Очерки истории российской символики. От тамги до символов государственного суверенитета

В свете вышесказанного вряд ли стоит выделять какую-то сугубо византийскую форму двуглавого орла. По-видимому, орел с распахнутыми и опущенными крыльями был характерен для многих европейских стран. Во всяком случае, на итальянских монетах XIV в., с его изображением, относящихся, кстати, также к областям Северной Италии, орел имеет отмеченный признак – чешуйчатый верх крыльев, опущенных вниз[376 - Corpus nummorum italicorum. V. IV. Tab. XIV. № 10–11; V. IX. Tab. IX. № 18, 19.]. Подобную форму двуглавого орла можно видеть также на медных монетах болгарских правителей XIII–XIV вв., причем головы орлов иногда коронованы, иногда их объединяет общая корона, иногда вместо короны помещена звезда и т. д.[377 - Mушмов Н. Монетит? и печатит? на българскит? царе. София, C. 86–87, 99-103.] Показательно, что одноглавый орел в ренессансной Италии (например, декоративный рельеф Дж. Минелли в соборе в Падуе[378 - Алпатов М. В. Художественные проблемы итальянского Возрождения. М., Рис. на с. 223.]) сохраняет те же особенности в художественной трактовке крыльев.

Рис. 5. Изображение двуглавого орла на итальянских монетах. Кон. XV в.

В XVI в. двуглавый орел с опущенными крыльями встречается не только на русских печатях. Его можно увидеть, например, в гербе Карла V – императора Священной Римской империи. Между тем уже со времени императора Сигизмунда I изображение двуглавого орла начало постепенно изменять конфигурацию: крылья приподнимаются вверх, клювы хищно раскрыты, над головами – императорская корона[379 - Gerola G. Op. cit. Р. 34–35; Кittеl Е. Op. cit. S. 215–218.]. Подобный тип орла помещался на печатях императоров Священной Римской империи с XVI в. уже регулярно, а в XVII в. он хорошо известен и в России.

Ограниченный объем статьи не позволяет остановиться на многих деталях художественного воплощения эмблем, помещенных на лицевой и оборотной сторонах печати Ивана III, более тщательно исследовать аналогии. Однако приведенные факты, на наш взгляд, дают возможность со значительной долей уверенности считать, что резчиком печати 1497 г. был гравер из Северной Италии, близко знакомый с графикой подобных эмблем в эпоху Кватроченто.

Как полагал В. Н. Лазарев, обращение Ивана III к итальянским мастерам носило характер продуманного государственного мероприятия. Выбор им североитальянских мастеров, по мнению ученого, также не был случайным. «Эти мастера, – писал он, – занесли на Русь традиции североитальянского Возрождения, которые были умело использованы в целях усиления авторитета Московского великого князя, заложившего основы для русского централизованного государства»[380 - Лазарев В. Н. Искусство средневековой Руси и Запад. C. 3, 48–49.]. Вряд ли это суждение следует относить лишь к итальянцам-зодчим.

Итак, печать великого князя Московского, благодаря новой титулатуре, изображению двуглавого орла, применению красного воска, тонкой технике исполнения, стала соответствовать западноевропейским образцам. Она отличается необыкновенно высоким художественным уровнем изготовления матрицы. Однако наиболее характерная черта – подбор эмблем. Они появились на печати, конечно, не случайно, а в связи со складывавшейся новой концепцией власти. Элемент заимствования (двуглавый орел) здесь только кажущийся.

По-видимому, к 90-м гг. XV в. Ивану III и его окружению кажется уже недостаточной отраженная в летописях идея божественного и патримониального (наследственного) происхождения власти русского государя. Формировавшееся самодержавие в конце XV в. стремилось создать властную доктрину, которая соответствовала бы различным параметрам – от традиционности до новых правовых норм единого Русского государства. Не останавливаясь на конкретных задачах, встававших перед московским правительством как в рамках внутренних процессов, так и в области международных отношений, отметим лишь, что в прокламируемых Иваном III властных концепциях не находится места «для прямого унаследования византийской государственной традиции»[381 - Об этом: Назаров В. Д. У истоков политической идеологии Русского государства в конце XV в. Текст доклада на заседании Центра истории России в Средние века и раннее Новое время. Рукопись.]. Иван III, может быть, не так четко, как его внук, однако публично, устами собственных послов заявил о своем знатном и высоком происхождении[382 - См.: Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. С. 12, 17.]. Официальное оформление тезиса о высоком происхождении русского государя, равенстве его по рождению с западноевропейскими правителями, и прежде всего с императорами Священной Римской империи, повлекло принятие соответствующей эмблемы – двуглавого орла.

