Имя для ведьмы

Имя для ведьмы
Надежда Первухина

Имя для ведьмы #1
Известный писатель Авдей Белинский, его бывшая жена – ведьма Наташа, и молодая природная ведьма, которая еще только должна получить свое истинное имя. В общем, война между ведьмами до последней капли силы, и у каждой из них вполне серьезные союзники.

Надежда Первухина

Имя для ведьмы

Памяти мамы

«Она способна опустить небо и поднять вверх землю, иссушить источники, смести горы, вызвать духи умерших… Она может лишить силы богов, погасить звезды и зажечь саму Преисподнюю…»

Я захлопнула «Метаморфозы» Апулея, второй день изучаемые мною на языке оригинала, и с досадой уставилась на свое отражение в неработающем магическом кристалле. Отражение, в свою очередь, воззрилось на меня с нескрываемым отвращением.

– Не вздумай корчить гримасы, – сурово предупредила я его. – А то отдам обратно в эзотерический магазин. У них на кристаллы два месяца гарантии.

Отражение сникло. Его (точнее, меня) можно понять. Сколько ни читай первоисточники, силы и таланта это не прибавит. Только в очередной раз поймешь, что до описываемого профессионального эталона тебе ох как далеко…

Да, я ведьма. Природная. Разумеется, вас это не удивляет. Современный человек относится к таким заявлениям вполне толерантно. Ведьма? О, в вас есть природная эксцентричность и оригинальность! Ясновидящая? Итс бьютифул! Экстрасенс, телепат? Контрамарочку на ваш сеансик не дадите? Это в Средние века (однажды каким-то не бывавшим там идиотом названные темными) к ведьмам относились соответственно. И правильно делали, особенно если речь шла об истинной ведьме. Настоящей. Такой, что и горы сдвинет, и всю преисподнюю подымет. Странно слышать такие заявления от ведьмы? Окажись вы в ситуации, в какую угораздило попасть меня, вы бы еще не то заголосили. Особенно если вспомнить, кто стоит на моем пути… Нет, так повести не пишутся. Нужно обо всем по порядку.

Если говорить о таком понятии, как «ведьмин род», то к развесистому генеалогическому кустарнику нашего семейства оно вряд ли применимо. Впрочем, к стыду своему, я не очень хорошо знаю историю своего семейства. Знаю лишь, что среди моих предков имелись в основном посконные крестьяне Сольвычегодской губернии, одна сельская учительница с несостоявшейся личной жизнью, председатель колхоза «Алый луч», новаторы, доноры и, наконец, знатные доярки. Трудно представить, чтобы моя бабка Полина (как раз из тех самых знатных доярок) устраивала шабаши за коровником или привораживала пьяных механизаторов с помощью эссенции из собачьей крови и лягушачьей икры. Правда, ее, эту мою бабку по материнской линии, считали женщиной с дурным глазом. Это я узнала еще ребенком, когда приехала на летние каникулы отдыхать к бабке Полине в деревню. Мне было тринадцать лет, я впервые поцеловалась с Димкой из десятого «А», с собой в деревню привезла потрепанную книжку Михалины Вислоцкой «Искусство любви» и французский купальник, и поэтому мои поселковые подружки сочли меня «своей», человеком знающим и в какой-то мере опытным. Михалину Вислоцкую мы, правда, вскоре забросили в курятник, потому как читать ее было скучно и непонятно, а картинки, тыщу раз с хихиканьем пересмотренные, тоже надоели. Деревенские мальчишки интересовались исключительно рыбалкой, тяжелой судьбой непобедимых джедаев и новой версией тетриса, поэтому нам ничего не оставалось, как собираться по вечерам в сарае и, зарывшись в душистое сено, рассказывать страшные истории про зеленые глаза на стене и черный-черный утюг в туалете.

Вот тогда-то, между разговоров о колдовстве и нечистой силе, я и узнала от девчонок, что мою бабку Полину в деревне считают глазливой… Разумеется, я в это не поверила и все разговоры о том, что моя веселая толстощекая бабулечка может сглазить либо навести порчу, считала несерьезными. Но, как понимаю теперь, слова эти все-таки имели под собой основание.

Однажды я стала свидетельницей бабушкиной горячей полемики с соседкой Дусей по поводу соседкиного же козла, нашкодившего в нашем парнике. Дуся преступление козла яростно отрицала, и бабка, утомившись предъявлять ей зримые доказательства козлиной вины, в сердцах сказала:

– Все-то ты видела, соседушка, все приметила! Хороши у тебя глазки, далеко глядят! Чтоб тебе и дальше так гляделось!

Вечером того же дня под глазом у соседки надулся чудовищный чирей, который пришлось долго лечить. Когда я рассказала об этом поселковым подружкам, те прошептали, что моя бабка сглазила свою врагиню.

