Блаженны кроткие. Повесть

Блаженны кроткие. Повесть
Надежда Борисовна Васильева

«Блаженны кроткие» – повесть из трилогии под названием «Когда ангелы поют», которая вошла в финал Международной Бунинской премии в 2013 году. Главная героиня, заместитель директора текстильной фабрики – личность серьёзная, противоречивая, целеустремлённая. На её долю выпадает много испытаний, которые заставляют переосмыслить свои жизненные взгляды. Дорога к Храму души у каждого своя, порой очень нелёгкая, выстраданная, и от того ещё более осознанная и необходимая.

Блаженны кроткие

Повесть

Надежда Борисовна Васильева

Так, не из праха выходит горе.

И не из земли вырастает беда:

Но человек рождается на страдание,

Как искры, чтоб устремляться вверх.

    (Библия. Книга Иова. Глава 5)

© Надежда Борисовна Васильева, 2018

ISBN 978-5-4490-6680-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Хуже нет сидеть за праздничным столом напротив зеркала. А ей вечно «везёт» в этом плане. Поначалу ещё ничего, так сказать, «чистишь пёрышки» и, любуясь собой, мысленно спрашиваешь: «Свет мой, зеркальце, скажи…» А вот потом… Такое чувство, будто кто подглядывает за тобой со стороны. Но хуже всего – наутро. Хочется забыть вчерашнее, только где там… Зеркальные отражения всплывают в памяти одно за другим. Мусолишь каждый свой жест, каждый поворот головы, каждое сказанное слово. Все кажется фальшивым. Даже зло берёт. Тьфу! Хватит самоедством заниматься! Что в том проку? Каялась муха… В конце концов, не пьяница какая-нибудь! Главный инженер, второе лицо на фабрике. Часто расслабляться не приходится. Только в отпуске… Да и если разобраться, что вчера худого-то было?

Её приезд совпал с открытием летнего сезона. Зятёк, Анатолий, – начальник авиаотделения лесной охраны. Сестра, Наталья, собрала стол. Пригласили в гости экипаж: командир звена, пилот, бортмеханик. Ребята все как один «груздочки»! В праздничных белых рубашечках, с золотыми пуговицами. Давно в такой компании не гуляла. Похохотали, песен попели, поплясали… Что тут такого? Разошлись, правда, поздновато… Над взлётной полосой уж стало подниматься красное заспанное солнце. От томных лучей его зарозовел даже серый асфальт. Над лугами зависла капроновая фата тумана. Какими бы хмельными ни были, а красоту вниманием не обошли. Защёлкали языками, поддразнивая соловьев. Что ни говори, а любит она к сестре приезжать! Живёт та с мужем в пяти километрах от небольшого районного городка, в аэропорту. Можно сказать, на хуторе, где всего четыре дома крестом: отделение, жилье сторожа, диспетчера да хибарка для приезжих пилотов. Утром проснёшься – рябина в окно веранды веткой стучит. А сразу за домами – берёзовая аллея. Утречком шутя подберезовиков на суп насобираешь. За аллеей холмистые поля, пёстрые от цветов. И ромашки, и мяты, и зверобоя на зиму можно насушить. Зятёк в честь её приезда чуть не каждый день баню топит. Золотой мужик – что тут еще скажешь… Повезло Наталье. Не зря цветёт вся.

Люба встала с постели, набросила на себя халат, прошла в кухню. В спальню сестры дверь была прикрыта. Кажется, спят ещё. На столах всё прибрано, посуда намыта. Когда и успели? Вот только воды в доме нет, а пить страсть как хочется. Взяла ведро и вышла на крыльцо. Господи! День-то какой! На небе ни облачка. Каждый цветок у крыльца голову к солнцу тянет. Пчёлы жужжат. И ни души кругом! И все бы хорошо, да совесть замучила: зачем вчера опять сестру обидела? Зачем, зачем? Кабы знать – зачем? Стихия, матушка! Да и за жизнь свою вдруг стало обидно. Сестра, хоть и младшая, а во всем обскакала. Языки иностранные преподаёт, рассказы пишет. Всё при ней. Поёт, пляшет – в мать пошла! Рада, конечно, за Наталью. А душу нет-нет, да и начнет точить какой-то червячок. Почему ей-то так в жизни не везёт? Шесть лет с мужем в разводе, одна как перст. И на работе чёрт-те что… Целый год фабрика на простое. Дочка – студентка, в медицинском институте учится. Спасибо, бывший иногда помогает, а то на что бы им жить? К сестре приехать – и то проблема. Последнее время совсем редко встречаться стали.