Георгий Победоносец как защитник православия и символ великой победы над неверными, по-видимому, был рассчитан на «внутреннее употребление». Впрочем, вооруженный воин типичен и для западноевропейских печатей – княжеских, правда, а не царских. Но Иван III формально и не был царем, иначе лицевая сторона печати, вероятно, была бы иной, подобной императорским печатям (с изображением сидящего на троне правителя).

Печать 1497 года – историко-художественный памятник Московской Руси[383 - Опубл.: Труды Института российской истории РАН. 1999–2000. М., 2002. Вып. 3.]

В 1997 г. в России отмечалось 500-летие Государственного герба России – двуглавого орла. По этому поводу вышла в свет богато иллюстрированная книга Г. В. Вилинбахова «Государственный герб России. 500 лет»[384 - Вилинбахов Г. В. Государственный герб России. 500 лет. СПб., 1997.]. Научные конференции не были столь категоричны в определении памятной даты: они посвящались пятисотлетию первой общегосударственной печати единого Русского государства, наиболее раннему известному памятнику, дающему сведения о русских государственных эмблемах[385 - Например: Научная конференция в Российском государственном архиве древних актов, посвященная 500-летию первого использования изображения двуглавого орла как государственного символа России, состоявшаяся 3 ноября 1997 г.]. Речь идет о двусторонней красновосковой печати, скрепляющей грамоту великого князя Московского Ивана III Васильевича. Грамота сохранилась до нашего времени; по своему характеру она является жалованной меновной и отводной племянникам великого князя – князьям волоцким, датирована июлем 1497 г. («лет(а) седмь тысящь пятаг(о), июл(я)».) К грамоте привешены еще три печати из черного воска: князей волоцких Федора и Ивана Борисовичей и митрополита всея Руси Симона[386 - Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.; Л., № C. 341–344.].

На лицевой стороне красновосковой печати изображен всадник в коротком военном доспехе и развевающемся за спиной плаще, поражающий копьем крылатого змея (дракона) в шею. Круговая легенда содержит титул великого князя Московского: «IWAHЪ Б(О)ЖIЕЮ МIЛОСТIЮ ГОСПОДАРЬ ВСЕЯ РУСII ВЕЛIКII КН(Я)ЗЬ». На оборотной стороне – двуглавый орел с распростертыми крыльями и коронами на головах. В легенде – продолжение титула: «I ВЕЛIКЫI КН(Я)S. ВЛАД. I МОC. I НОВ. I ПСК. I ТВЕ. I УГО. I ВЯТ. I ПЕР. I БОЛ.».

Первым обратил внимание на эту печать Н. М. Карамзин, увидев в эмблемах печати Государственный герб и написав в начале XIX в.: «Великий князь начал употреблять сей герб с 1497 г.»[387 - Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. VI. Гл. II. Примеч. 98.].

Печать привлекла к себе внимание и других историков XIX в. прежде всего как носительница гербовых эмблем, в основном всадника, поражающего дракона, который с XVIII в. именовался Георгием Победоносцем, – московского герба[388 - Подробнее об этом см.: Соболева Н. А. Герб Москвы: к вопросу о происхождении // Отечественная история. № 3.].

В концептуальном плане историографические пассажи по поводу эмблем печати 1497 г., сводились к рассмотрению их в контексте общих тенденций, присутствующих в исторических трудах почти всего XIX в. и соответствующих официальной доктрине. В числе их были не только возвеличение самобытности и исконности существующих в России государственных институтов (прежде всего самодержавия), великодержавные идеи, но и абсолютизирование исключительного влияния Византии на русское общественное развитие, в частности на идеологию и формы русской государственности. Отсюда – утверждение версии, ставшей к концу XIX в. традиционной, о принятии Иваном III герба из Византии, что послужило одним из оснований для организации в 1897 г. широкой кампании по празднованию 400-летия русского Государственного герба. Версия в виде своеобразного слогана: «Иван III, женившись на Софье (Зое) Палеолог, наследнице последнего византийского императора, заимствовал и византийский герб – двуглавого орла, поместив его на своей печати» – вошла в отечественную и отчасти зарубежную историческую литературу, во многие справочники и словари, которыми в нашем обществе пользуются до сих пор. До настоящего времени эта версия бытует на различных информационных уровнях, вплоть до государственных.

