Слезы русалки

Постыдилась бы говорить такое про отца! – Алена Михайловна кричала на весь дом. – Дура полоумная!

На крик Алёны Михайловны в испуге прибежали Вадим и Арсений и сразу столь же громогласно был посланы обратно, откуда пришли. Алёна Михайловна была так возмущена словами дочери о симпатии своего мужа к Лидии, что ее гнев грел без того горячий душный воздух. У Веры заболела голова.

Мне кажется, кофе повысил мое давление, я прилягу. – Вера встала, ей смертельно захотелось побыть одной.

Верочка, забудь, – сказала вслед Юлия. – Саша так любит тебя.

Да, конечно.

Она не поверила Юлии.

Вера не особо хотела встречаться с Сашей в этот день, хоть понимала, что это неизбежно. Не может же она запереться в комнате и не открывать ему. И у неё нет внятных причин отказаться спуститься вместе с мужем к гостю. Поэтому, сидя перед отцом Андреем, Вера могла соперничать по хмурости лица лишь с Вадимом.

Священник был по-старчески сморщенным и очень худым, но с приятным просветленным лицом доброго пастыря. Седые волосы до плеч красиво обрамляли иссушенное аскетизмом лицо, Вера подумала, что отец Андрей чем-то напоминает образ Спаса Нерукотворного. Отец Андрей понравился ей с первого взгляда.

Алена Михайловна крутилась перед ним и шестерила, отец Андрей глядел на нее спокойно и ясно.

Я, милая моя, верю сразу во всех богов на всякий случай, – сказала она Вере. – Это очень разумно. Иудеи, христиане, мусульмане, буддисты – это все одна секта. Но кто-то из них может оказаться прав. Юлька моя, например, постится исключительно чтоб влезать в свои летние шорты. Такой подход я также считаю разумным.

Вера была не в настроении принимать уроки мудрости. Ее абсолютно не заботило, что карие глаза отца Андрея натыкались на злобный оскал ее лица. Вера симпатизировала священникам и всегда была рада беседе с ними. Отец Андрей, судя по всему, один из лучших представителей этого нелегкого призвания. Но сегодня не складывается.

Саша сел рядом с отцом Андреем, минуя Веру, и донимал его жадными вопросами.

Я жив-здоров, Саша, спасибо. Давно не видел тебя, мне отрадно, что ты женился. Обязательно повенчайтесь. Я никак не уговорю Вадима с Юлией на этот важный для любой семьи шаг. Вот Петр с Марией, твои родители, повенчались сразу после свадьбы и прожили столько лет в горе и в радости. Ничто не могло и не сможет сломить их: ни смерть Павла, пусть будет милостив Господь к его душе, ни затяжная болезнь твоей мамы.

Вера посмотрела на Петра Сергеевича, в глазах Сашиного отца заблестели слезы. Он выглядел таким трогательным, что у Веры сжалось сердце. Едва ли глаза Саши когда-либо увлажнятся, вспоминая о ней. Помимо Веры он будет помнить другую женщину в ярком красном платье, за которую он посчитал достойным предать родного брата. Глупо ревновать к прошлому, конечно же глупо. Вполне возможно, что Саша разлюбил эту Лидию, как только увидел Веру. Почему бы нет? Психологи ведь говорят, что всегда нужно мыслить позитивно.

Арсений обещал нам с Сашей экскурсию по вашему краю, – Вера решила все-таки себя обозначить и не сидеть с мрачной миной на лице. Отец Андрей не виноват в ее плохом настроении, она ведёт себя невежливо. – Я глубоко верую, посещение церквей и монастырей для меня обязательно в новых местах. Только я так давно нигде не была…Спасибо Саше, что вытащил меня сменить обстановку. Мое последнее паломничество было к Храму Христа Спасителя, а ведь я живу в Москве. Стыдно, право слово. Я стояла в очереди к мощам Николая Чудотворца. Ох, это было целое приключение! Я ещё не скоро о нем забуду.