Конечно, теперь я понимаю, что примитивный, так называемый органический, сглаз, или оговор, может навести любая женщина, окажись она в гневе либо в сильном раздражении. А вот сглаз долговременный, аналогичный порче, требует уже некоторых магических усилий…

Да, так вот, росла я девочкой обычной, предметы взглядом не воспламеняла, облака руками не разгоняла, сквозь стены не проходила, внешностью обладала хоть и симпатичной, но отнюдь не инфернальной. Единственным отклонением от нормы было небольшое утолщение над копчиком, которое педиатр еще в пору моего детства объявил недоброкачественным рудиментом и посоветовал сделать операцию. Мама вняла совету, и именно ей я обязана тем, что у меня, в отличие от всех природных ведьм, нет хвоста. Кроме того, моей «ненормальностью» были странные сны, где огромные драконы кружили над выжженной вересковой пустошью, в старинных замках устраивали пиршество вампиры, а по освещенным луной лесам мчались вервольфы. Но этим снам я не удивлялась. Почитаешь Сапковского или там Перумова – еще и не то приснится.

А читать я любила! Во всех библиотеках нашего небольшого городка я была завсегдатаем, способным с закрытыми глазами и на ощупь определить, что за книга лежит передо мной. И не зайди я однажды в библиотеку на Тихой улице, возможно, мои ведьмовские способности так и остались бы нераскрытыми.

Это была поистине странная библиотека. И хотя на старых деревянных стеллажах с массивными толстыми полками стояли обычные книги, я отчего-то всем своим естеством ощущала, что здесь все не так, как в обычном книгохранилище. Позднее мои ощущения подтвердились.

Кроме того, я встретила в библиотеке Баронета.

Мне тогда едва исполнилось восемнадцать, я уже успела лишиться девственности, испортить дешевым шампанским свое выпускное платье и не знала, в какой институт поступать. Я как раз поссорилась со своим очередным прыщавым воздыхателем, разочаровалась в любви, жизни и мужчинах, и у меня была масса времени, чтобы сидеть в библиотеке возле полки с рыцарскими романами. Там-то меня и нашел Баронет. О, разумеется, он представился внешним именем – Калистрат Иосифович Бальзамов, доктор исторических наук, бакалавр практической этнографии и скромный библиофил. Девушка интересуется средневековым мистическим романом? О, как мило. А знаете, Вика (вас ведь, кажется, зовут Вика, какое славное имя!), одно время я коллекционировал книги мистического и даже оккультного направления… Есть неплохие экземпляры. Не угодно ли посмотреть, я живу недалеко…

Девушка (то есть я) согласилась, находясь под впечатлением глубокого бархатистого голоса, пронзительных глаз и профессорской бородки клинышком. Правда, я пролепетала что-то о родителях и походе в магазин, но ноги в модельных туфлях уже вели меня в квартиру профессора. Номер квартиры, кстати, был пятидесятый.

Если вы думаете, что хитрый стареющий распутник, воспользовавшись моей девической наивностью, заманил меня в квартиру и обесчестил, вы ошибаетесь. В тот момент я не интересовала Баронета как сексуальный объект. Он увидел во мне другое, то, чего еще не видела я. И понял, что надо раскрыть это во мне. Ведь ведьмами не становятся, сколько бы ни говорили о передаче дара или магических школах… Ведьмой все-таки надо родиться. Это как голос или музыкальный слух. Он уже есть, и нужен только хороший специалист, который и вырастит при помощи нехитрых экзерсисов из гадкого утенка Монтсеррат Кабалье. Баронет и был тем самым специалистом, он, как признался позже, давно почувствовал шедший от меня флюид и решил, что со временем я стану неплохим образчиком в его инфернальной коллекции. В его квартире я сразу прикипела к шкафу с редкостными фолиантами – старопечатными, переплетенными в почерневшую от времени кожу…

– Поосторожнее с ними, – усмехнулся Калистрат Иосифович, наблюдая за тем, как я раскрыла экземпляр «Призывания духов» Лайонелла Скиллера. – Это не только книги. В них есть Сила…

– Я знаю! – вызывающе ответила я и в тот момент поняла, что действительно знала. У меня было ощущение, будто я – многоопытная, познавшая тайны Добра и Зла, могущественная и непобедимая – встретилась с той, какой представлялась окружающим… Мне вдруг стало невероятно легко и бесшабашно-весело. Я с силой захлопнула книгу и расхохоталась. Зачем произносить эти смешные заклинания? Да для того, чтобы вызвать служебного духа, достаточно…

Посреди комнаты полыхнуло синее пламя, и заклубился густой дым. Калистрат Иосифович приглушенно вскрикнул и забормотал что-то на непонятном языке. А я, ошеломленная, успела увидеть в дыму отвратительную морду с ярко-алыми глазами и понять, что честь ее вызова принадлежит мне. Это видение длилось мгновение, а затем, после резкого выкрика Баронета, исчезло.

– Неплохо, – переводя дух, сказал мне Калистрат Иосифович. – Однако всему свое время, девочка. Научись сначала чувствовать себя ведьмой, а уж потом… колдуй.

– Я – ведьма? – глупо переспросила я и услышала в ответ иронический вопрос:

– А тебя это не устраивает?