Одним из первых, кто в начале XX в. предложил научно обоснованную альтернативу общепринятому «византийскому следу», был Н. П. Лихачев, крупный специалист в области вспомогательных исторических дисциплин, впоследствии известный советский ученый, академик. Ему казалось неприемлемым существующее в литературе мнение о заимствовании великим князем Московским государственной печати, а вместе с нею и двуглавого орла из Византии. Лихачев считал, что таковой в Византийской империи не существовало, поэтому «московское правительство не могло заимствовать непосредственно из Византии того, что та не имела»[389 - Лихачев Н. П. Некоторые старейшие типы печати византийских императоров. М., C. 1, 43.]. Основную причину появления новой печати ученый видел в установлении контактов Ивана III с императорами Священной Римской империи, которые к этому времени обладали печатью с изображением двуглавого орла, а великий князь Московский «хотел во всем равняться – в титулах, и в формулах грамот, и во внешности булл – цесарю и королю римскому»[390 - Лихачев Н. П. История образования российской государственной печати // Биржевые ведомости. 15 мая 1915 г.].

Размышления Н. П. Лихачева о российской печати и эмблемах государственного герба в отечественной историографии долгое время оставались невостребованными. Авторы немногочисленных сфрагистических работ советского времени не делали попытки разобраться в российской государственной символике, повторяя тезис об усвоении Москвой византийского герба[391 - Коробков Н., Иванов Б. Русские печати // Архивное дело. № 3/C. 39.]. Не поколебали этот тезис и исторические труды, в которых критически оценивались многие «провизантийские» деяния Ивана III[392 - Успенский Ф. Как возник и развивался в России восточный вопрос. СПб., C. 29–30; Пирлинг П. Россия и Восток. СПб., C. 73–80; Савва В. Московские цари и византийские василевсы. Харьков, 1901; Базилевич К. В. Внешняя политика Русского централизованного государства. Вторая половина XV в. М., C. 87.].

До середины XX столетия знаменитая печать и ее символика ушли из поля зрения историков русского Средневековья. Ее историческая значимость не была определена, однако эмблемы печати 1497 г. набирали историографический «вес», привлекая историков византийского, западноевропейского и русского искусства.

Особенное внимание западноевропейские исследователи уделили фигуре двуглавого орла. Эти работы в значительной степени позволяют воссоздать ее эволюцию как специфического знака, в конце концов превратившегося в гербовую фигуру двух крупнейших европейских монархий, рухнувших одновременно, – Российской и Австро-Венгерской.

Со времен Ренессанса в европейской литературе прослеживалась версия о наличии в Византии герба – двуглавого орла, принятого еще якобы Константином Великим[393 - Об этом: Solovjev A. V. Les embl?mes hеraldiques de Byzance et les Slaves // Seminarium Kondakovianum. Praha, VII. P. 119–164.]. В определенной степени эта эмблема интересовала и апологетов русской государственности. Так, Юрий Крижанич, писатель, богослов XVII в., проповедовавший идею «славянского единства», горячо ратовавший за приоритет России в сплочении славян, категорически отвергал даже намек на то, чтобы Русское государство считать Третьим Римом. При таком пиетете к России Крижанич, тем не менее, упрекал русских правителей в некотором пристрастии к иностранной символике в оформлении власти, в том числе к заимствованию двуглавого орла. Характерно, что он относил двуглавого орла не к римским (византийским) эмблемам, а к немецким: царь Иван принял в печать орла двуглавого, знак немецкий, как будто бы не было знака, равноценного по значению немецкому[394 - Русское государство в половине XVII в. Рукопись времен царя Алексея Михайловича. Открыл и издал П. А. Безсонов. М., Ч. II. C. 184–185.].

Начиная с середины XIX в. вплоть до середины XX в. дискуссия о двуглавом орле занимала прочное место на страницах различных изданий. В этой дискуссии выделялся ряд аспектов: время появления данной эмблемы в Византии, статус ее в качестве государственного византийского знака, изменение художественной формы, роль в становлении гербовой фигуры у славянских народов и т. д.