Конечно, они с сестрой очень разные. Внешне-то она, Люба, может, и поярче Натальи. И ростом повыше, и лицом интереснее, и фигурой Бог не обидел. Сестра же маленькая, пухленькая, вроде ничего в ней особенного, а вот умеет к себе людей расположить. Как взяла вчера гитару да как стала выводить, спокойно, красиво, мамину любимую:

– И-иизвела-а меня-а-а кручи-на, по-одколо-о-одная-а-а змея-а! До-о-гора-а-ай, гори, моя лучи-и-на, до-о-горю-у с тобо-о-ой и я-а!

Голос сочный, зычный, с переливами. Сама так и светится вся. Пилоты с неё глаз не сводят. Любу забрало: она ведь тоже петь любит, да вот со слухом нелады. Не справиться ей с такими тягучими песнями. Наталья ведь знает… Зачем завела?.. Взяла да и оборвала сестру:

– Ну, затянула! Смени пластинку. Любишь ты, Наташка, на людей тоску нагонять.

Та виновато улыбнулась и отложила в сторону гитару. Всем неловко стало. Хорошо, тут кто-то из пилотов находчиво предложил тост за прекрасных дам. Все снова оживились, хмельное веселье вошло в свое русло.

Залоскотала колодезная цепь. Заскрипел, раскручиваясь, деревянный барабан. Плюхнулось в воду железное ведро. Задрожали на зыбкой поверхности воды мелкие блики.

И что её вечно как бес подзуживает?! Не хотела ведь вчера на ссору заводиться… Пока гости не ушли, так всё хорошо было… А потом опять полезли обиды: на всех и на вся, за всю свою неудачливую жизнь. Захлестнула непрошеная жалость, не к кому-нибудь, самой себе. И принялась душить: до боли, до крика, до слёз! А тут ещё Наталья принялась в душу смуту сеять, на чувства давить, мол, не держи ты на мужа своего обиду, может, стоит тот грех простить? Вот даёт! Простить измену?! Легко ей говорить. Посмотрела бы на него сейчас. Да он ведь скоро деградирует совсем. Каждый день уж бутылка нужна. Делами, конечно, ворочает. Магазины свои имеет, любовницу одел с ног до головы. У той запросы о-го-го! И плевать, что пьёт каждый день. Обопьётся – туда и дорога. Не он первый, не он последний. Уже четырех мужиков сменила! Это ей, Любе, нужно было переживать за него да ругаться до изнеможения. Потому что любила. Хотя почему любила? Разве не любит сейчас? Что себе-то лукавить? Но чтобы простить – никогда! Придумала сестрица тоже… Как у неё язык-то повернулся?!

Так разошлась вчера – не остановиться. А зеркало тут как тут. Глянула – в ужас пришла. Неужели я?! Видок такой – хоть на метлу садись. До того взгляд тяжелый, аж самой не по себе стало. А бесу всё неймётся. Словно нашёптывает: кто из нас красив во гневе да одержимости своей? Может, Наталья, когда на сына раскричится? Или мама-покойница, когда начинала, бывало, отца из-за водки костить? Стоило тому за рюмку взяться – так взглянет… Да только разве его взглядом остановишь? Знай, заглатывает, только кадык взад-вперед ходит. Хоть кол на голове теши… «У, змей! Подавишься своей водкой когда-нибудь!» Не успеет мать это сказать – он тут же и закашляется. «Ы-ы-ы-ы-ы!» Ни вздохнуть ни охнуть. Посинеет весь. Она давай его кулаком по спине колотить: «Так тебе, ирод, и надо! Бог шельму метит!» Отойдёт отец, головой качает: «Ну, Верка, и глаз у тебя худой! Ей-Богу, ведьма ты!» Ведьма – не ведьма, а было что-то у мамы такое и, видно, ей, Любе, передалось – сама временами замечать стала: о чем ни подумает – всё сбывается. Порой даже жутко, потому как мысли все чаще тревожные да безрадостные. И какого уж от них добра ждать? Вот, к примеру, подписывают контракт – шевельнётся в мозгу: не будет от него толку. Смотришь – запороли дело: и лекала не те, и ткань поступила с браком… Бывает, познакомится дочь с парнем – а у неё мелькнёт в голове: «Фу какой! Не пара!» И опять дочь сидит все выходные дома. Или вспомнит отца: как-то он там? В тот же день от него звонок, а то и в дверях появится.

