этой гадости сделать не могли. Мать, запрокинув голову, жадно допивала сама.

***

– Ещё хочу торт! – мечтательно скажет кто-нибудь.

Видела бы Алка советские торты! Никаких в них не было Е 216, Е 324, слыхом не слыхали про эмульгаторы, улучшители, загустители, ускорители, консерванты – всё живое.

Верин класс водили в столовую на экскурсию. Кондитерши при них наполняли конусы мягким, взбитым сливочным маслом (красители только натуральные: петрушка и свёкла). Выдавливали розовые цветочки в зелёных листиках, выводили по краям узоры. Красота нечеловеческая, неописуемая, слюнями изойдёшь!

Вот только красоту ту есть было абсолютно невозможно. Как говорят, тюрьма крепка, да чёрт её хвалит. Увенчивающий бисквит пышный розарий – клумба из нагромождения натурального подслащённого масла. Съешь жирную розочку – вторая в горло не лезет. И, пока взрослые не видят – копаешь, как мышь, торт с уголка, обгрызаешь подальше от приторных цветков. Но и тут бисквит щедро, от души проложен толстыми масляными прослойками. Эх, нет гармонии в жизни!

***

Вера читала вслух «Денискины рассказы» – малышня переполнялись возмущением. Зажрался Дениска, с жиру бесится. Как можно выплеснуть манную кашу за окно?! Тающее во рту, обволакивающее, нежное манное объедение! Мама варила только серую ячневую крупу. Манка – баловство. Дорогая, пустая, несытная еда. Деньги на ветер.

Впрочем, был и в их детской жизни праздник желудка: один раз в год, в июне, когда садили картошку. Поле большое – работы на весь день, каждая пара рук ценна.

Чтобы мамина пара рук была свободна от готовки обеда – она отправлялась за едой в столовую. Дети знали заранее, что будет принесено. Благоуханный оранжевый рассольник – в большой кастрюле. Котлеты и рассыпчатая гречневая каша – в кастрюльке поменьше.

В предвкушении королевского обеда откуда силы брались! М-м… Как они смаковали, как растягивали процесс поглощения пищи!

– О, ты уже весь рассольник съел – а у меня ещё полмисочки.

– Счастливый! Махнёмся на две ложки гречки?

– Лучше на полкотлеты!

– Нашёл дурака!

Как подбирали кусочками хлеба обалденную – язык проглотишь! – подливу! Подлива: обжаренная мука с томатной пастой. Мама бы сделала её за три минуты. Но не делала: баловство! Потеря времени, потеря денег. Ещё приучатся дети к соусам, подливам – от простой пищи носы будут воротить.

Однажды отец подарил маме платок, на нём цветы как живые. Чтобы не выгорел, она носила его наизнанку, пряча яркую красивую сторону внутрь.

– Придёт время – выверну лицевой стороной.

Носила долгие годы, время всё не приходило. А потом постирала – и платок полинял. Так и не порадовала ни себя, ни людей теми цветами.

***

А как Вера с сестрёнкой мечтали научиться музыке! С благоговением проходили мимо старого пианино в школьном зале. Иногда решались приоткрыть крышку и тронуть расстроенную клавишу…

Сёстрам снились одинаковые сны: как садятся за инструмент, кладут растопыренные пальцы на клавиатуру… Чудесная музыка извлекается сама собой и льётся, и рвётся ввысь, таща с собой две маленькие, замирающие от восторга душонки.

Тут как раз молодой сосед-учитель купил пианино своим дочкам. Дважды в неделю специально приезжала из города учительница музыки. Вера с сестрой умоляли родителей, на колени вставали! Можно же было как-то договориться, на две семьи проводить репетиции…

Но этот вопрос родителями даже не рассматривался. Казался чем-то фантастическим, как, скажем, просьба о полёте на Луну.

***

Часть сэкономленных денег мама с папой держали в сберкассе. Иногда оба садились за стол, надевали очки, раскрывали голубенькие книжечки. Что-то подсчитывали столбиками, какой-то процент.