В контексте изучаемого материала наши соотечественники также обращались к истории эмблемы: Б. В. Кене, управляющий Гербовым отделением Департамента герольдии Сената, не выходя, впрочем, за рамки официальной доктрины[395 - K?hne В. Ueber den Doppeladler // Berliner Bl?tter f?r M?nz-Siegel– und Wappenkunde. Bd. VI. 1871.], а также Н. П. Кондаков, считавший, что вопрос о двухголовой птице в гербах некоторых государств «можно было бы назвать историческим анекдотом и даже не более того», если бы не выяснилось, что «двуглавый орел имеет свою иконографию религиозного происхождения, идущую из глубокой древности переднеазиатских государств»[396 - Кондаков Н. П. Очерки и заметки по истории средневекового искусства и культуры. Прага, C. 116.].

Рис. 1а. Изображение двуглавого орла на печатях и рельефах Передней и Малой Азии

Итог дискуссии, казалось бы, подвела внушительная статья югославского историка А. В. Соловьева[397 - Solovjev А. V. Op. cit.], который проанализировал практически все вышедшие на данную тему работы греческих, немецких, сербских, болгарских, русских историков и искусствоведов. Последней в этом ряду оказалась статья итальянского исследователя Д. Геролы «Византийский орел и императорский двуглавый орел»[398 - Gerola G. L’aquila byzantina e 1’aquila imperiale a due teste // Felix Ravenna, Fasc. 1 (XLIII). P. 7–36.].

Рис. 1б. Изображение двуглавого орла на печатях и рельефах Передней и Малой Азии

Рис. 1 в. Изображение двуглавого орла на печатях и рельефах Передней и Малой Азии

Оба автора вслед за Кондаковым уделяют много внимания иконографическим истокам эмблемы, объясняя момент «двуглавости» в изображении этой птицы религиозными верованиями народов Передней Азии, в частности шумерийцев. В этом же качестве ее использовали хетты; во всяком случае, на рельефах, обнаруженных в Малой Азии, двуглавый орел изображался вместе с богами Хеттского царства. Как мифологическое существо и художественный образ, двуглавый орел, в отличие от одноглавого, встречается в древности в основном у народов Передней Азии. Соловьев категорически отрицал связь этой эмблемы с одноглавым орлом, широко использованным римлянами в качестве военного знака, который не был гербом Рима, так же как не был двуглавый орел гербом, возникшим при Константине Великом. Как элемент культурного наследия, перешедшего от древних народов Передней Азии, он был известен в государствах Сасанидов и Сельджуков, где украшал печати, росписи стен, ткани, а также в XII–XIII вв. монеты, таким образом, став хорошо известным исламскому миру Средневековья. В XI в., по мнению Соловьева, двуглавый орел уже известен в Византии. Он писал о широком использовании здесь с эпохи Комнинов тканей с рисунком двуглавой птицы, воспринимавшейся как восточный орнамент. Соловьев особо подчеркивал, что подобное изображение ни в коем случае не следует считать гербом, ибо Византия в это время гербов не знала[399 - Solovjev A. V. Op. cit. P. 132.]. Однако он утверждал, что морейские деспоты Палеологи, которым удалось объединить всю Морею, ставшую накануне падения Византии ее оплотом, продлившим на какое-то время существование государства, использовали двуглавого орла в качестве герба[400 - Ibid. P. 135.]. Этот факт, по мнению Соловьева, может служить отправным пунктом мифа о гербе Византийской империи в виде двуглавого орла и объяснению превращения его в некий символ национальной греческой идеи, ее бессмертия и надежды на возрождение.

Рис. 2. Изображение двуглавого орла на византийских тканях. XI в.

В значительной степени заполнил лакуну в вопросе об использовании двуглавого орла средневековыми европейскими монархами и превращении ее в главный знак Священной Римской империи немецкий исследователь Э. Корнеманн[401 - Kornemann E. Adler und Doppeladler im Wappen des alten Reiches // Das Reich. Idee und Gestalt. Festschrift f?r J. Haller. Stuttgart, S. 45–69.]. Его наблюдения основывались на использовании новейшей археологической и ориенталистской литературы. Предложив более четкую периодизацию бытования двуглавого монстра в культуре шумеров и хеттов, он предпринял исследование и художественного воплощения эмблемы на протяжении столетий, подчеркнув, что, в противоположность одноглавому орлу, двуглавый орел – это продукт фантазии и мифологии и что удвоение человека, животного, их частей является характерной особенностью древнешумерской мифологии и ее изобразительных образов. Корнеманн поддержал мнение тех исследователей, которые полагали, что художественный орнамент на восточных шелковых тканях и коврах, а затем и на византийских дорогих тканях родился из символа. Однако значение этого символа на Востоке не несло геральдического смысла в том плане, как понимали впоследствии герб в Западной Европе и как в настоящее время его понимает геральдическая наука.