Мелкими глотками попила воды. Такая холодная – зубы сводит. Зато на душу прямо-таки бальзамом ложится, сразу легче… Наклонила ведро, плеснула на лицо, грудь. Ой, хорошо-о!.. Чем бы заняться? Да так, чтоб на воздухе… Грядки прополоть, что ли? И то правда! Давненько уж в земле не копалась… Надела купальник – и в огород. Хоть в работе немного забыться. Только где там! Мысли как осы, так душу и жалят, спасу нет! Ведь и про отца вчера тоже разговор зашёл… Написал Наталье, что жить больше со второй семьёй не может. Дескать, хоть и прошло уж тринадцать лет, а всё ему здесь чуждо. Мол, тетя Зоя, чуть что не по ней, вон гонит.

Любу прямо-таки затрясло. Кто его жениться заставлял?! Перед смертью мамы нюни распустил: «Не станет её – и я с собой покончу». А сам на девятый день в санаторий укатил. Через три месяца женился. Ну а живут плохо оттого, что пьёт. Бросил бы пить – все проблемы разом отпали. Попробуй-ка его, трезвого, хоть словом тронь. И труженик какой! За что ни возьмётся – всё в руках горит. Что в землю ни воткнёт – всё в рост идёт. Пока не «принял» – каждая минута на учёте. А выпьет, раскиснет – смотреть противно. Тётя Зоя не мама. Да и понять можно: зачем ей жизнь такая на старости лет? Вот выгонит вон – будет знать.

Подумала, а у самой сердце дрогнуло. Что как и правда? Куда ему деться? С ними жить? Упаси Боже! Она и мысли такой не допускала! Тяжёлый человек. Пьяный – одним видом своим раздражает. Трезвый – все его раздражают. Третьего не дано. И жалко, и всё внутри бунтует. Что заслужил – то пусть и получит!

С какой-то злостью выдёргивала сорняки и кидала их в междурядье. Вот так им, вот так! При этом ещё изо всех сил шлёпала себя грязными руками по голому телу. Проклятые комары! Заели совсем, никуда от них не деться.

Скрипнула входная дверь. На крыльцо вышла Наталья.

– Эй, сестрица! Ты что там, трудовую повинность отрабатываешь? В отпуск приехала, не батрачить на нас. Брось ты всё это к чёрту! Нашла время… Иди чай пить. С лимончиком, с пирожками…

И от сердца сразу отлегло. Слава Богу, не обиделась. Умница, всё правильно понимает… Нашла на грядке несколько спелых клубничин. Две съела сама, а другие две осторожно зажала в горстку, понесла сестре. Всё по-честному, всё поровну, как в детстве… А у самой от нахлынувших вдруг чувств перехватило горло. И застлало глаза. Ну, мать, никак в сантименты впала? Не иначе – похмельный синдром. А ну-ка возьми себя в руки…

Вздохнула всей грудью. И почему ей так трудно жить? Словно тянет всю жизнь на себе какую-то непосильную ношу. Знать бы, кто взвалил на неё этот груз. Стоит расслабиться, глотнуть радости, пропустить рюмку, другую – наваливается чувство какой-то вины. И что самое страшное – даже во сне нет покоя. Другие летают в сновидениях, а тут проснёшься – вся в поту, словно черти на тебе дрова возили… Решила сны не запоминать. Вскочит – и с головой под прохладный душ. Все кошмары – как рукой!