– Да в принципе ничего… – нервно рассмеялась я. – Профессия как профессия, не хуже любой другой. Хотя вообще-то я мечтала стать библиотекарем.

Баронет внимательно посмотрел на меня. Только тут я заметила, что глаза у него разные: один глаз – человека, а другой – змеи.

– Быть ведьмой – это не профессия, а Ремесло – мягко пояснил он. – Это твое Истинное Лицо. Кстати, хочешь посмотреть?

Он повернул меня лицом к большому овальному окну, за которым сиял день, пробормотал нечто вроде «трансцендентальная апперцепция» и взмахнул рукой. И окно превратилось в зеркало. Из него на меня смотрела я, но только другая – с развевающимися длинными волосами, горящими нестерпимым голубым светом глазами и фигурой, способной лишить профпригодности всех манекенщиц мира.

– Это я?

– Это твое Истинное Лицо. Та, какой ты станешь. Должна стать.

Я вгляделась в свое отражение повнимательнее и поняла, что в нем не так. Глаза. Они, казалось, знали все и все ненавидели. Эта ненависть была такой лютой, такой осязаемой и материальной, что ее можно было разливать по бутылкам, как вино. И она, эта красотка, больше всего ненавидела меня!

Я задохнулась от злости и, подскочив к зеркалу, что было силы ударила кулаком по презирающим меня голубым глазам. Мэтр даже не успел меня остановить, зазвенело стекло, и я очнулась. За разбитым окном была все та же улица, а на руке из глубокой рваной царапины у меня текла кровь.

– Горячая девочка… – тихо, почти нежно прошептал Баронет и, взяв мою ладонь, прильнул губами к кровоточащей ране. Его острый, слегка раздвоенный на конце язык щекотнул саднившую кожу. – Я в тебе не ошибся…

С тех пор прошло шесть лет. Не думайте, что я провела их, только и тренируясь в произнесении заклятий, наведении порчи, ворожбе и регулярных полетах на шабаш, хотя все это имело место при попустительстве и неусыпном наблюдении Калистрата Иосифовича. Родители отправили меня в Петербург, откуда я вернулась младшим научным сотрудником и устроилась работать в ту самую библиотеку на Тихой улице. В ней все было не так, как в обычных скопищах нечитаемых книг, которые никак не удосужатся отправить в макулатуру. Днем в библиотеке паслись организованные стада поклонников Фандорина, Бешеного и неистовой Анжелики, доводя моих коллег до состояния тихого книгоненавистничества, а ночью… Ночами (когда наступало полнолуние) в библиотеке кипела иная жизнь. Я, распрощавшись с дневными коллегами, устраивалась поудобнее за кафедрой, включала компьютер, вводила одной мне известный пароль и ждала прихода визитеров.

Ничего удивительного. Представителям… м-м… магического большинства тоже нужно читать. Хотя бы литературу по специальности. Классику жанра. Ну хоть «Молот ведьм», к примеру. Либо «Демономанию» Бодена, без которой ни одному уважающему себя демо– либо ведьмологу лучше и не браться за изучаемый предмет. Я уж не говорю про те книги, которые являлись настоящим практикумом для любителей колдовства. Впрочем, это еще не самое интересное. Больше всего меня потрясало то, что некоторые книги в полнолуние полностью меняли свой текст! Книги-оборотни – вот как я их называла.

На самом деле таких книг не так уж и много. Но те, что есть, потрясают воображение неожиданно возникающим поверх полиграфического истинным текстом. Например, «Манифест коммунистической партии» в полнолуние становился чудовищным по своей похотливости трактатом «О соитии с призраками, бродящими по Европе», а вполне респектабельные рассказы о Шерлоке Холмсе превращались в «Полное собранiе заклятий, приводящихъ мужчинъ к половому бессилiю», издания 1674 года. Самыми забавными, впрочем, были песенники. Во всяком случае, одну песенку я неплохо помню:

Задремал во гробу вурдалак красивенький.
Ох, привольно лежать посередь могил!
Не вбивай ты ему колышек осиновый,
Он ведь вдоволь еще кровушки не пил!

Припев:

А за окном гудит шабаш,
Как ни живи, ты будешь наш!
Мы так близки, что жуть берет,
Гуляй, полуночный народ!

И далее в том же духе… Кстати, о вампирах. Среди полуночных посетителей их было немало. В силу врожденной интеллигентности они безмолвно листали «Прожектор оккультизма» в читальном зале и не скалили зубы на приходящих. Трудней всего работать с оборотнями – они вечно заняты, шатаются по полям-дубравам и забывают возвращать книги в срок. Но, разумеется, элитарной частью нашей читающей публики были колдуны. Варлоки.

Единственным, кто не появлялся в ночной библиотеке, был Баронет. Не было и его данных в компьютере, потому я не могла определить, кто он – маг, оборотень, вампир, кобольд? Но кто бы он ни был, я чувствовала постоянно его незримое, но пристальное внимание к своей особе. Особенно тогда, когда практиковалась в магии.