Рис. 3. Изображение двуглавого орла на плите из Старой Загоры. Болгария

Рис. 4. Изображение двуглавого орла на болгарской печати. XIV в.

Рис. 5. Изображение двуглавого орла как декоративного элемента «Суздальских дверей». XIII в.

В символ же он превратился снова, войдя в герб многих западноевропейских родов (прежде всего фландрских), а затем став знаком имперской власти в Священной Римской империи, Австро-Венгерской и Российской империях. Главный вывод, который сделал Корнеманн, основываясь на работах немецких исследователей Византии, прежде всего крупнейшего знатока византийской дипломатики Ф. Дэльгера, – это категорическое отрицание роли Византии как посредника между Востоком и Западом в передаче в Европу двуглавого орла. По его мнению, двуглавый орел появился в Европе в результате крестовых походов, возникновения Латинской империи, соседствовал с одноглавым римским орлом, был известен европейцам как символ великих восточных империй, возникших путем объединения земель, брачных союзов и т. д.

В качестве герба империи, как считает Корнеманн, двуглавый орел утвердился в правление Сигизмунда I, короля венгерского и чешского, в результате политической деятельности этого монарха, избранного в 1410 г. императором Священной Римской империи. В своей объединительной деятельности и осуществлении главной жизненной задачи – спасении Европы от турок – он обратился к известному символу восточных империй – двуглавому орлу, которого ранее уже Фридрих II Штауфен собирался сделать государственным гербом, а Людвиг Баварский, герцог Фламандский, привнес в Германию.

Рис. 6. Изображение двуглавого орла на печати императора Священной Римской империи Сигизмунда I. XV в.

Гипотеза Корнеманна была принята научной общественностью на Западе как наиболее разумная концепция истории мировой эмблемы, становления двуглавого орла в качестве гербового символа императорской власти. От нее, в частности, отталкивались известные ученые, обращавшиеся к истории средневековой Руси: М. Хеллманн[402 - Hellmann M. Moskau und Byzanz // Jahrb?cher f?r Geschichte Osteuropas. N. F. Wiesbaden, Bd. H. S. 332–338.], солидаризировавшийся с Корнеманном в том, что двуглавый орел никогда не был знаком власти византийских императоров; Г. Штёкль[403 - St?kl G. Testament und Siegel Ivans I V. Opladen, S. 44.], для которого не возникает сомнений, что двуглавый орел пришел в Московию не из Византии, а с Запада, и др. По мнению П. Э. Шрамма, одного из знатоков государственных эмблем и символов, Палеологи лишь приспосабливались к западноевропейскому обычаю пользоваться гербами. Они ввели герб в виде крестообразно расположенных букв В, оттиснутых зеркально, что ассоциировалось для них с ранее используемыми монограммами Иисуса Христа[404 - Schramm P. E. Herrschaftszeichen und Staatssymbolik. Stuttgart, Bd. S. 897.].

За 50 с лишним лет, прошедших со времени публикации труда Корнеманна, появились мелкие и крупные работы западноевропейских авторов, в которых с разных позиций рассматривается вопрос о двуглавом орле: с точки зрения его символики, формирования имперского герба, использования этой эмблемы в странах Европы (Австрии, Румынии, Чехии), в гербах Балканских стран[405 - Schwarzenberg K. Adler und Drache // Der Weltherrschaftsgedanke. Wien; M?nchen, 1958; Коrn J. E. Adler und Doppeladler. Ein Zeichen im Wandel der Geschichte // Der Herold. N. F. 1965-Bd. 5/6; Hye F.– H. Der Doppeladler als Symbol f?r Kaiser und Reich // Mitteilungen des Instituts f?r ?sterreichische Geschichtsforschung. Wien; Graz, Bd. H. 1; Nastase D. L’aigle bicеphale dissimulеe dans les armoiries des pays roumains // Da Roma alla Terza Roma. Documenti e studi – Seminario 21 Aprile Roma; Constantinopoli; Mosca. Et cet.].

Рис. 7. Изображение Георгия-Змееборца на барельефе Фроловской башни Московского Кремля. XV в.