У Натальи дом без удобств, речки тоже рядом нет, не окунёшься. А сон очередной так и засел в голове. Будто смотрит она в большое тёмное зеркало, но видит в нем не своё отражение, а мужчину с голубыми глазами. И какая-то сила притягивает их друг к другу. Лицо его всё ближе, ближе… И вдруг – бац! – зеркало вдребезги. Она плачет, ползает по полу, собирает разбитые кусочки…

На веранде задымил старый угольный самовар. Грел его Анатолий сухими шишками. Разносился запах мёда и мяты. Благодать-то какая! Так почему же в сердце-то нет радости? Откуда эта постоянная тревога? Как избавиться от недобрых предчувствий? Куда деться от этого напора тяжёлых давящих мыслей?..

…В салоне маленького патрульного вертолёта было настолько душно, что даже бьющиеся изнутри в стеклянную дверь слепни теперь осоловели и еле передвигали мохнатыми лапками. Люба открыла задвижки иллюминатора. От свиста винтов закладывало уши, но дышать стало легче. Она делала бумажные самолетики и пускала их в окно. Только тогда начинала ощущаться скорость. Стоило поднести самолетик к оконцу, как он вырывался из рук и, подхваченный неистовым потоком воздуха, стремительно нёсся назад от вертолета, выделывая такие виражи, что и взглядом уследить трудно. И лишь потом, выбравшись, наконец, из этой дьявольской круговерти, спокойно и медленно планировал вниз. Почему-то вдруг пришло в голову, что и все они, люди, в этой жизни чем-то похожи на такие вот бумажные самолетики: куда-то рвутся из праведных рук, дергаются, мечутся, истязая себя суетой. А ведь можно просто парить в свободном полете, красиво и достойно.

Внизу было всё как на карте: синие полоски рек, тёмные лужицы озер, ковровый ворс болот, щетина вековых еловых дебрей, по которой прыгала бесплотная тень их вертолета. На память пришла где-то вычитанная фраза: «Нам только кажется, что мы движемся вперед, на самом деле мы стремительно уходим в прошлое».

Украдкой взглянула на отца Серафима, настоятеля монастыря, куда летели они сейчас на праздничную службу ко дню Святой Троицы. Ну, хоть убей, никак не верилось, что напротив неё сидит настоящий монах. В джинсовых брюках и ветровке, с модным кожаным кейсом в руках -всем обликом он никак не соответствовал своему духовному сану. Длинные, до плеч, вьющиеся волосы нынче не в диковинку. Да и аккуратно подстриженная бородка – едва ли не у каждого второго. И совсем он не в её вкусе. Ей нравились мужчины эффектные, лихие, уверенные в себе, с огнем в глазах, наподобие тех пилотов, что приглашал в гости Анатолий. А в этом было что-то от подростка – ещё вчера заметила, когда появился в дверях. В простовато-крестьянских чертах лица было столько добродушия, что это даже обескураживало… Осекла себя: что к внешности-то прицепилась? Не свататься пришел… Просто знакомый Анатолия, проездом из Москвы, нужно срочно попасть на службу. У Анатолия как раз планировался дежурный облёт, есть возможность помочь духовному отцу. И они с сестрой напросились. Наталья о святом Лазаре пишет. Как было пропустить такую возможность? Да и ей когда ещё доведётся побывать в действующем монастыре?

На взлёте отец Серафим перекрестился. Улыбнулась про себя. Анатолий рассказывал, как однажды пришлось отцу Серафиму в монастырь с парашютом прыгать. С тех пор случай этот стал для всех пилотов притчей во языцех: «…Пристегнул святой отец парашют, перекрестился и, глазом не моргнув, сиганул на грешную землю».