Другая часть отложенных денег, как догадывалась Вера, хранилась дома в кубышке. Иначе почему их семейные поездки к тётке в соседнюю деревню превращались в «шпиёнский детектив»?

Первой делала вылазку мама – как будто в продмаг – а сама шмыгала на автобусную остановку. Следом – не компанией, а с промежутком, шли один за другим дети. Операция «Конспирация».

Им настрого наказывали: кто спросит куда – мол, к тётке в гости. Подчеркнуть: без ночёвки. Туда и обратно. И обязательно добавить: «Папа остаётся домовничать». А папа, заперев избу, крадучись, огородами поспевал, чтобы впрыгнуть в отходящий автобус. Смешно: будто родители играли в странную игру, как маленькие.

На что копились деньги? Ради чего проводилась эта жесточайшая экономия? Это, в прямом смысле, держание детей в чёрном теле?

Вера уже поступила в институт. Однажды обронила в разговоре с квартирной хозяйкой, что её семья купила «жигули».

– С шестью детьми?! Простые люди, не начальники? В жизнь не поверю!

Небось, поверила бы, узнай, что в Верином детстве манная каша была пределом мечтаний. Жили в основном на картошке. Вот и Вера выросла похожей на картошку: мешковатая, коренастая, приземистая, с серой шероховатой кожей.

И до слёз жаль родителей. Не обида – нет, недоумение и боль за потерянную, погашенную, обесцвеченную, ущемлённую часть детства. Не оттого ли она всю жизнь проходила, ссутулившись, втянув голову в плечи?

Чем объяснить жгучую родительскую мечту: во что бы то ни стало купить автомобиль? По тем временам это было как купить экваториальный остров. Или так проявились крестьянские гены: безлошадная семья – ущербная семья?

Лошадь (машина) – свидетельство достатка, лада и крепости в семье, не хуже чем у людей. Даже лучше. Недосягаемая игрушка, розовая мечта, как для Веры – златовласая кукла Лёля.

Отец, выбивая те «жигули» в районных кабинетах, объяснял: шестеро детей, разъедутся по институтам, потом переженятся, родят внуков. Автобусное сообщение плохое – а он их будет встречать на железнодорожном перроне.

Так вот какая идиллическая картинка грела душу родителей. Когда-то потом, в светлом будущем, богато встретить детей, невесток, зятьёв, внуков. Обдав пылью, прокатить по сельским улицам. А пока – перебьёмся, потуже затянем пояса.

***

Отец был уже пожилой, когда сдавал на права. Выезжал считанные разы, машина в основном стояла в гараже. Прошли годы. Верин брат сказал: «Пап, чего ей гнить? Перепиши на Димку». Димка был его взрослый сын.

Димка сразу сдал «жигулёнок» на лом, а себе купил иномарку. Всё. Вера видела этот скукожившийся кусок ржавого хлама: вот в заклание чему было брошено детство шестерых детей.

Для себя решила: буду стараться жить одним днём. Ещё в студенчестве прочитала у классика: «Человек припасает себя надолго, а не знает, жив ли до вечера будет». И ещё запомнила, из другой книги: «Балуйте детей – ведь вы не знаете, что их ждёт».

***

Но вот у дочери на лице знакомое, значительное, жёсткое выражение. Цедит: «Обойдёмся. Сэкономим – заживём. Накопим – уж тогда…».

Вера беспокойно двигается в своей коляске. Судорожно впивается скрюченными пальцами в подлокотники: того гляди лопнет кожа на костяшках.

– Баб, ты чего, какать хочешь?

А она неимоверным усилием шевелит одеревенелыми губами. Безъязыко давится, мычит, заклинает: «Не копи… Не копи. Не копи-и!».

Дочь осекается, они с зятем переглядываются. Зять недоверчиво присвистывает: «Ни фига себе, великая немая ожила!». Алка визжит и скачет козой вокруг коляски:

– Бабушка заговорила! А что я вам говорила: она всё понимает! А вы не верили! А она заговорила!

ХЭППИ ЭНД БАБКИ АВГУСТЫ