Долго стояли? – отец Андрей с любопытством развернулся к Вере.

С трёх часов дня и почти до полуночи. Сначала очередь так живо шла, но чем ближе к храму, тем мы двигались со скоростью черепах. Я жутко хотела есть, но боялась потерять свою очередь, так что весь день во рту не было ни крошки. Самое обидное, что к мощам дали прикоснуться на одну секундочку.

Я выскажу непопулярное для православного священника мнение, – ответил отец Андрей, – но я против перемещения мощей. Тем более в той же Москве много мест, где можно посетить мощи святого Николая, люди просто не знают. Мы же не растаскиваем по кирпичикам Храм Гроба Господня в Иерусалиме. Скоро боюсь дойдём и до этого.

Я была в Иерусалиме, мы жили там у Жениной тетки, помнишь, Юля? – Втиснулась в разговор Алёна Михайловна. – Благодатное место, скажу я вам. Вы оставляли записку в Стене плача, отец Андрей? Я оставляла.

Я не оставлял, – отец Андрей смотрел на Алёну Михайловну со снисхождением, достойным доброго священника. – Это святыня религии вашего мужа. Православным христианам нечего делать возле Стены Плача.

Вот вы все хотите меня уколоть относительно религии, отец Андрей, – не унималась Алена Михайловна. – Вот хлебом вас не корми! Ну скажите мне, разве религиозные обряды важнее веры, которая внутри, в сердце? Глядите на мусульман, вон их сколько развелось, а религия у них не та. Что в ад все попадут? Да там места столько нет, они ж плодятся как тараканы. И Женя мой в ад попал, по-вашему, даром, что он благодетель?

Я не считаю, что религия важнее внутренней веры, – отвечал священник. – Но религия – это главный помощник, это самодисциплина, это принципы, длиною в жизнь. Разумеется, мусульмане не попадут в ад, потому что не признают в Христе Бога. Более того, нам следует многому научиться у них в плане хранения своей веры. Я убеждён, что человек обязан хранить веру, с которой родился, веру своих родителей. С ней же ему следует умереть. Только так и можно стать дельным человеком, только так и можно обрести спасение и утешение. Когда человек отходит от заповедей, он потакает своим грехам. Это напоминает мать, которая умиляется капризам своего ребёнка, а затем удивляется как так вышло, что ее сын вырос эгоистичным и жестоким человеком. Так и взрослый человек попускает свои прегрешения и не понимает, что роет этим себе яму. Помните Фёдора Михайловича Достоевского? Его романы в своё время так повлияли на меня, что я избрал путь священничества. «Тварь я дрожащая или право имею?» —спрашивал себя Раскольников. Ему было невыносимо считать себя дрожащей тварью, как атеистам невыносимо подумать, что они рабы Божьи. Гордыня противиться этому. Иван Карамазов тоже вопрошал, мол, если Бога нет, все ли дозволено? Он решил, что ответ утвердителен. А так и бывает. Если человек отрекается от Бога, его пьянит вседозволенность, он умножает грехи с каждым днём. А что суть грехи? Грехи – это наши болезни, наши нервы. Несоблюдение заповедей влечёт за собой неприятности, сиюминутные удовольствия плоти этого не стоят. Не прелюбодействуй, говорит нам Господь. Вспомните, до каких болезней доводит нечестивый образ жизни прелюбодея. Чревоугодие кажется нам безобидным, а ведь это смертный грех. Стоит ли потакание плоти ожирения, диабета и прочих напастей? А шутка в том, что человек не насыщается земными удовольствиями, сколько бы он ни тешил плоть и гордыню, ему всего будет мало. Кругом диктатура соблазнов, в это рабство идут добровольно сотни тысяч людей. А ещё весь мир говорит о свободе. Мы ведь меры не знаем, в этом беда. В нашем мире лишь церковь называет вещи своими именами, повсюду же кругом подмена понятий. Что же удивительного в том, что церковь всеми силами стараются стереть, заставить умолкнуть? Никому не выгодна правда. Только вера и может помочь человеку держать себя в руках и достичь гармонии и счастья. Это нужно понять, чем раньше, тем лучше.