Нет, что ни говори, а приятнейший человек. Всего один вечер послушала его, а столько для себя открыла. Казалось бы, ничего нового, всё на слуху, всё и раньше в воздухе витало, но вот до души не доходило. Сама-то Люба в разговор встревала мало. Беседу вела Наталья. У нее язык подвешен, хлебом не корми – дай до сути докопаться. Только его на лопатки не уложишь! На всё готов ответ: толковый, откровенный, убедительный. Нашим бы политикам такому поучиться! А то ведь – начинают за здравие, а кончают за упокой. Отец же Серафим обо всём говорил спокойно, без запальчивости, без раздражения. Так бы и слушала без конца его окающий вологодский говорок. На Натальин щекотливый вопрос, есть ли среди священнослужителей нехорошие люди, искренне удивился:

– А почему нет-то? Всякие есть. Не святыми родились, из мирской жизни в храмы Божьи пришли, каждый со своими грехами.

– А как же такому довериться? – Молодец Наталья! Прямо её мысли угадала. Люба тоже над этим часто задумывалась. Где гарантия, что священник, которому исповедуешься, кристально чистый человек?

– Вам решать, кому довериться. А уж коли исповедовались, не мучьтесь сомнением. Облегчили душу – вам зачтётся. А как священник себя поведёт – его проблемы. Ему за всё перед Богом отвечать.

Только Наталье разве угомониться? До самой печёнки достанет!

– Многие нынче считают, что в церкви нуждаются люди слабые по натуре своей, а если человек имеет сильную волю, устойчивую психику, характер – зачем ему церковь? Он, дескать, и сам справится с любыми проблемами…

По лицу отца Серафима пробежала едва уловимая тень. Наступила-таки на любимую мозоль. Ну, Наталья! Против лома, говорят, нет приёма… Но ошиблась. И то, что произнёс отец Серафим в следующую минуту и как он это произнёс, – совсем возвысило его в глазах Любы.

– В этом-то и есть главное заблуждение большинства неверующих. В церковь приходят люди отнюдь не слабые, а наоборот, сильные духом. Причём приходят по-разному, к Богу у каждого дорога своя.

Любе показалось, что последнюю фразу произнёс он с какой-то грустью, будто вспомнилось ему что-то своё, причём не очень радостное. Интересно все-таки, как он-то ступил на этот путь? Но не будешь ведь в душу лезть. Хотел бы – сам рассказал. А так, и на том спасибо. И всё же не удержалась, спросила и о своем, наболевшем: почему, дескать, церковь так бичует экстрасенсов, ведь они во всём ссылаются на Бога, и ни один из них не приступит к сеансу, не прочитав перед этим молитвы.

Отец Серафим как-то болезненно поморщился.

– Гадалки, вещуньи, прорицатели… От дьявола всё это! Он на всё горазд! Может явиться и в обличье самого Иисуса Христа. Не должен человек знать свою судьбу. На всё, что уже произошло, – воля Божья, а будущее своё каждый выстраивает сам. Благополучие человека зависит от силы его Веры и от того, сколько любви и добра у него в душе.

Вертолёт дал крен и закружил над деревянным маяком. Наталья что-то крикнула ей в самое ухо, но в рокоте мотора не расслышала ни слова. Анатолий протянул через внутреннее окно фюзеляжа отцу Серафиму бинокль. Ах, вот оно что! Пролетают над каменной косой Бесова Носа. Вчера отец Серафим говорил, что ещё никогда не бывал здесь. Вот Анатолий и хочет показать ему древние петроглифы. Тень вертолета пробежала по распластавшемуся на камне бесу. Сколько уж веков таращит свои квадратные глаза на этот мир! И что самое странное – бес-то вот он, а действующей церкви в округе ни одной не сохранилось. Только этот монастырь, и то, наверно, в силу своей отдаленности. Представить трудно, чего только не видывали его каменные стены за шесть веков. Религию взять – и то сколько всякой борьбы было. Язычество и христианство, реформа патриарха Никона… Потом и вовсе революционный крах всего святого… Слетели с плеч гордые головы куполов, низвергнуты тяжелые кресты, вырваны языки у смутьянов-колоколов… И виной всему – вечный дух противоборства. Движущая сила «в никуда».