Неизвестная Тэффи

* * *

«Мадам Иванофф ше Петрофф[14 - Мадам Ивановой (которая живет) у Петровой (франц.).]. Бийанкур.

Дорогая Серафима Тихоновна. За вязку шапочек сейчас уплатить не могу. И вообще, все находят, что пятнадцать франков цена совершенно безумная. За первую, за модель, еще понатужиться можно, но за копии больше десяти никто не дает.

Как только получу деньги, сейчас же вышлю по почте. Сижу без гроша. Клиентки тоже все без гроша. Кризис.

    Ваша Фук».

1934

Оптимистка

Да-да. Уходит от нас беспечная светская жизнь.

А ведь, казалось бы, на первый взгляд все то же. Те же люди вокруг стола, то же печенье на столе.

Вот вспоминается, еще года два тому назад разве такие мы были! Разве такие у нас были мысли, сердца, нервы, разговоры?

Мы говорили о романе Бедокурова с Тижиной, об измене Рукоядова, о туалетах Вусовой, наконец, о квартире Лихиных. Иногда говорили и о сольдах[15 - Распродажах (франц.).], но мало, потому что это пошло. И как все это говорилось, как обсуждалось, с какой силой, с каким темпераментом! Как горели глаза, как бились сердца.

– Бедокуров подлец! – кричали одни.

– Нет! Тижина подлечиха, – перекрикивались другие.

– Как можно так говорить, – возмущались третьи. – Вы, верно, просто не читали Лоуренса.

Это было замечательно. Это была настоящая светская жизнь. И на столе перед нами стояли бутерброды с сыром на черном хлебе и с русской колбасой на белом, и розовое миндальное печенье, красиво уложенное винтом (красота – это страшная сила!).

Повторяю: теперь те же люди и то же печенье, но о чем мы говорим, о чем мы говорим!

– Слышали, Евгений Петрович при смерти. Можно нам еще чаю?

– Мерси. Ершов, говорят, уже оперирован.

– Тетка Ермолаева повесилась. Мне, пожалуйста, без сахару.

– Стукалов потерял место. С лимоном?

– Басоврины голодают.

– У Моловых описали обстановку. Мерси, я выпила уже две.

– Гушевы совершенно в безвыходном положении. Так не слишком крепко?

– Шугров долго не протянет. Можно вам варенья?

– Мякины оба больны, а дочь, говорят, сошла с ума. Нет, мерси, я варенья не хочу.

Вот они, наши журфиксы.

Как говорится: «Не стая воронов слеталась на груду тлеющих костей».

Сидеть дома тоже не поможет. Вам напишут последние новости, вам позвонят по телефону и расскажут.

Лучше обзавестись знакомым оптимистом и с ним и беседовать на текущие темы. У меня есть такая приятельница, Ольга Антоновна. Особа самая средняя. Средняя по возрасту, по умственному калибру, по достатку, по внешности. Но что у нее далеко не среднее, так это оптимизм по отношению к своему ближнему. Какие бы беды у ближнего ни стряслись, все считается «еще не так плохо, бывает и хуже».

– Вот, – скажут ей, – слышали, какое несчастье – Азанов ослеп.

– Да. Так ведь не на оба же глаза.

– Нет, говорят, что на оба.

– А ему сколько лет?

– Около шестидесяти.

– Ну так это еще не так плохо. Столько лет глядел, на все нагляделся. Вот если бы он был моложе, тогда было бы хуже. А так может еще сказать судьбе спасибо.

– А слышали – у Петровых ребенок умер.

– А сколько ж ему было лет?

– Лет пять.

– Ну что ж – бывает и хуже. Бываете, что совсем маленькие умирают. Ведь правда?

– Ну конечно. А бывают даже и прямо мертворожденные.

– Ну вот видите. Так что им еще жаловаться не на что.

Такая утешительная женщина.

Одно было в ней не совсем хорошо: никогда никому не помогала. Не потому, что была очень скупа, а вернее потому, что уж очень была рассудительна.

– Вы просите помочь этому молодому человеку. Но во-первых, другим приходится еще хуже, а во-вторых, это ведь не решает вопроса. Это временная мера, паллиатив. Через несколько месяцев он окажется в том же положении, и тогда что?

– Ну тогда, Бог даст, опять кто-нибудь поможет.

– А как не поможет, тогда что?

– Дорогая, – убеждают ее, – да все в нашей жизни паллиатив и временная мера. Вот вы пообедали, а смотришь – завтра изволь опять приниматься за то же дело.

– Ну, знаете ли, – неодобрительно говорит Ольга Антоновна. – Так можно все обратить в шутку. Помощь должна быть настоящая, радикальная, а не…

– Так давайте радикальную, – наивничает проситель. – Чего же лучше.

– Ах, все-то у вас шуточки. Ну как можно шутить такими вопросами.