Алёна Михайловна обиженно поджала губы:

Я не согласна. Человека нужно судить по делам его, а не по вере. Я стараюсь хорошо воспитать внука, дурной пример не подаю. Юля у меня тоже при всей своей красоте всегда была приличной девочкой. Она даже посты соблюдает, чтоб вы знали. И Вадим наш тоже…

Алёна Михайловна поняла, что загнала себя в угол, пытаясь вспомнить что-либо благочестивое о своём зяте. Она не любила его и не уважала, ко всему прочему она считала зятя "тепленьким", иначе говоря, немного не в себе, на пару с его братом Сашей. Один лишь покойный Павел в их семейке был достоин симпатии. На беду Алены Михайловны, Вадим, наблюдая неловкую паузу решил помочь теще не думать над красным словцом и не сочинять ему несуществующих достоинств. Он ухмыльнулся и произнёс:

Не хвалите меня понапрасну, Алёна Михайловна. Я далеко не образцовый христианин. Я атеист, если быть совсем честным.

Все пары глаз изумленно уставились на Вадима.

И давно это у тебя, Вадим? – Спросил отец Андрей. – Я удивлён, как смог упустить такую перемену в тебе. Твои родители – одни из самых ревностных христиан, что я встречал на пути своего служения Господу. Твоя мама только и спасалась верой. Она много раз говорила, что умерла бы уже, если б Господь не давал сил. Поразительно, что сын Марии придерживается иных взглядов. Погляди сейчас на отца. И Петр крайне удивлён, если не сказать больше.

Я просто включил голову и подумал, – ответил Вадим.

Ты переменил свои взгляды после смерти Павла? – Тихо произнёс отец Андрей, пристально смотря на Вадима. – Нам известно, как ты был привязан к нему, смерть брата для тебя огромная потеря. Тем более…кхм… такая смерть…Павел тоже позабыл Бога, к нашему огромному сожалению.

Тут нет связи. Я просто не вижу Бога, считаю, что его придумали люди, Он не участвует в нашей жизни. Люди зомбированы. Нищие старики несут деньги в богато украшенное здание, а взамен получают лишь иллюзию спасения и вечной жизни. Ни пресловутое спасение, ни так называемая вечная жизнь не доказаны никем и никогда, но нищих карманами и духом (в лучшей традиции заповедей блаженства) это не останавливает. Они продолжают тянуть на своём горбу роскошь церквей. Похоже на начало какой-то антиутопии, правда? Но нет – это наша реальность, наши будни в прогрессивном двадцать первом веке. Что вообще может дать человечеству религия? Как может Бог допустить насилие над детьми? А землетрясение? Или, когда умирает молодая красивая женщина во цвете лет, а ее даже не придают земле по-человечки, а лишь топят как слепого котенка? Ну, это как один из примеров. Небеса не только не вмешиваются, но и не мстят за человеческих жертв. Также в мире нет хваленных Божьих чудес, они существуют только на страницах Библии. Мир циничен и состоит из законов подлости. Они в отличии от библейских заповедей работают всегда.

Интересно вы рассуждаете, Вадим, – подала голос Вера. – В мире нет чудес? Вы их не видите? По-моему, наш мир весь состоит из чудес. Если вы не замечаете, то углубитесь в биологию, химию, физику. Там одни сплошные чудеса. Разве, когда женщина рожает ребёнка. – не чудо? У меня не укладывается в голове, как это происходит. Это не то, что чудо, таинство! Но вы, Вадим, как человек прагматичный, не считаете это чудом. Правильно, какое же это чудо, если происходит каждый день? Повторюсь, вы просто уже не замечаете необычности и уникальности события. Но событие не перестаёт от этого быть уникальным.