В наиболее фундированных работах досконально изучено превращение древневосточного символа в западноевропейскую гербовую эмблему. Возможности, предоставленные прежде всего нумизматикой, достигшей в Европе исключительного расцвета в текущее пятидесятилетие, использование печатей различных европейских государств, материал по которым также значительно «наработан» в последнее время, бесспорные успехи геральдики – весь этот комплекс источников в большой степени способствовал разрешению проблемы двуглавого орла. Домыслам противопоставлены научные факты, позволившие выстроить в систему как прежние разрозненные сведения, так и вновь полученные благодаря тщательному анализу письменных и вещественных источников:

– личный знак императора Фридриха I в виде одноглавого орла складывается в XII в.;

– в XIII в. источники упоминают о гербе империи, однако он также обозначен фигурой одноглавого орла;

– с XIII до конца XIV в. двуглавый орел получает широкое распространение как гербовая фигура в дворянских, городских и земельных гербах;

– в начале XV в. гербом императоров Священной Римской империи становится двуглавый орел, а королей – одноглавый;

– в начале XVI в. двуглавый орел утверждается в качестве герба государства – Священной Римской империи.

Столь подробный историографический обзор исследования «мировой эмблемы» – двуглавого орла – предпринят не случайно: идея «византийского следа» в становлении российского государственного герба не уходит из отечественной литературы, вызывая удивление многих исследователей. В свое время на этот факт обратил внимание, в частности, Хеллманн, цитируя учебное пособие Е. И. Каменцовой и Н. В. Устюгова[406 - Hellmann M. Op. cit. S. 337.].

Научное представление о другой фигуре печати 1497 г. – поражающем дракона всаднике, который, как показано ниже, воплощал св. Георгия, а не светского воина, – также начало складываться со второй половины XIX в. Она не вызывала столь противоречивых толкований, как фигура двуглавого орла, однако были попытки искать ее истоки в дохристианских изображениях скачущего всадника или приписывать Георгию все изображения святых воинов (как пеших, так и конных). Разрешил многие спорные вопросы, подытожив результаты предшествующих исследований, чешский ученый Й. Мысливец, который в середине 30-х гг. XX столетия опубликовал большую работу об изображении святого Георгия в восточнохристианском искусстве[407 - Myslivec J. Svat? Jiri ve v?chodokrestianskйm umeni // Byzantinoslavica. Praha, 1933/T. V. S. 304–371.].

Изучив огромное число рельефных, иконописных, фресковых изображений этого святого воина по восточным (коптским), византийским, русским, сербским, румынским, армянским, грузинским источникам, сделав приоритетным конное изображение Георгия, он категорически отверг связь его художественного облика с изображениями этого же типа дохристианского времени, а также с «конными портретами восточноримских и византийских императоров»[408 - Ibid.].

Он приходит к выводу, что сохранившиеся памятники позволяют отнести художественное воплощение образа св. Георгия лишь к началу второго тысячелетия. В Византии это эпоха Комнинов; к XI столетию принадлежат изображения Георгия на Руси и в Грузии.

Мысливец подчеркивает, что с возрастанием почитания св. Георгия и расширением его культа возникли и изобразительные циклы его жития. Естественно, что основой для них явились письменные памятники – канонические и неканонические сборники легенд.

Наибольший интерес в разных странах, как считает Мысливец, опираясь на выводы своих предшественников-филологов, вызывал подвиг Георгия-воина, убивающего дракона. Уже в X в. складывается образ Георгия, который Мысливец называет «простым»: св. Георгий – всадник в воинском одеянии, под ногами его коня – дракон, на которого направлено копье святого воина. Кроме св. Георгия в композиции нет других человеческих фигур. Мысливец приводит пример того, как в XI в. изменяется композиция: вместе с конным св. Георгием появляется стоящая перед конем женская фигура, которая ведет на поводке дракона. В следующем столетии (ссылка на фреску Старой Ладоги XII в.) композиция усложняется: в поле зрения появляется башня замка, из окон которой смотрят царь с царицей и придворные. Так складывается другой, «сложный» тип «Чуда Георгия о змие».

И «простой», и «сложный» иконографические типы «Чуда св. Георгия о змие» находят отражение в многочисленных текстах легенд, исследованных А. В. Рыстенко[409 - Рыстенко А. В. Легенда о св. Георгии и драконе в византийской и славянорусской литературах. Одесса, 1909.].