Вы суеверны. Ничего, совсем скоро это пройдёт, – спокойно улыбался Вадим, Вере очень не понравилась его улыбка. – Ваши рассуждения милы, я раньше также рассуждал. Ваши речи – бальзам для моего сердца, я хоть и атеист, но испытываю странное умиление, когда слышу речи благочестивых людей. Особенно благочестивых женщин, коей вы, несомненно, пока ещё являетесь. Саша, – обратился он уже к брату, – ты веришь в Бога и его чудеса?

Саша помолчал, потом произнёс, по мнению Веры, недостаточно уверенно:

Да, я верю в Бога и его чудеса. В его справедливость и милосердие я также верю. Я хочу исповедоваться, отец Андрей.

Вадим не повёл и бровью, хотя Вере настойчиво мерещилась его зловещая ухмылка. Она зло посмотрела на мужа. Конечно, ему не помешает исповедоваться. Свел своей похотью брата в могилу. Интересно, как он живет с этим? Сама бы Вера не смогла спокойно спать, зная, что ее руки обагрены кровью, которую не под силу смыть воде и ничем на свете не отстирать.

Вдруг ее охватил суеверный страх за Сашу, которого она все же любила. Вера торопливо и незаметно перекрестила его, прошептав молитву.

Вадим с Сашей держались вызывающе, остальным было крайне неуютно. Даже Алёна Михайловна смотрела как-то испуганно, явно не ожидала такого завершения обычного буднично обеда.

Отец Андрей вскоре откланялся, сказав Саше, что ждёт его завтра в церкви на вечернюю службу, и крайне рад его желанию исповедоваться. Вадим с неприятной ухмылкой разделял радость отца Андрея, пока Саша не попросил брата замолчать таким агрессивным тоном, что Вера ни на шутку перепугалась.

Уехал отец Андрей, затем Вадим с семьёй, и Вера неохотно побрела вместе с Сашей наверх. Она все ещё была обижена на него. Горько было осознавать, что Юля с Алёной Михайловной достигли своей цели.

Постой, сынок, мне нужно кое-что тебе сказать, – Саша с Верой едва расслышали голос Петра Сергеевича.

Иди наверх, Вера, я скоро приду, – Саша спустился с лестницы.

Вера медлила, Саша вопросительно на неё посмотрел. Ну же иди, говорил его взгляд. А она, Вера, в подобной ситуации всегда вставала на Сашину защиту своей слабой грудью и говорила маме, что у неё нет от Саши секретов, его незачем отсылать куда-либо, пусть она говорит, что хотела, при нем.

Все ясно. Вера – чужая для этой семьи, она годится только для нейтральных обсуждений погоды, природы, бестолковых новостей и московских пробок. Что посерьёзней – и ее сразу отправляют восвояси.

Вера не заметила за собой, как стала напоминать злобную тетку, совсем копию Алены Михайловны. Она все же поднялась наверх, преодолевая желание подслушать разговор отца и сына. Но страх быть застуканной за этим делом пересилил, Вера скрылась за дверью комнаты.

Саша и Петр Сергеевич обратились в слух, и отец заговорил только убедившись, что дверь за Верой плотно заперта.

Ты так и не навестил маму, сынок, – упрекнул Петр Сергеевич. – Андрей говорит, что она совсем плоха. Она никого не узнает, Андрея всякий раз видит, как впервые. Меня узнает через раз, – голос старика был готов перейти в рыдание. – А как узнает, всегда просит, чтоб я привёл вас с Вадимом. Она помнит о тебе, жаждет тебя видеть, она…

Ну, разумеется, – злоба судорогой прошлась по Сашиному лицу.

Петр Сергеевич смотрел на Сашу и в тысячный раз изумляясь, как он похож на Марысю. Они словно разнополые близнецы, разве может быть сын так похож на мать?

Она твоя мать, Саша… Она выносила тебя и родила в муках…